Глава 15

— В гробу я это видал, — сказал Марх Мэлор.

Мастер поглядел на меня с выражением «я же говорил», которое одинаковое не только у многих народов, но и у многих, как я теперь вижу, биологических видов. Я старательно пожала плечами. Ну говорил, ну да. Что дезертиры — это дезертиры, разбойники — это разбойники, и только их нам и не хватало.

Вообще-то — не хватало.

Истинная жизнь зудела на коже, тяжело лежала в животе, как взвешенный в теплом киселе золотой песок. Мастер говорил, что Кеннет Желтый приказал зачаровать истинною жизнью свой клинок, которым и сразил Эбрара. Вот поэтому легенды сочиняют про королей, а не про Софию Димитрову: клинка у меня, в отличие от монаршей особы, при себе не было, и ничего другого такого же славного. А как я буду убивать главного оркского генерала туфлей, я пока не представляла.

Мастеру понравились мои туфли. На них, мол, нет магии, и это так редко бывает здесь. Зачаровывать такие вещи приятно: как писать на новом пергаменте, а не на листе палимпсеста. Магия входит чистая и остается такой, какая должна быть, не путается с другими заклятьями, не искажается остатками прошлой ворожбы. Он вцепился в туфли и не отпускал, и я, наконец, сдалась. Я была добрая в тот момент: дама принесла откуда-то рыбешку, мы поели, и Мастер, наконец, сделал мне из платья штаны и что-то вроде жакета. Жить сразу стало веселее.

До того момента, как они с дамой, стоя посреди собранного по кусочкам зала, поговорили на Весенней речи, разложили везде записи Мастера и Ове и принялись ползать по полу и стенам, подрисовывая тут и там угольками. Я погладила щербину от кинжала. Панели на стенах обуглились, но узоры на них резали в свое время глубоко, на совесть. Мастер попросил у меня кинжал и исправил, что я напортила.

А потом они рисовали на нем. Мастер держал волосы в кулаке на макушке, а дама стояла у него за спиною, окутанные водяной пленкой угольки летали и наносили знаки — те же самые, что были на Полле, только ярче. И Полла была полнее, а у Мастера торчали плечи и ребра, и я подумала глупо, что хватило бы места… Не бойтесь, леди, говорил он, все обернется к лучшему, а я, пожалуй, один из самых удачливых чародеев: быть в центре заклятья и описать потом опыт. И даже не однажды.

Туфли мои валялись у него под ногами, свет поглотил их первыми. Задрожал на узорах, расползся, как бензиновая пленка, по стенам и полу, слился в одно сплошное сияние и съел туфли, ноги Мастера по щиколотку, а потом его целиком, и следом — даму, которая говорила и пела, воздев руки… а потом все погасло, и не стало видно ничего, словно лопнули глаза. И снова вспыхнуло, столб белого огня ударил в небо. Я сидела за колонной и закрывала лицо руками, чтобы не обожгло, но было не жарко, а только очень душно, давило в груди, и волоски по всему телу стояли дыбом.

И снова все погасло, и снова вспыхнуло. И тогда Мастер закричал. Я отодрала руки от глаз и закрыла уши. А потом снова глаза, потому что дама сказала: не смотри, дитя, а я ее послушалась.

Одну туфлю залило кровью, другую — только забрызгало. Мастер потом просил извинения, когда очухался-таки от суточного беспокойного сна. Дама, выпустив его из водного пузыря, сказала не будить, дать душе время устроиться в теле наново.

Хорошо, что она сказала мне не смотреть. Снова пахло горелой плотью — и кровью, и кровь была размазана по полу и по низу стен. Я попросила у дамы воды, подставила под струйку обрывок рубахи Мастера (ничего, сотворит новую) и долго ползала, оттирая. Потом долго мыла руки, то и дело прислушиваясь, дышит ли мой одноразовый любовник и, наверное, все-таки друг.

А мой несостоявшийся любовник и покровитель, моложе, чем я его помнила, потому что сожгло всю щетину, а новая на новом лице не успела отрасти, повторил:

— В гробу я это видал, мазель. Навоевался уже.

— Да вы что? — удивилась я. Я теперь была в штанах, на поясе у меня висел кинжал, я расставляла ноги и совала пальцы за пояс, и это придавало наглости. Ну еще два сердитых мага по флангам. — Насколько я помню, вы исполнили ваш воинский долг не до конца. А эти джентльмены даже и не начинали, — я кивнула на братию Тихого леса, которая, все еще ощупывая себя и тыкая друг друга кулаками, терлась на ступенях у парадного входа. Лес запустил лозы в окна, выволок брыкающихся разбойников из дома и сложил их тут, на бывшей подъездной дорожке между расколотыми статуями во мху. Ловил корнями и придавливал тех, кто пытался сбежать, а самых бойких засасывал в дерн по плечи.

Марх Мэлор бежать не пытался, сам вышел на мои вопли. Вышел пружинисто, вооруженный и с ухмылкой на роже. Что, мазель, вернулись за своим? А я вам счас устрою, чего недодал. Я много чего для вас приготовил. Сука. Изворотливая сука. Все эти слова он быстренько забыл, когда по траве пробежал огонь, взял Марха Мэлора в кольцо. Старший братец братии Тихого леса тут же изменился в лице и стал тих и смирен, только глазами вращал. Я попросила Мастера убрать огонь, потому что, даже когда я закончила тщательно заготовленную по пути речь, Марх Мэлор не отвечал, а только шумно переглатывал и шагал на полшажка туда и сюда подальше от колыхавшегося пламени. Мастер повел пальцами, огонь сник и погас, словно выключили конфорку, обуглившаяся трава пустила дымы, и Марх Мэлор тут же приосанился и сказал: в гробу я это видал.

