Другим источником для содержания нашего митрополита и епископов могли служить судные пошлины: не с судов только гражданских, с которых, как мы видели, отделяема была для Церкви одна лишь десятина, и притом из части собственно княжеской, но с судов церковных, предоставленных уставом исключительно ведомству иерархов. Эту мысль можно признать более, нежели за вероятную, хотя она прямо и не выражена в уставе, если мы вспомним, что у нас тогда вообще господствовала в судопроизводстве система выкупов, по которой виновный обыкновенно выкупал пред судом свою вину известною платою, или система денежных взысканий за преступления, судя по роду их и степени. Да и что значат слова самого устава: «Своим тиуном приказываю суда церковнаго не обидети, из судов из градских давати девять частий князю, а десятая святей Церкви; а кто пообидит суд церковный, платити ему собою»? Не внушается ли этим тиунам, чтобы они не только не обижали судов, точнее доходов за суды, церковных, но из судов гражданских уделяли Церкви десятину и что обидевший церковные доходы должен сам заплатить за них?.. В церковном уставе Ярославовом, о котором у нас речь впереди, даже прямо назначаются известные пошлины за церковные суды в пользу митрополита и епископов.

Третьим источником для содержания духовенства, собственно приходского, было жалованье от князя, по крайней мере со времен Ярослава, который, по свидетельству летописца, поставляя по градам и по местам церкви и попы, давал им от имения своего урок. В чем состоял этот урок, не знаем, но замечательно, что и Ярослав, благочестивый подобно отцу своему, жертвовал для церкви и служителей ее именно из своего имения.

Очень вероятно, что еще при первых христианских князьях наших духовенство наше начало мало-помалу пользоваться и добровольными приношениями своих прихожан за исправление треб церковных, как это издревле и постоянно велось в Церкви Восточной.

При окончательном насаждении христианства в России монастыри имели высокое значение в Церкви Восточной, давно уже приобретенное ими. Кроме того, что в святых обителях находили себе приют и руководство все стремившиеся к подвижнической жизни для спасения души своей, здесь же приготовлялись лица для занятия высших степеней церковной иерархии; здесь воспитывались ревнители веры и благочестия, которые, будучи свободны от уз семейных, по первому гласу Церкви шли для проповеди слова Божия в странах неверных или для защиты православия посреди ересей и расколов и вообще готовы были жертвовать всем для спасения ближних; наконец, монастыри по духу своих строгих правил, по своим благоговейным ежедневным службам и по образу жизни благочестивых иноков давно уже соделались лучшими училищами для нравственного воспитания народа.

Очень естественно потому, если вслед за Крещением земли Русской, как свидетельствует Иларион, у нас «монастыреве на горах сташя, черноризцы явишася» – они явились, без сомнения, вместе с первыми пастырями, пришедшими к нам из Греции. И предание говорит, что первый наш митрополит Михаил основал на одной из гор киевских монастырь и церковь (деревянную) во имя своего ангела, архистратига Михаила, неподалеку от того места, где прежде стоял Перун, а иноки, прибывшие с этим митрополитом, основали монастырь Спасский близ Вышгорода на высокой горе, доселе называемой по бывшему монастырю Белой Спас или Спащина. Супрасльская летопись свидетельствует, будто сам святой Владимир в 996 г. создал вместе с Десятинною церковию и монастырь при ней во имя Пресвятой Богородицы. Дитмар упоминает о бывшем в Киеве монастыре святой Софии, который сгорел в 1017 г. и, следовательно, устроен был, по крайней мере, к концу жизни святого Владимира, если не прежде. В царствование Ярослава, который любил черноризцев до излиха, они еще более начали умножаться, а с ними и монастыри. В последние годы своей жизни, уже по сооружении Киево-Софийского собора, Ярослав создал сам два монастыря в Киеве: один мужской во имя своего ангела – Георгия, другой – женский во имя ангела своей супруги – Ирины, и это, сколько известно, были первые собственно княжеские монастыри (если исключить Десятинный, устроенный будто бы святым Владимиром), которые впоследствии у нас так умножились.

Кто жил и подвизался в первоначальных киевских монастырях, сведений не сохранилось, но, вероятно, жили не одни греки, а вместе и русские, судя уже по количеству монастырей. Равным образом есть известия, что не в одном Киеве, а и в других областях России были основаны тогда обители, хотя известия самые скудные и неопределенные.

