Пробурчал:

— Станешь тут импотентом, с такими делами.

И вот, пока я ворочался в постели, мысли независимо от меня переключились на допрос в инквизиторской, а затем и дальше по цепочке, до тех пор, пока я не смог всё же наконец заснуть.

И последней моей мыслью было, что, может, действительно ну их нахер, эти проклятья?

Подъем был жёстким и очень, очень ранним.

С воплем подскочив, отфыркиваясь от попавшей в нос и рот воды, я ошалело уставился на до омерзения бодрого Юрьича, что стоял напротив в тренировочном костюме с большими красными буквами «СССР» на груди, а также со свистком на шее и с ведром в руках.

Выматерившись — а цензурных выражений после произошедшего у меня просто не нашлось, — я оглядел залитую постель, себя — кстати, опять почему-то голого — и поплёлся под душ, подбадриваемый бодрым напевом Глушакова, что состоял из смутно знакомых строчек:

«Бегать, скакать, кувыркаться

Каждый обязан уметь:

Нужно лишь только собраться

И захотеть, и захотеть!»

Хорошо бы, конечно, захотеть… А если полночи не давали спать всякие разные события? Ведь чуть не убили, чуть не пытали, чуть не изнасиловали…

— Сколько сейчас? — угрюмо спросил я, снимая с сушилки трусы и майку и медленно натягивая на свои далеко не самые стройные телеса. И не смог сдержать тяжкий стон, услышав страшное:

— Шесть утра.

Спал я, наверное, часа три, не больше. Завалиться бы ещё на столько же, а лучше до обеда, но штаны и кеды были неумолимо всунуты мне в руки, а тушка — выпихнута в коридор. Одевался я уже на ходу, а точнее, на скаку, пытаясь нормально натянуть треники и обувку и параллельно проклиная себя самого за излишне длинный язык. Нет, тогда, ночью, для меня всё выглядело очень логично, правильно и обоснованно: надо тренироваться, учиться драться и вообще становиться мужиком. Но не так сходу же!

Уже на улице Глушаков остановился и, глядя мне в глаза, серьёзно сказал:

— Хотел завтра начать тренировки, но потом понял, как они для тебя важны, и решил не откладывать.

Я было поискал в его прямом, открытом взоре скрытую издёвку, но не нашёл и силой воли подавил очередной рвущийся наружу стон. Стоящий напротив меня мужчина действительно считал, что я жажду начать приобщаться к миру боевых искусств буквально немедленно, и мне даже стало чуточку стыдно за необоснованные подозрения.

— Сначала зарядка, затем лёгкая пробежка — пять километров, дальше по твоему состоянию. Готов?

— Я… э… эм…

Мысленно прикинув длину пяти километров, я малость приуныл. В теперь уже прошлой жизни самым большим расстоянием, на которое я бегал, были метров пятьсот до магазина за пивом и пельменями, когда рейд-лидер в ВОВке объявлял перекур.

Глушаков улыбнулся, хлопнул по плечу — да так, что меня неслабо качнуло в сторону — и произнёс, весело щурясь:

— Не дрейфь, это только на словах страшно, а на деле… ещё страшней, — после чего рассмеялся, но, опять-таки, как-то не обидно, по-доброму.

Дальнейшее я запомнил смутно. Сначала были попытки в наклоне дотянуться кончиками пальцев до земли. Безуспешные. Затем попытки сесть на шпагат, если, конечно, можно так назвать прямой угол, на который смогли раздвинуться мои ноги. Потом были наклоны, махи рук и ног, приседы и прочее, и прочее…

Уже через пять минут я дышал как загнанный волк, вывалив язык наружу. Но если двадцатиминутную зарядку я ещё как-то пережил, то лёгкая пробежка убила меня окончательно. Когда всё такой же бодрый Сергей бросил, что мы пробежали километр, я думал, что моё сердце пробьёт грудную клетку и со скоростью снаряда улетит вперёд.

Бежать я уже не мог и, перейдя на шаг, пошатываясь, продолжил плестись вперёд, на остатках гордости удерживая себя от падения. Пот заливал глаза, в голову стучало словно в колокол, а дыхание вырывалось из горящих лёгких с тяжёлым хрипом.

Потом воспоминания и вовсе пошли урывками. Я видел встревоженное лицо Глушакова, затем, вроде бы, Элеоноры, мелькнула на периферии белая борода ректора… и всё. Дальше — темнота.

Очнулся я в какой-то палате, на койке и под белым покрывалом. Хорошо хоть накрытый не с головой, да и морг палата всё же не напоминала. Не совру, если скажу, что мысль о том, что я двину кони, под конец, перед самой отключкой, меня таки посетила.