— Вы уверены, что нам нужен этот, — Мастер, шумно выдирая башмаки из копошившегося зеленого ковра, подобрался ко мне и долго кивал на главного душегуба этих мест, словно подбирал имя. Наконец, разродился: — беззаконник?

— Я уже лет сто веду честнейший образ жизни! — возмутился Марх Мэлор. — Это мазель чего-то не оценила моего гостеприимства. А я ж со всей душой.

Мастер глянул на него вполглаза, огонь снова вспыхнул яркой чертой между нами и Мархом Мэлором, тот отпрыгнул. Хорошо скачет. Хорошо ему теперь — с двумя-то ногами.

— Если вы знаете, где взять армию или хотя бы отряд, я буду очень рада выслушать, — прошептала я. — Если нет — то давайте работать с тем, что есть. Вы, конечно, как угодно, а я морально не готова одна соваться в недружественный город.

Мастер хмыкнул. Он уже говорил, что один боевой маг стоит целой армии, а два… двух армий, подсказывала я, а Мастер поджимал губы. Магия — это хорошо, но недостаточно. Вон, обоих Мастеров-распорядителей, о которых я слышала, отправили на тот свет, сильно им самим и их королевствам помогла их великая мощь? На это поджимала губы и дама тоже, я видела сквозь вуаль.

Раздался шорох, лозы прянули вперед и вбок, за деревья, выволокли оттуда одного из братьев, с размаху приложили о траву.

— А ну цыц, — сказала я. — Никто не расходится до конца собрания.

Разбойник, ножом расковыривая лозу на шее, придушенно обложил матюгами меня, чародеев, Лес и Марха Мэлора заодно.

— Завались, — рявкнул тот.

— Сам завались, — ответил разбойник, с треском отдирая от себя лозы. — Докомандовался, хренов командир, не мог девку прирезать, как натянул, всегда был соплеедом, капитан траханый, да пошел ты в…

Воздух вылетел у разбойника из груди со стоном, когда босая нога Марха Мэлора врезалась ему в живот. Он так и ходил в одном сапоге, не успел, наверное, найти второй, а тот, что на протезе, не налез. Я глядела, как он вышибает из бывшего подчиненного дух, и остальная братия тоже глядела, почесывая бороды и отросшие заново конечности, глаза и уши.

— Господа! — сказала я громко. Разбойники повернулись ко мне, включая и Марха Мэлора. Противник его воспользовался этим, схватил за ногу, дернул, повалил, стряхивая обрывки лоз, и принялся мутузить. Я продолжила и по голосу поняла, что улыбаюсь: — Господа, мы никого не принуждаем. Если вы не хотите выступить на нашей стороне за свое… эта территория же относится к Викеррану? О, прекрасно… за свое государство и свою землю, то мы немедленно оставим вас в покое.

— Вот и проваливайте, — буркнули из кучи самых спокойных, которые никуда не рвались, а как расселись на ступенях дома, так и сидели, а теперь наблюдали, как Марх Мэлор и его языкастый подчиненный катаются по заросшей дорожке. — Мы живем, как хотим, никого не трогаем же. Марха вон забирайте, он нас измаял — слов нет.

Стало тихо. Марх Мэлор поднялся, а тело его противника осталось лежать. Из груди торчал нож. Марх Мэлор утер кровавый рот кровавой рукой, наклонился, выдернул нож, оглядел его, ловко крутнул в руке. Спросил голосом, какого я от него еще не слышала:

— Это кто вякнул?

Братия Тихого леса снялась со ступеней, как спугнутые голуби, попятилась к дверям.

— Неблагодарные свиньи, — сказал Марх Мэлор, обернулся ко мне, стер с глаз пот и брызги. Сплюнул на траву. — Видали? Я сделал из них приличных, мать их за ногу, людей, а они?

Он снова крутнул нож, шагнул вперед. Братия помялась — и подалась навстречу, взяла Марха Мэлора в полукольцо. Тот отступил на шаг, напружинился, выставил ножик перед собою, и свиньями уже не называл. Зато его называли такими словами, каких не знала Осенняя речь.

— Это безнадежно, — сказал Мастер. — Это не солдаты, а дрянь без понятия о долге и чести. Я предлагаю подождать, пока они друг друга перережут.

— Нам придется долго ждать, — пробормотала я. Разбойник с дырой в груди повернулся на бок, потом упал на пузо и пытался уползти за статую, оставляя за собою красный след.

Долг и честь — это, конечно, красиво, но бесполезно, подумала я. Эти понятия каждый крутит, как хочет, себе на выгоду. Выгода же, в свою очередь — это самое надежное, что есть на свете, и не нужно маскировать ее высокими идеалами.

— Эй! — крикнула я. Кто-то дернулся, повернул головы, а Марх Мэлор только перебросил нож из руки в руку и не обернулся. — Сударь Мэлор, а пойдемте-ка с нами, в самом деле. Раз боевые товарищи вас отпускают.

Марх Мэлор, вертя головой, чтобы не пропустить удара из окружения, выругался. Братия Тихого леса сжимала кулаки, пощелкивала костяшками, блестела оружием, у кого было. Я попросила скучавшую под статуей даму заняться, и тут же из-под земли ударили тугие водяные струи, свились змеями, хлестко раскидали разбойников, а Марха Мэлора обвили поперек тела, как телячью колбасу, протащили по траве и бросили, мокрого, к моим ногами.