– Я еще не стар и полон мужской силы, – ответил он. – Чему удивляться?
– Как же ты их уговорил?
– Господин, ты забываешь, кто я! В гареме старого бека меня обучал старый евнух. Я каждый день проводил с женщинами… У бека я не позволял себе лишнего, боялся. Зато проведал многое… Мужчины часто не знают, что хочет от них женщина, они думают только о себе. Разбогатев, они покупают себе красавиц для утех, затем оставляют их на долгие месяцы, уходя в набег или на войну. Жены тоскуют без мужей, их тела просят ласки, они болеют, не получая ее. Если женщина не соединяется с мужчиной, она быстро стареет. Имад должен быть мне благодарен за то, что я сохранял красоту его жен.
– Но женщины могли забеременеть!
– Ты опять забываешь, господин, кем я был. Евнуху ли не знать, как избежать беременности? Хотя я подарил Имаду сына, плоть от плоти моей. Ты помог ему появиться на свет и спас его мать. Я благодарен тебе за это.
– Так это был ты?!.
– Имад бесплоден. Три года он соединялся с несколькими здоровыми женщинами с самое благоприятное для зачатия время. Но ни одна не понесла. Женщины желают детей, господин! Я позволил Мариам родить сына…
– Зачем ты говоришь это мне?
– Дабы ты знал, что я могу быть мужем и отцом.
– Здесь не сарацинский гарем, – вздохнул Козма. – И Алиенора…
– Не беспокойся об этом! Она согласится.
– Ты уверен?
– Она сказала мне.
– Ты и здесь успел! – Козма развел руками. – Я боюсь спрашивать тебя дальше…
– Чему ты удивляешься, господин? Разве я виноват, что ваши мужчины не умеют ухаживать за женщинами, а я знаю, как сказать и что предложить? Я полюбил баронессу, едва увидев ее, но твой друг Иоаким опередил меня. К тому же я был рабом… Поэтому я обратил внимание на ее служанку…
– Берта? Гордая недотрога, мечтающая выйти замуж за рыцаря?
– Она девственница и хочет принести невинность в подарок мужу. Но Берта очень любопытна и желала познать удовольствия любви. Поэтому постоянно подсматривала за хозяйкой и Иоакимом в щелочку. Я застал ее за этим занятием и сказал, что женщина может испытать любовное удовольствие, не расставаясь с девственностью. Она ответила, что такого не может быть. Я рассказал ей, как можно, и она пожелала испытать… Не думай, господин! – воскликнул Ярукташ, заметив, как изменилось лицо Козмы. – Я не обманул ее: Берта подарит мужу невинность, которую сохранила. Что из того, если милая девушка получила немного радости! Я никогда не обманывал женщин! Я честен с ними и всегда охраняю от бед. В ту ночь, когда Сеиф захватил замок, я спас Берту от насильников.
Глаза у Козмы стали большими.
– Заметив, как Сеиф с туркополами выводят из подвалов пленных сарацин, я первым делом разбудил Берту и отвел ее к тайному ходу. Она простояла там ночь над зловонной ямой, бедняжка, – вздохнул Ярукташ. – Только затем я побежал за тобой, господин. Прости, но ты мужчина и можешь за себя постоять. Попади Берта в руки туркополов и сарацин, участь ее была б незавидна. Что до Алиеноры, то я знал, что Сеиф никому не позволит прикоснуться к ней…
– Но как ты… С баронессой?..
– Мужчины-франки странные люди. Слабую женщину насильно заставили выйти замуж, затем у нее на глазах застрелили насильника, и никто из вас не подумал ее утешить! Наоборот, все отвернулись! А твой друг Иоаким прогнал ее, когда пришла проведать его, раненого!
Козма вздохнул.
– Я постучался к Алиеноре вечером того же дня и проговорил с ней до утра. Она пригласила заходить еще. Я как мог старался утешить ее, и она прониклась ко мне доверием. Настолько, что позволила выказать свою любовь на словах и на деле. Я люблю ее, господин! О такой женщине, как Алиенора, мечтает любой мужчина Леванта! Она никогда не пожалеет, что стала моей женой! У нее будет все, что она пожелает!
– Когда мужчины вожделеют, они щедры на обещания.
– Я всегда был честен с тобой, господин. И сейчас признаюсь тебе в преступлении, которое едва не совершил. Я хотел украсть плащаницу.
