Он работал настолько бесшумно, что даже алжирец, стоявший на часах в пяти шагах от него, ничего не услышал. В каюте было темно, курьер спал глубоким сном… В темноте слабо белело его лицо. Мягкими, кошачьими движениями быстро двигался но темной каюте неизвестный…

— Готово.

Дверь каюты была тщательно закрыта, неизвестный быстро прошел вместе с алжирцем наверх, прошел, никем не замеченный, к носу и исчез, как привидение, в трюме миноносца…

Курьер французского командования по прибытии в Константинополь сдал свой пакет на хранение в контрразведку. Вечером он выехал в Париж, сопровождаемый другим агентом британской разведки.

Что касается до неизвестного в трюме «Дантона», то он выбрался с помощью того же алжирца Селима из трюма… Дальнейшее его пребывание в Константинополе окружено полной тайной…

Совершенно неизвестно, где именно он останавливался в Константинополе, как он провел два дня, предшествовавшие отходу пассажирского парохода нерегулярных рейсов — Константинополь-Одесса.

Во всяком случае — обратный рейс парохода застал его в каюте первого класса… Всю дорогу до Одессы он ни разу не сомкнул глаз…

Когда полковник Гаввард увидел входящего в комнату Стильби, он приподнялся с кресла:

— Готово, Стильби?..

— Готово, сэр… — ответил Стильби кратко…

Полковник Гаввард занялся рассмотрением пакета, переданного ему Стильби… Пакет был вскрыт в присутствии Гавварда, Томсона и Стильби… Печати были осторожно сняты, пакет был развернут и на столе полковника Гавварда очутилась груда белой, неисписанной бумаги…

Гаввард посмотрел на Томсона…

Удивленный взгляд Томсона, однако, не смутил Гавварда… Он сказал коротко:

— Неужели он пользуется невидимыми чернилами?…

Над струей пара из чайника, приготовленного Стильби, бумаги оставались такими же белыми и неисписанными…

— Проклятие! — сказал сдавленным голосом Гаввард, швырнув бумаги на стол…

Вечером в «Арлекине» полковник Маршан сказал с обычной своей улыбкой Гавварду:

— Нами были отправлены два курьера в Париж…

— Два? — спросил Гаввард холодно…

— Да… Один на миноносце «Дантон», другой спустя двенадцать часов на греческом пароходе. Я получил сведения, что оба курьера благополучно прибыли в Константинополь.

— Очень рад, — сказал холодно и сухо полковник Гаввард, — очень рад, что курьеры дружественной нам державы проехали, благополучно. Бокал поммери, сэр?…

Полковник Маршан согласился выпить бокал поммери… Лисья улыбка не сходила с его лица. Лицо Гавварда было холодно и вежливо… Поздно ночью он вызвал к себе Стильби и сказал, стукнув кулаком по столу:

— Проклятие: он одурачил нас…

— Кто, сэр…

— Маршан… Он имел сведения, что мы готовимся… Черт, но откуда он это узнал?..

Они пристально посмотрели друг на друга…

— Ор?

— Не может быть, — сказал коротко Гаввард… — Она сама была введена в заблуждение… Во всяком случае, это надо выяснить…

Стильби согласился с этим…

Полковник Гаввард спросил:

— Как арестованный индус?..

— Вполне здоров…

— Завтра я опять допрошу его…

— Слушаю, сэр…

Полковник Гаввард, помолчав, сказал:

— Стильби, все вещи опасные для… для здоровья отобраны у него?…

— Конечно, сэр…

— Бритва?…

— Ее не было…

— Перочинный нож?..

— Даже запонки…

— Подтяжки?..

— Да, сэр…

Полковник Гаввард сказал раздельно:

— Стильби, на вашей ответственности…

— Слушаю, сэр…

Гаввард отпустил Стильби и задумался. Он сидел, пыхтя трубкой, до четырех часов утра и улегся спать уже на рассвете…

Полковник Маршан также лег в это время: он разбирал груды донесений агентов до рассвета…

Леди Эдит Холлстен продолжала свой образ жизни знатной туристки… В Одессе, где на окраинах умирали от сыпного тифа и голода, в центре кипела болезненная шумная жизнь… Балы сменялись маскарадами, кабаре и кафе были переполнены; слетевшиеся со всех концов России спекулянты, бежавшие князья, помещики, банкиры и международные авантюристы шумно прожигали свои бриллианты и иностранную валюту…

