– Сложи в повозку!

– Опять переодеваться?! – жалобно спросил Ги.

– Понадобится – переоденешься! – жестко сказал рыцарь. – Забыл обет? Напоминаю. Послушание – это первое…

– Но в женском платье… недовольно протянул оруженосец.

– Врага бьют не только мечом, – примирительно сказал Роджер. – Когда врагов больше, хитрость уместна. Сарацины с детства боятся прикоснуться к женщине, которую сопровождают мужчины, за это могут убить. А кади, их судья, признает убийство законным. Ни одному сарацину не придет в голову надеть женское платье – для них это позор. Поэтому они не подозревают, что мы способны такое. Чтоб с нами было, если б стража обыскала повозку?

Ги не ответил.

– Доставай оружие! – велел ему рыцарь.

Оруженосец нырнул под полог и скоро показался снова, волоча за собой огромный узел. Напившийся Козма помог вытащить груз.

– И как только стражник не заметил? – удивился он, развязывая узел. – Он же заглянул в окошко!

– Я сверху сидел! Закрыл подолом платья, – похвастался Ги и пожаловался: – Жестко было! Весь зад отбил! – оруженосец покраснел.

"Совсем пацан, – подумал Козма, разглядывая смущенное, в пятнах юношеского румянца лицо спутника. – Лет семнадцать, борода не растет. Куда ему воевать?"

– Поспешите! – сурово сказал Роджер. – Дорога долгая…

Спутники быстро разобрали кольчуги и пластинчатые доспехи. Иоаким с видимым удовольствием сунул за пояс кистень с двумя гирьками на железных цепочках. Козма, после безнадежных попыток, отложил в сторону свою кольчугу – мала.

– Надень доспех! – велел Роджер, заметив. – Грудь от стрел прикроет. Кольчуга от них все равно не спасет, а с мечом на повозку взобраться трудно. Отобьешься. Твое дело – стрелять!

Козма послушно застегнул на боках ремешки, укрыв грудь и спину стальными пластинами. Два арбалета он оттащил к своему месту на повозке, спрятав их под скамью. Рыцарь заставил каждого надеть поверх доспехов сарацинский халат и лично обмотал голову каждого чалмой на восточный манер.

– Копья оставь! – сказал Роджер, заметив, как Иоаким потянул из повозки древко. – Успеем взять, коли понадобятся. Наконечники копий, когда всадники их держат кверху, видны издалека. Нам это лишнее. Теперь все запомните! Едем быстро, без остановок. Есть, пить и оправляться только на ходу! Вперед!

Ги запрыгнул в повозку, и Козма взялся за вожжи. Поменявшая свой облик ватага выбралась на дорогу и помчалась по ней спорой рысью. Солнце, стоявшее над головой, когда спутники выезжали из Иерусалима, светило теперь слева. Затем переместилось за спины спутников и стало отбрасывать длинные тени, которые бесшумно скользили впереди ватаги, словно указывая ей путь. Дорога выглядела пустынной. Несколько раз спутники встречали или нагоняли, то ослика, влекущего двуколую арбу, то упряжку волов с повозкой; во всех случаях погонщики, завидев издалека маленький отряд, съезжали с дороги и спеши побыстрее укрыться за камнем или в зарослях.

– Что это они? – спросил Иоаким Роджера на латыни, когда очередная арба покатила прочь от дороги.

– Война! – пожал плечами Роджер. – Если поселянин христианин, а навстречу – сарацины, то они могут забрать все, включая самого поселянина. Кому жаловаться? Власть эмира только Иерусалиме, здесь прав тот, кто сильнее.

– Христиане тоже могут чинить зло, если поселянин – сарацин?

– Могут, – неохотно согласился рыцарь. – Христиане могут и своего единоверца обобрать. Злые сейчас, – торопливо поправился Роджер, вспомнив, что говорит с чужестранцем. – А ты неплохо говоришь на латыни! У приезжих, если они не ромеи или не из италийских земель, это встречается редко.

– У нас тоже.

– Собирался стать священником?

– Священником стать мне действительно предлагали, – улыбнулся Иоаким, – но латынь я учил, дабы читать старые книги.

– Речь у тебя книжная, – согласился Роджер. – Лангобарды так не говорят. Удивительно, что у вас благородные читают книги. Рыцари из Франции или Германии, что приезжают сюда, часто имя свое написать не умеют.