Осмотревшись более внимательно, я понял, что это не совсем палата, скорее часть большей комнаты, отгороженная ширмами или занавесками. А затем моё внимание привлёк яростный шепоток из-за шторки, и, прислушавшись, я внезапно понял, что слышу голос моей завкафедры.

— Да вы совсем рехнулись, Сергей Юрьевич! Это же уникальный экземпляр! Такой скачкообразный рост дара, такие перспективы, а вы его, извиняюсь, как какого-то сапога-рекрута из имперской пехоты загонять принялись!

— Элеонора Сигизмундовна, — донёсся до меня следом и спокойный голос Глушакова, — какие на этого студента вы возлагаете перспективы, мне подсказал лёгкий флёр ваших духов на чердаке.

— Это не то, о чём вы подумали, — чуть уязвлённо ответила ведьма. — Я хотела проведать своего студента, попавшего в сложную жизненную ситуацию, а заодно провести один эксперимент… Неудачно, к сожалению.

— Неудачно? — я прямо-таки увидел, как Глушаков скептически приподнимает одну бровь. — Судя по тому, что на нём не было ни единого предмета одежды, основного вы добились.

— Ах ты!..

— Коллеги, успокойтесь, — прорезался голос ректора. — Не в больнице. Павлу после всего пережитого нужны покой и время на выздоровление. Пара дней вдали от ваших экспериментов… Ваших, ваших. Сергей Юрьевич, я и вас тоже имею в виду. Пожалуйста, воздержитесь.

— Отправлять его на курс проклятий — вот от чего изначально нужно было воздержаться.

— Сергей Юрьевич, во-первых, он сам сделал выбор, а во-вторых, я здесь ректор, а не вы, и не вам требовать от меня отчё…

— Кстати, мастер Иквус как раз обещался ко мне в обед заглянуть…

После сказанных нарочито безразличным тоном слов Глушакова Кхан резко замолк на полуслове, пару раз кашлянул, произнёс:

— В общем, коллеги, я надеюсь на ваше благоразумие, — после чего, судя по шороху одежд, быстро ретировался восвояси.

Наступила тишина. Правда, продлилась она не долго, и вновь первым её прервал голос моей завкаф. Вот только интонации в нём были уже совсем другие.

— Серёж, почему ты так со мной?

— Как? — спросил в ответ Глушаков. А я… У меня вдруг кольнуло где-то в груди. Чуть стеснило. Потому что я вдруг без всяких слов понял причину столь странного поведения этих двоих.

— Так жестоко, — тихо, почти на грани слышимости произнесла Элеонора.

— Может быть, потому, что ты сначала хотела испортить жизнь мне, а теперь решила взяться за этого парня?

— Я не сделала тебе ничего плохого…

— Всего лишь попыталась наложить смертельное проклятье на мою жену? — язвительно поинтересовался Сергей.

— Но не на тебя, — возразила девушка. — Просто я любила тебя. И сейчас люблю…

— Не начинай, — Глушаков вздохнул. — Ты же знаешь.

— Знаю, — упавшим голосом ответила она. — Знаю, что ты любишь её. Вот только… мы же обе были там. Так почему она, а не я? Потому что я всего лишь отвратительная ведьма, а она — прекрасный белый целитель?

— Я уже говорил тебе, что нет.

— Тогда почему?

— Не знаю, — он снова вздохнул. — Это не объяснить. Да и зачем? Всё давно уже сказано. Тем более, как я понял, сейчас тебя заинтересовал Павел.

— Как эксперимент. Не более того.

От жёстких и в чём-то даже жестоких слов Элеоноры мне стало чуточку больно. Я, наверное, пусть и подсознательно, но всё же хотел считать её ночной визит чем-то большим, чем просто научным интересом. Когда девушка ночью заявляется к тебе домой, чтобы заняться с тобой сексом, это же не просто так, да? Хотя действительно, кто я для неё? Не толковый маг, не благородный, не красавчик со стройным телом, и орган у меня отнюдь не двадцать один сантиметр. Никто я, в общем.

— Он хороший парень…

— Он — не ты. И никогда таким не станет.

Сглотнув, я отвернулся, постаравшись больше не слушать, но её слова вбивались мне в мозг словно гвозди молотком.

— Он не сможет переломить ход сражения, в одиночку повернув вспять наступающих, как ты когда-то. Не сможет десять минут держать щит, принимая на себя всю мощь магов противника и спасая нас, беспомощных после диверсии врага. Не убьёт в поединке того, кого считали непобедимым.

— Ты этого не знаешь, — сухо произнёс Сергей.

Но Элеонора Баум ин Филрион ничего ему не ответила.