— Это все, что осталось, — сказал Мастер тихо. Я его сначала не поняла, но потом Осенняя речь снова стала знакомой и почти родной. Во сне говорили, кажется, по-русски.

— Что осталось? — Я потерла нос, подышала на ладонь и взяла его в горсть. Мастер встал на колени, расстегнул на себе камзол, протянул. Я мигом завернулась, а он сказал:

— Люди. — Медленно повернул голову к фигурам. Они сидели, оказывается, у прогоревшего костерка, отсветами на них мерцали угли. — Наш самозваный капитан дезертировал. Почти все — с ним. Или разбежались. Или не дожили до сего момента.

Чем это он самозваный, подумала я, натурально был пехотным капитаном, и сейчас все сделал по уму и по военной науке, и все получилось… кажется.

— Мы… мы победили? Или что? — спросила я, поглядывая то на даму мою, то на Мастера, то на ребят. По ребятам ничего было не понять, они скребли ножиком чью-то косточку от остатков мяса. Мастер обернулся, попросил подать "трофеи", один из ребят встал, протянул ему сверток. У меня на голодный желудок подкатило к горлу: Марх Мэлор тоже баловался… свертками.

Мастер раскрыл края полотна, и на меня уставилась мертвыми глазами голова Эбрара. Вся в каком-то… я наклонилась к ней ближе, ковырнула пальцем. В соли? Я отряхнула руку, тщательно вытерла о траву. Сказала:

— Вот и ладно.

Мастер вяло кивнул и укрыл неживое лицо, перевязал веревкой. Я выдохнула, похлопала себя по коленям. Вот и ладно. Потрогала живот.

Мастер попытался встать следом за мной, но неловко, как кот с разъезжающимися лапами в подборке забавных видео, сел обратно. Снова подобрал ноги. Я положила ладонь ему на макушку.

— Я скоро. Мне буквально на минутку. И сопровождающие не нужны.

— Ночь, леди, — сказал Мастер тихо.

— Я как-нибудь.

Побыть наедине с природой мне не дали. Что у них тут за привычка подглядывать за людьми в самый ответственный момент. Я уставилась на даму, та глядела — или не глядела — на меня через вуальку, и я сказала, наконец:

— Я сейчас удовлетворю первичные потребности и буду вся ваша.

Видимо, сидя с голыми тылами враскорячку меж кустов, я была не так убедительна, как обычно, и дама никуда не делась, только повела рукой, и с пальцев слетели капли с огоньками — знакомый трюк. Они закружили надо мною, я злобно поглядела на даму и попросила было убрать иллюминацию, но она сказала:

— Посмотри, дитя, нет ли крови.

— У меня ничего не болит, — огрызнулась я, встала, натянула белье и штаны. Я опять была, оказывается, в удобных штанах.

— Это большая потеря для женщины, — сказала дама с каким-то новым выражением. Огоньки отлипли от меня и закружились вокруг нее.

Я отошла подальше, наклонилась, тщательно обтерла руки о траву в росе, потрясла кистями. Уточнила:

— А именно?

— Ты никогда не сможешь выносить и родить. Твои раны…

Я в который раз потрогала живот, вспомнила, и меня передернуло и мигом затошнило. Я оперлась на дерево, некоторое время отдувалась. Тошнота и резь понемногу отпускали. Я разворошила камзол, сунула пальцы под рубашку, потрогала живот. Никаких ран и даже, кажется, отметин. Я выдохнула и сказала:

— Это не смешно — так пугать людей. Я жива, да? Со мной все хорошо? Скажите лучше прямо.

— Ты совершила путешествие на другую сторону и не вернулась цела.

— В каком смысле?

Дама сложила руки. Я оттолкнулась от дерева, придержала камзол на плечах и, выбирая, куда ступаю, пошла обратно к костерку. Пробубнила:

— По-моему, это вполне цела. Что было — то осталось, новых отверстий, вроде бы, нет.

— Ты слышала ли меня, дитя?

— Слышала, — сказала я. — Тоже мне, потеря. Не будет так не будет, вот уж чего не собиралась — так это заводить детей.

Дама молчала, кажется, обиженно, и наверняка я наступила ей на больную мозоль, как всегда пеняли мне детные и никак не могущие таковыми стать. Но что-то у меня мало сил для этого всего сейчас.

Я не стала выходить к свету, притормозила. Кивнула на Мастера.

— А с ним что такое? Тоже досталось?

— Когда берется исцелять не умеющий этого, он отдает все силы. — Дама подумала и, мне показалось, поджала губы. — Без всякого толку.

Я потерла пояс штанов. Сказала, глядя на сидевшего неподвижно Мастера:

— Он просто испугался. И не всем же быть специалистами широкого профиля.

— Он первый был рядом с тобою и не дал жизни прерваться.

— Ну вот видите, — сказала я шепотом, а в груди стало тепло-тепло, словно грел под курткой толстый шарф. Тут же одернула себя: просто приятно, что я кому-то важна. Это всегда приятно, это такой социальный механизм.

— И кстати о смерти, — сказала я и улыбнулась: было не страшно даже от страшного слова. Ха! Стоит начать говорить об этом вслух, и весь мистический трепет рассыпается. — Я видела вас там.

— Видения в боли и болезни не обещают правды.

Ну, это-то конечно. А было бы очаровательно думать, что Там что-то есть, пусть это и чаепитие в хрущевке в компании странных личностей.

Конечно, просто привиделось.

— А вы ведь наврали мне тогда, — сказала я, покосилась на даму. Она все еще парила рядом в рое огоньков, но было ее совсем не слышно. — Тогда, в источнике, когда сказали, что не можете поднимать мертвых.