– Ты знаешь о ней?!
– Вы с Роджером разговаривали так громко… К тому же мне очень хотелось узнать, зачем Волк Пустыни приезжал в Иерусалим. Он погубил моих лучших воинов, я сам едва не погиб.
– Что ты собирался сделать с плащаницей? Поднести Саладину?
– Он уничтожит ее. В юности я был христианином и не могу позволить свершиться святотатству. Я собирался отвезти плащаницу в Константинополь. Император ромеев даст за нее много денег.
– Ошибаешься! В Константинополе есть своя плащаница. Зачем им еще одна?
– Вы, франки, не умеете торговать, – усмехнулся Ярукташ. – Император заплатит! Потому что плащаница в руках рыцарей-монахов принесет ему столько бед, что он предпочтет иметь ее, даже если она не подлинная. Греческие монахи разберутся, какая настоящая, для христиан такая реликвия должна быть одна…
– Ты не смог бы украсть ее. Роджер не расстается с сумкой и сразу заметит пропажу.
– Ночью он спит. И уверяю: ничего не узнает…
Ярукташ склонился к Козме и стал шептать ему на ухо. Тот только головой качал, внимая.
– Зачем ты рассказал это мне? – спросил Козма, когда Ярукташ умолк.
– Мне стыдно, что я замыслил низкое. Я прошу тебя не рассказывать Роджеру. Я все исправлю. Эмир Азни не должен быть вором!
– Ты еще не эмир. Обсудим это за ужином. Пригласи Алиенору. Пусть сама скажет. Не то выдаем замуж, не спросив!
– Слушаюсь, господин! – склонился Ярукташ.
– Мне дает покоя еще одно, – задумчиво сказал Козма. – Саладин не хочет отпускать Роджера. Как бы он чего…
– Султан всегда держит слово. Если скажет, что Роджер свободен, то беспокоиться не о чем.
– Так-то оно так… – задумчиво произнес Козма по-русски. Он встал из-за стола.
– Ты позволишь, господин? – спросил Ярукташ, протягивая руку к кувшину.
– Забирай! Угости Алиенору. Мы и в самом деле виноваты перед ней…
– Меня беспокоит другое, – еле слышно произнес Ярукташ, когда Козма вышел. – Саладин назначит меня эмиром, но надолго ли? Вчера я видел на стене Имада. Эмиры в замок по веревке не лазают…
Саладин проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Над ним со светильником в руках стоял слуга.
– Прости, господин! Из Азни в лагерь пробрался перебежчик, правоверный. Хочет говорить с тобой!
– Зови! – распорядился Саладин, подсовывая под спину подушку.
– Он… – замялся слуга.
– Что?
– От него воняет дерьмом. Говорит, что выбирался из замка через нечистоты.
– Я не женщина…
Перебежчик, ступив в шатер, повалился ниц у входа.
– Иди ближе! – велел султан.
– Господин! От меня истекает зловоние…
– Потерплю! – усмехнулся Саладин.
Когда ночной гость приблизился, от него и в самом деле шибануло дурным запахом. Саладин сморщился, но промолчал.
– Кто-ты? – спросил султан, разглядывая перепачканное лунообразное лицо перебежчика.
– Ярукташ, евнух из гарема Имада, эмира Эль-Кудса.
– Он уже не эмир, – усмехнулся Саладин.
– Я понял это, увидав его на стене Азни.
– Имад говорил, что ты не глуп. Но что ты делал на стене во время приступа?
– Защищал ее. По велению хозяйки, в прошлом баронессы Алиеноры, а ныне правоверной Айгюль.
– Вместе с многобожниками?
– Разве ты, Несравненный, не прибегаешь порою к их помощи?
– Очень даже не глуп, – задумчиво произнес Саладин. – Имад не врал.
Ярукташ поклонился.
– Как ты выбрался из замка?
– Через подземный ход. По нему из замка текут нечистоты, поэтому никому не приходит в голову, что это тайный проход.
– Ты можешь провести им мамлюков?
– Это будет непросто. Ход узкий, местами приходится ползти, поэтому я так перепачкался. Мы не сумеем незаметно пробраться за стены в большом числе. Франки заметят и легко перебьют нас, бросив со стены свой гром.
– Пожалуй, – согласился Саладин. – Зачем же ты просил разбудить меня?