Так, о первом Новгородском епископе Иоакиме Супрасльская летопись говорит, что он «уради собе монастырь десятинный», но что это был за монастырь и где находился, не определяет. Другое предание гласит, что вскоре после крещения новгородцев, вслед за тем, как свергнут был истукан Перуна, стоявший на холме при истоке Волхова из Ильменского озера, основан на этом самом месте мужской монастырь с храмом Рождества Богородицы, прослывший в народе под именем Перыня или Перынскаго – название монастыря действительно показывает, что он получил свое начало, по всей вероятности, тогда, когда еще очень свежа была память о свергнутом Перуне, и трудно представить, чтобы в то время, как по приказанию равноапостольного Владимира и христианскому благоразумию у нас повсюду на местах прежних идольских капищ заботились устроять храмы, не был поставлен храм или монастырь на месте главного кумира новгородского. Существует сказание и о третьем Новгородском монастыре, находящемся неподалеку от Перынского, у самого истока Волхова из озера Ильменя – Юрьевском, или Георгиевском, что он основан во дни великого князя киевского Георгия – Ярослава около 1030 г., хотя это сказание не без труда может быть примиряемо с летописью.

Но, между тем как в Киеве и Новгороде монастыри были созидаемы то князьями, то иерархами, в некоторых других местах основателями обителей явились частные лица – подвижники.

Разумеем прежде всего преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев. Кто были они и когда основали на Валааме (одном из северо-западных островов Ладожского озера) обитель, письменных известий не сохранилось по причине частых опустошений обители от шведов и даже неоднократного ее совершенного запустения. Местное предание, будто еще святой апостол Андрей, когда был в Новгороде, приходил оттуда на Валаам и водрузил на нем крест и будто святой Сергий был один из учеников апостольских, который, крестив здесь многих язычников, обратил ко Христу и некоего Мунга, названного потом Германом, и положил вместе с ним начало Валаамской обители, – это предание произвольно и невероятно. Если бы и действительно апостол Андрей был в Новгороде, как гласит древняя летопись, отсюда еще не следует, чтобы он нарочно отправлялся из Новгорода на пустынный Валаам с целию водрузить только там святой крест; а если точно преподобные Сергий и Герман подвизались тогда на Валааме, все же признать их основателями монастыря в такое время, когда монастыри были еще неизвестны в Церкви Христовой, только что зарождавшейся, решительно невозможно. Не менее невероятно и другое местное предание, которое относит этих преподобных ко времени равноапостольной княгини Ольги и считает их греческими выходцами, искавшими просветить Север: зачем было им идти из Греции в такую даль земли Русской, когда она еще вся была покрыта мраком идолопоклонства и когда проповедники Евангелия и на юге, и в средней полосе ее могли встретить на каждом шагу обширнейшее поприще для своей благочестивой деятельности? А главное, откуда взялось это предание и основывается ли оно на чем-либо, решительно неизвестно. Третье мнение представляется более вероятным: оно гласит, что преподобные Сергий и Герман могли быть из числа тех проповедников, чрез которых святой Владимир хотел распространить Евангелие во глубине Карелии, принадлежавшей тогда России, и что для успешнейшего хода своей проповеди вокруг Ладожского озера они могли основать на Валааме обитель иноков. В подтверждение этого мнения, кроме возможности самого события и сообразности его с обстоятельствами времени, можно указать, по крайней мере, некоторые основания: а) в житии преподобного Авраамия Ростовского говорится, что он принял пострижение в Валаамской обители еще во дни святого Владимира от игумена Феогноста; б) в одном из поздних списков Софийской летописи замечено, что в 1163 г. обретены уже были мощи преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, и перенесены (может быть, по случаю нападения шведов на эту страну, которое действительно и случилось в 1164 г.) в Новгород при архиепископе Иоанне; а в одной из рукописей XVI – XVII вв. содержится сказание о возвратном перенесении мощей новоявленных Валаамских чудотворцев из Новгорода на Валаам при том же Новгородском святителе Иоанне. Правда, всем представленным свидетельствам нельзя приписывать большой важности, но не находим причины и отвергать их как чистые выдумки. Напрасно указывают на свидетельство двух шведских писателей, что прежде договора, заключенного новгородцами с шведским королем Магнусом II в 1348 г., ни Ладожское озеро, ни берег Карелии, близ которого лежит остров Валаам, не принадлежали России и что, следовательно, на Валааме не могло быть русского монастыря; а с другой стороны – на свидетельство записок, из которых одна, найденная на деке древней Кормчей Новгородской Софийской библиотеки, гласит: «В лето 6837 (1329) нача жити на острове на Валаамском озере Ладожском старец Сергий», а в других замечено, что к этому старцу пришел в сожительство преподобный Герман в лето 7901 (1393). Тут прежде всего бросается в глаза явная несообразность: по одному свидетельству, до 1348 г. Валаам не принадлежал России и там не могло быть русской обители, а по другому – старец Сергий стал подвизаться на Валааме еще в 1329 г.; по одной записке – Сергий был уже старец в 1329 г., а по другим – к этому старцу прибыл в сожительство преподобный Герман в 1393 г., т. е. чрез 64 года, – каких же лет был тогда Сергий?