— Ты пожелала бы поднять всех. А я не содействую врагам.

И даже после смерти сохраняется вражда? Я потерла лоб. Неутешительная мысль.

— А почему же вы переменили мнение теперь?

— Потому что стало довольно вражды.

Я пожала плечами. Каждый человек — и дух — имеет право поменять мнение, и нужно быть неприятной личностью, чтобы к ним по этому поводу приставать.

Мастер все не двигался, поднял лицо, только когда я подошла совсем близко. Я наклонилась, устроила грудь у него на макушке, обняла за голову и постояла так. Спросила:

— Вы как? Все будет хорошо?

— Я сделаю все для этого, леди, — прошептал Мастер.

— Вы уже сделали много, — сказала я, погладила его по лбу. Спутники наши, кажется, пялились, у меня жгло лопатки, как от взглядов. Я, старательно не оглядывалась, спросила негромко:

— Как вы-то сами?

— Я не был в опасности, весь бранный труд достался другим, так что прекрасно, леди.

Я почесала его около волос, отпустила, села на одеяло. Отдала камзол. Мастер сначала не брал, но я все-таки впихнула. Нечего тут. Мне нормально, а он будет потом с соплями. Мало ли, чихнет, дернет руками — спалит все вокруг.

Я принюхалась. От кострища тянуло горелым мясом.

— Какой у нас теперь план? — спросила я, раздумывая, голодна ли, или в животе бурчит по привычке: проснулась — сейчас будет завтрак.

Мастер окончательно втянул голову в плечи, воротник камзола подпер уши. Солдатики повернулись спинами, встрепанные затылки выражали отсутствие всякого желания участвовать в разговоре.

Я в надежде посмотрела на даму, та спокойно парила, роса с травы то поднималась к ее подолу, то падала назад.

— Ладно, — я хлопнула по коленям, — если ничего нового вы без меня придумать не успели, то придерживаемся прежней канвы. Возвращаемся в Рир… Лире…

— Рилирвен, — подсказал Мастер из-под камзола, который натянул на нос, и, судя по всему, тер под ним этот самый нос руками.

— Да, — кивнула я с важностью. — Возвращаемся с победой, собираем почести, расходимся каждый своей дорогой.

Мастер что-то пробубнил. Я подалась к нему, прищурилась. Он стянул камзол с носа и повторил:

— А если нам будут там не рады?

Тогда вы спалите все вокруг без всякой простуды, подумала я. Осадила себя, вздохнула. Мои маги совсем меня разбаловали, делаю, что хочу, надеясь на их силу. Это как друг с просторной машиной: у тебя возникает убеждение, что ты можешь в любой момент привезти столик и четыре табуретки из ИКЕИ, и начинаешь планировать, а друг по доброте душевной возит тебя туда и обратно, и даже помогает дотащить упаковки до лифтов, и, может быть, слова не скажет, но все равно — это не твоя машина, не твое время, и нечего думать о них как о собственных ресурсах для собственных затей.

Друга, тем более, можно покормить щами и слоеными булочками, и вы будете квиты, а я что могу дать моим магам? Конечно, я отлично рассказываю анекдоты. Но этого все-таки мало.

— Если нам будут не рады, мы не будем оставаться погостить, — сказала я. — Просто покажем… — я кивнула на сверток, — трофей, доведем до сведения, что война окончена…

— Война не окончена, — сказала моя дама.

— Эбрара снова призовут, и он возродится в другом теле, — сказал Мастер.

Вот отлично, подумала я. Живот резануло, я вытянула ноги, чтобы не сдавливать в скрюченной позе кишки. Спросила:

— Прямо сейчас возродится?

— Через несколько поколений.

Я выдохнула. Даме, конечно, все равно, ей несколько поколений — как несколько серий сериала, не заметишь, как и пройдут.

— Но пока-то мы победили? — уточнила я подозрительно.

— Викерран будет освобожден, — сказал Мастер, словно ему было все равно. А может, и было. Я потерла живот. Сказала:

— Ну тогда все путем. — Я оглядела наш немногочисленный отряд. — Кто-нибудь представляет, куда идти?

— Лес выведет нас, — сказал Мастер. Исправился: — Вас. И нас за вами, если пожелаете.

Отлично, заключила я и боком упала на покрывало. Попыталась натянуть ворот на уши. Не хочу сегодня ничего думать. Все решения — с утра пораньше. На душе сразу стало радостно, как после всякой отсрочки, когда говоришь себе вечером: завтра уж точно начну заниматься, правильно питаться, приберусь и разгребу жесткий диск. Завтра. Сегодня все равно не стану ничего начинать. И идешь спать, довольный, будто сделал половину дела, и будто твой ранний сон — не от безделья, а от не совершенных еще, но уже утомивших дел.

Проснулась я на диване. За окном чирикали птицы. Я зевнула, пошарила в поисках телефона посмотреть время, нашла вместо него что-то пушистое и проснулась окончательно.

Убрала руку с волос Мастера. Тот перебрал ногами во сне и сильнее сжался в комок. Я откатилась от него в сторону, груди, куда Мастер тактически уткнулся ночью, сразу стало без его дыхания холодно. Я села, поглядела на светлое с одного краю и темно-лиловое с другого небо среди темных крон, нашла двух дрыхнущих по ту сторону кострища пареньков. Оглянулась в поисках дамы, встала, шагнула в сторону кустов, чтобы собрать хотя бы росы с листьев — не траву же лизать — в сохнущий рот, споткнулась о сверток, чертыхнулась и принялась заворачивать выкатившуюся голову великого генерала обратно в полотно.