Банкир Петропуло устраивал балы за балами и леди Эдит Холлстен была приглашена, как знатная гостья — на один из этих балов…

В бальном платье, выше среднего роста, с драгоценным ожерельем из розового жемчуга на белой шее, с золотисто-белокурой прической пышных волос и высоко поднятой головой, дочь вождя консерваторов делила успех вечера с киноактрисой Анной Ор. Эти две женщины выделялись среди других, среди толпы приглашенных, непохожие друг на друга как день и ночь…

Огромные черные глаза Анны Ор смотрели сегодня уверенно и горели от двух бокалов шампанского, черное шелковое платье с открытой смуглой шеей и нить ярко красного коралла — таков был костюм Анны Ор в этот вечер…

— Кто из них лучше? — спросил Маршан у какого-то лейтенанта…

Лейтенант посмотрел сквозь монокль:

— Их нельзя сравнить, — сказал он коротко…

— Почему?..

— Потому что, господин полковник, одна — дочь вождя консерваторов, леди, а другая актриса. Э?

Полковник Маршан улыбнулся:

— Но обе женщины, лейтенант?..

Бальные платья и фраки мужчин, бледные и возбужденные лица; Казарин сказал сидевшему рядом с ним литератору, также бежавшему на Юг из Москвы:

— Инсценировка пира во время чумы. И какая инсценировка!..

Литератор, ставший после революции горячим поклонником шпицрутенов, Аракчеева и военных поселений и вместо новелл писавший брошюры в «Осваге», тряхнул седой, аккуратно подстриженной бородкой:

— Неудачное сравнение, поручик…

Казарин поглядел на литератора со странной улыбкой. Он хотел еще что то добавить, но поднялся. К ним подошла Анна Ор:

— Я не мешаю?..

— Просим, — сказал литератор, снова тряхнув седой бородкой, — прекрасным женщинам первое место…

Он любил женщин, но женщины не любили его и это портило нервы этому знаменитому литератору, чьи новеллы были переведены на все европейские языки. Он не мог привыкнуть к мысли, что его удел — писать о любви, а удел других — любить..

Анна Ор рассмеялась:

— Месье Казарин сегодня задумчив?..

— Нет, — сказал Казарин, — я просто думал сейчас о том, как опишут подобные вечера, все это общество, через пятьдесят лет?..

Литератор снова отвел разговор от литературной, по его мнению, темы. Он заговорил об убийстве, происшедшем вчера ночью: французский лейтенант, возвращавшийся домой, был убит неизвестно кем на улице…

— Большевистские агенты, — с ненавистью сказал литератор…

Казарин молчал, наблюдая танцующих… Затем он сказал внезапно:

— Кто знает…

Литератор рассердился:

— Мы это знаем…

Анна Ор сказала мягко своим бархатным голосом:

— Не надо спорить… Господин Казарин — вы не приглашаете меня танцевать?..

Покачиваясь в танце и глядя прямо в глаза Казарину, она сказала:

— Я однажды подметила одно выражение вашего лица, которого не могу забыть…

— Да? — сказал неопределенно Казарин…

— Да. И знаете, когда это было…

— Когда?..

— Когда мы ездили на автомобиле, помните?.. Казарин, вы знаете, я подозреваю, что в вас живет какой-то другой человек…

Рука, охватывавшая Анну Ор, не ослабела. Казарин улыбнулся, его голос был спокоен:

— Разве в каждом из нас не живет другой человек?..

— Но тот, который живет в вас, он страшен своей загадочностью, своей необъяснимостью, своей тайной… Казарин, кто вы?..

Стальные глаза Казарина посмотрели прямо в глаза Анны Ор:

— Поручик Казарин, сударыня… Причисленный к британскому командованию для связи…

— Я знаю, — сказала нервно Анна Ор…

Он усадил ее в кресло: оркестр, скрытый за пальмами, заиграл новый танец… Анна Ор следила за танцующими. Затем она сказала тихо:

— Мне так хочется покоя…

Казарин спокойно ответил:

— Вам рано еще отдыхать, сударыня… Вы так молоды…

Легкая дрожь пробежала по плечам Анны Ор. Она ничего не ответила…