— Это делает с людьми… с орками Лес?

— С людьми тоже, — сказал Мастер. — И Лес. И Эбрар. Они заражены одним.

Я вспомнила Марха Мэлора. Он был не такой. Он был совсем как человек.

Хотя почему "был". Я подняла глаза. Он стоял и глядел на меня поверх пламени — почти как настоящий. Я притопнула ногой, шуганула, как голубя. Марх Мэлор пошатался между стволов, повернулся спиной.

— Подбросите еще порошочку? — попросила я Мастера.

Он вздрогнул, моргнул. Уставился на меня досадливо. Я виновато улыбнулась: оторвала от мыслей. Бывает.

— Он вас беспокоит, леди? — Мастер мотнул головой в сторону шлявшейся поодаль тени.

— Есть немного.

Мастер сунул пальцы в мешочек, поднял руку, показал тени щепоть. Сказал что-то громко и протяжно. Тень попятилась, сумрак скрыл ее. Мастер ссыпал порошок обратно.

— Ловко вы, — сказала я и вспомнила, что говорю это слишком часто.

— Это тот самый, про кого рассказывал Эвин?

— Не знаю, про кого он рассказывал, но наверное.

— Он доставил вам неудобства?

— Если считать неудобствами обещание поселить у себя и пользоваться, и убить, если не соглашусь, то можно сказать и так, — пробормотала я. Поежилась, запахнула и без того запахнутый плащ. — Почему он ходит за мной? Все-таки подох?

— Эти места называются Быстрыми тропами. Здесь вас догоняют все, кого вы оставили позади, — сказал Мастер, — не только мертвые.

— А вас кто-нибудь догнал?

Мастер тер пальцы от порошка. Не ответил. Я выпутала из плаща одну руку, протянула к огню. Сэр Эвин за спиной, ругаясь, подошел, зарылся в сумки, вытащил какой-то инструмент, просунулся между нами с Мастером, запалил в костре факел и ушел обратно. Я проводила его взглядом, заметила, как за ним потянулась тень одного из мертвых юношей. Видимо, принц. Сэр Эвин, кажется, перестал обращать на них внимание, отмахивался, как от комаров.

— Есть такая сказка, — сказал Мастер. — Про стража королевской дороги. Он собирал плату за проход и проезд, гонял бандитов. Был честный, не покидал своего места. Когда в старом дворце перестали жить, дорогу забыли. Стража тоже. Когда люди покидают место, природа и магия дичают. Дорога стала тропою, и страж врос в тропу. Однажды по тропе ехал к родне гончар с невестою — решили срезать. Страж давно не видал живой ласки. Он попросил плату: невесту. Гончара отпустил. Тот убежал и вернулся с родней. Страж вновь попросил плату — с каждого по два пальца. Несогласными платить мостил дорогу. Гончаровы родственники, порядев, согласились. Страж отнял у всех большие пальцы, они уронили вилы, косы и все оружие, что захватили — и разбежались. — Мастер потел бровь, продолжил: — Дороги стали бояться, но иногда все же пользовались. Гончарова невеста давно уже умерла, и страж просил в уплату людей. Если путник шел один, то отдавал ногу или руку, если вдвоем — то спутника, если толпою — то выбирали одного или двоих. И вот однажды ехал этою же дорогою чародей со слугой. Победить он стража не смог, договориться тоже, и слугу пришлось отдавать. Чародей рассвирепел и уехал, пообещав себе вернуться, потому что не можно чародею признаться, что кто-то оказался могущественнее него. А была у чародея дочь, изве… — Мастер замер, сморщился, чихнул, вздрогнув всем телом, пробормотал "непременно" на мое "будьте здоровы", и рассказал дальше: — Известная красавица. Чародей заперся с нею в башне и не выходил четыре дня, а как дверь отворилась, из нее показался не он сам, а древний старик с безжизненным телом на руках. Так он и отправился в путь, тело устроив в повозке. Страж его не узнал, спросил плату. Чародей, прикинувшийся стариком, принялся плакать и причитать, что ему нечего отдать, но если страж того желает, он может забрать его внучку, все равно старик извел на ее лечение все деньги, и теперь голодает. Дух взглянул на деву — и разгневался: обмануть меня захотел, дед?! — Мастер сделал большие глаза. — Одно тело всучить? Это не плата, а половина, отдавай и душу. Старик испугался, молил о пощаде, а страж схватил его, потряс, и выпал на землю сосуд, где томилась душа девы. Старика страж не убил, хотя и потрепал, отправил своею дорогой, а сам остался с телом да с сосудом. Вынул пробку, поднес сосуд к губам девы, она вдохнула свою душу назад, открыла прекрасные очи… сказала слова, как научил отец, и стража заточило в сосуд, прежде чем он успел что-то понять. — Мастер шмыгнул носом. — Зачарованные сосуды не терпят пустоты. А чародей, сбросив личину, вернулся потом, забрал дочь и заточенного стража, а потом поднес его королю вместе с вестью о том, что дорога свободна.

Он замолчал. Я почувствовала, что тоже сейчас чихну, растерла нос.

— Какая полезная оказалась сказка. Просто-таки практическое руководство.

— Эбрар впереди нас, — сказал Мастер, не обратив на меня внимания. — Он шел здесь, оставил пятую часть войска, чтобы добраться до старого дворца.

— И что это значит?