– Но ты знаешь языки!

– Как каждый, кто много прожил в Леванте. Здесь иначе нельзя. На наших землях живут греки, армяне, сарацины… Сарацины к тому же делятся на арабов и турков. У каждого свой язык, и если ты хочешь управлять леном как должно, с каждым следует говорить понятно ему. В городах чиновник, что собирает пошлину с паломников или торговцев, никогда не получит должность, если не говорит на всех языках. Он к тому же должен уметь читать и писать по-арабски, все документы у сарацин писаны этим языком. Ты знаешь, сколько приносили Иерусалимскому королевству паломники? Корабль, который бросал якорь в наших портах сразу отдавал марку серебром. Сбор взимался с каждого паломника, вступающего на Святую Землю, как с христианина, так и сарацина.

– Сарацина?

– В Иерусалиме у них тоже святыни, – неохотно сказал Роджер. – Они считают, что их пророк Моххамед здесь вознесся на небо, и устроили свою мечеть над камнем, где остался отпечаток его ноги. Но большинство сарацинских паломников идут через наши земли в Мекку и Медину, уплачивая пошлину как при пути туда, так и на обратном. С сарацин, конечно, брали больше, чем христиан. Платили караваны, следующие через наши земли, торговцы вносили пошлину, въезжая в город, давали серебро за право торговать на нашем рынке… Это было богатое королевство, чужестранец! Рыцари с Запада приезжали сюда с пустым карманом, а возвращались с мешками полными золота. Младшие сыновья владельцев майоратов, которые у себя дома спали на соломе, через два-три года службы в Леванте возвращались и покупали себе поместья, создавая новый майорат. Король выдавал рыцарям по шестьсот безантов в год каждому, и это тем, кто у себя дома золота в руках не держал! Накопив денег на поместья в Европе, они уезжали, бросая Святую Землю. Никакие увещевания не могли остановить этих жеребят. Здесь они были обычными рыцарями, а дома становились сеньорами. Дома у них серебра не хватало, а здесь они оббивали безантами щиты по краям – дабы издалека было видно их богатства. Святую Землю некому было защищать…

– А ты здесь давно?

– Тридцать лет. Когда приплыл, был таким, как Ги…

Роджер хотел еще что-то сказать, но Иоаким схватил его за руку. Рыцарь поднял взор. Дорога, по которой они сейчас ехали, круто поднималась в гору, и над верхней ее частью колыхались, четко видимые на фоне вечернего неба наконечники копий.

– Что я говорил! – пожал плечами Роджер. – Они нас еще не видят, а мы уже заметили.

– Разобрать копья? – деловито спросил Иоаким.

– Не надо. Это Сеиф, больше некому, – ответил рыцарь. – Наверное, устал нас ждать.

Ватага остановилась, настороженно поглядывая вперед. Копья над перевалом вздымались все выше и выше, словно росли из земли. Вот уже показались верхушки шлемов, украшенные метелками из конских хвостов, затем лица. Встречная кавалькада тоже заметила путников, и до них долетел звучный приказ. Сарацинский отряд, беря копья наперевес, рысью припустил навстречу.

– Это не Сеиф… – процедил сквозь зубы Роджер и повернулся к спутникам: – Повозку с дороги убрать, самим стать рядом! Не задираться! Их семеро…

Козма едва успел выполнить приказ, как встречный отряд сходу взял ватагу в полукольцо, грозно ощетинившись остро отточенными наконечниками копий. Роджер приложил руки к груди и поклонился.

– Салям алейкум!

– Ва алейкум ассалям!

Из середины полукольца выехал один из всадников. Он был молод, но по его надменному лицу и властной манере держаться сразу стало понятно: начальник.

– Я Селим, сотник эмира Эль-Кудса. Вы кто?

– Паломники. Путешествуем с соизволения Несравненного. Едем из Иерусалима, – смиренно ответил Роджер по-арабски и протянул сарацину бережно извлеченный из сумки фирман. Тот взял, прочел и внимательно рассмотрел печать. Приложил ее ко лбу.

– За что Несравненный оказал такую милость многобожнику? – спросил Селим, не выпуская пергамент из рук.

– Я сдал ему крепость без единого выстрела. Из воинов Саладина никого даже не ранили.