— Что нас встретят, — сказал он скучным голосом. Кашлянул, совсем другим тоном проговорил: — Мне рассказывал ее Мастер-распорядитель. Сказку. Когда я болел. Много чего еще рассказывал. — Он смотрел в костер, и лицо его сделалось совсем острое, как у рыбы. — Потом спрашивал, как я запомнил. Вы правы. Это руководство. Он знал много сказок. Редких, каких больше не знал никто. — Он зажмурился, потер глаза. — Очевидно, рассказывал не только мне.

— И в чем же мораль? — спросила я, просто чтобы что-то сказать и не повисло той тяжкой тишины, которая прибавляет в весе с каждой секундой и скоро становится неподъемной.

— А мораль, леди, в том, что не бывает ничего только для тебя. Даже проклятой сказки. — Он глянул на меня искоса. — Что уж говорить об остальном. Эльфах. Людях.

Люди не бывают чьи-то, хотела сказать я. Чьи-то бывают только вещи, и то только если государство охраняет частную собственность. И сказки… почему бы не делиться сказками?

— Я вас утомил, — сказал Мастер, поднялся с кряхтением, потер колени. — Нужно застать темноту и отдохнуть.

— Я вас чем-то обидела? — спросила я на всякий случай.

Мастер, на меня не глядя, отряхнул плащ.

— Ни в коей мере, леди. Вы ведь мне ничего не обещали.

Он развернулся, столкнулся нос к носу с сэром Эвином, у которого погас факел и он рвался к костру.

Ну и не надо, подумала я. Честное слово, не надо мне этого. Люди (и эльфы, очевидно), которым чего-то недодали — жадные и трудные, им постоянно надо, много, большими кусками. Умильно, но утомительно для того, кто должен им это выдавать. Тепло, заботу и внимание, или чего обычно недодают… сказки… И вообще, я тут не задержусь, напомнила я себе. Нечего связываться.

Мастер спал тихо-тихо, и я в дреме гадала, где же белка, спит ли на недвижном теле или ускакала за орехами.

Наутро королева произнесла речь.

— Соратники, — сказала она, и я продолжила трясти не успевшие высохнуть носки над углями, потому что соратники — это все остальные, но никак не я. Однако королева повторила настойчиво: — Соратники! — а Полла подошла, тронула меня за локоть. Я опустила носки, изобразила внимание. Королева подняла к небу четыре сложенных пальца. — Наша цель близка, наш поход благословило небо, и да не убоится никто из нас погибели, ибо мстящим праведно обещана сила на земле и легкая дорога под своды Четверых. Число наше мало, но отступить мы не вправе, ибо только мы стоим на пути скверны Эбрара и его нечистых порождений, и…

Дальше она заговорила сложным языком, Весенней, как я поняла речью. Остальные внимали, сэр Эвин даже покачивал головой в такт словам. Я быстро заскучала. Вдохновительные речи теряют весь эффект, если слушатели едва-едва знают одно слово из пяти, а окружающие не вопят от восторга. Если бы вопили — я б тоже присоединилась, а так… Странное, все-таки, дело — речи. От первых фраз королевы мне даже захотелось не испугаться, не отступить, не посрамить, а идти вперед назло врагам. Хотя враги — не мои. Жалко, конечно, убитых, там, в этом их Викерране, наверняка остались такие же мальчишки, каких я видела на холме. С другой стороны — орков тоже жалко. Я их совсем не знаю, но если у них есть сердце и разум — то уж наверняка не хочется помирать в войнах, и не в сражении даже, а чтобы военачальник расплатился тобою со сказочным чудищем. И становиться уродом с гнилыми глазами, чтобы вылезли волосы, а из мозга утек разум.

Чертовщина какая-то. Всех жалко. Кроме военачальников, которые это своему народу устраивают. Я посмотрела на королеву, которая делала красивые жесты, и отвела глаза. Ну да.

Себя жальче всего. Нет бы оказаться в приятном мирном месте, где мастера фейерверков употребляют магию на фейерверки, и леса — спокойные и тенистые, а не грозят выпустить на тебя всех выродков ада и засосать в любую лужу навечно.

Я слушала королеву, кивала и раздумывала, не пора ли начать молиться. Крестик, с которым меня крестили, я потеряла давным-давно, а тот, который подарила бабушка на двенадцать лет, лежит в шкатулке, я его не ношу, натыкаюсь только иногда, когда перебирают серьги.

Да и молиться надо тут, пожалуй, местным. Я подняла голову. Небо ровно затянуло серым. Мне на лоб упала капля. Ясно все с вами, Четверо. Не одобряете? Новая капля упала на веко. Я утерлась. Не одобряете. Ну и не надо. Только прекратите мучить этих людей… и эльфов, и орков, и всех живых. Хватит с них, с каждого. И без благословенных вами походов впятером против целой армии — хватит.

Вчетвером. Я не считаюсь. Не мое дело.

— Пойдемте со мною, — сказала королева Рихенза. Я очухалась. Она стояла передо мною, а остальные разошлись по утренним делам. Полла волокла седло, потом его отобрал сэр Эвин, подвинул зарывшегося в сумку Мастера с дороги. Я глупо улыбнулась и, поняв, что подмоги ждать не от кого, сказала кротко:

— С большим удовольствием.

Хотя какое уж тут удовольствие, морось зарядила холодная и нудная, лес шуршал, как школьник на первом уроке тетрадными листами. За окном серо, сосед по парте болеет, глаза закрываются и учение в голову не лезет. А впереди целый день.