Но если бы потребовалось арестовать самого Иваненко, ребятам из КГБ никогда бы не доверили этой работы, точно так же, как тридцать лет назад им не могли доверить проведение ареста Лаврентия Берии. Нет, эту работу будут выполнять все эти элегантные, надменные кремлевские охранники – элита, преторианцы, находящиеся рядом с местопребыванием высшей власти. Вполне возможно, что им будет вот этот уверенный в своих силах майор, идущий впереди него, у которого не будет никаких терзаний по этому поводу.

Они подошли к отдельному лифту, вновь поднялись на третий этаж, после чего Иваненко пропустили в кабинет Максима Рудина.

Когда-то в самом центре Кремля в уединении проживал Сталин, но Маленков и Хрущев прервали эту традицию, предпочитая поселиться самим и поселить рядом своих любимцев в шикарных квартирах, расположенных в ничем не примечательном квартале в самом конце Кутузовского проспекта. Но после того, как за два года до этого у Рудина умерла жена, он вновь переехал в Кремль.

Этот один из самых могущественных людей в мире проживал в относительно скромной для его возможностей квартире: в ней было шесть комнат, включая встроенную кухню, отделанную мрамором ванную, кабинет, гостиную, столовую и спальню. Рудин проживал один, отказался от большинства предметов роскоши, обедал в одиночестве, допуская к себе только пожилую уборщицу и вездесущего Мишу, массивного, но бесшумно передвигавшегося бывшего солдата, который не говорил ни слова, но всегда был под рукой. Когда после беззвучного жеста Миши Иваненко вошел в кабинет, он увидел там Максима Рудина и Василия Петрова.

Рудин указал ему взмахом руки на свободное кресло и без всяких предисловий приступил к делу:

– Я пригласил вас обоих сюда, потому что назревает беда, и мы все понимаем это. Я стар, – произнес он ворчливым тоном, – и слишком много курю. Две недели назад я отправился, чтобы навестить в Кунцево этих шарлатанов. Они сделали кое-какие анализы. Теперь они хотят, чтобы я опять поехал туда.

Петров бросил на Иваненко резкий взгляд. Шеф КГБ хранил невозмутимое молчание. Он знал об этом визите в сверхзакрытую клинику, расположенную в лесах на юго-западе Москвы, – его проинформировал один из врачей.

– Вопрос о наследнике висит в воздухе, и все знают это, – продолжил Рудин. – Мы также знаем, или, по крайней мере, должны знать, что Вишняев мечтает об этом кресле.

Рудин повернулся к Иваненко и сказал:

– Если он его получит, Юрий Александрович, а он достаточно молод, для вас это будет конец. Он никогда не был в восторге от того, что во главе КГБ встал профессионал. Он поставит своего собственного человека, Кривого, на ваше место.

Иваненко сцепил вместе пальцы рук и посмотрел в свою очередь на Рудина. Три года назад Рудин нарушил многолетнюю традицию в Советской России ставить кого-то из высшего политического руководства партии в качестве председателя и шефа КГБ. И Шелепин, и Семичастный, и Андропов, – все они были партийными кадрами, спущенными сверху для работы в КГБ. Только одному профессионалу – Ивану Серову едва-едва удалось вскарабкаться на самую вершину, пробравшись при этом через реки крови. Затем Рудин выделил Иваненко среди первых заместителей Андропова, и замолвил за него слово при назначении на должность нового шефа.

И это было не единственным нарушением традиции: Иваненко был слишком молод для должности самого могущественного полицейского и шпиона в мире. Затем, опять-таки, он двадцать лет назад работал в Вашингтоне агентом, а это всегда давало повод для подозрений ксенофобам из Политбюро. В личной жизни он отдавал предпочтение западной изысканности. Кроме того, подозревали, хотя и не осмеливались ничего говорить об этом, что у него было не все в порядке с марксистскими догмами. А это, по крайней мере для Вишняева, было совершенно непростительным.

– Если он победит, сейчас или потом, он побьет и твои карты, Василий Александрович, – заметил Рудин, обращаясь к Петрову.

При личных встречах он называл обоих своих протеже по имени-отчеству, при посторонних он этого не допускал никогда.

Петров молча кивнул головой в знак того, что он понял. Он и Анатолий Кривой работали вместе в секторе партийных организаций Общего секретариата Центрального Комитета. Кривой был старше по возрасту, к тому же занимал более высокую должность. Он сам хотел занять это высокое место, но когда оно освободилось, Рудин предпочел Петрова для должности, которая рано или поздно должна была привести к акколаде[7] – месту во всесильном Политбюро. Обойденный Кривой принял покровительство Вишняева и занял должность главы референтуры этого главного теоретика партии, став его правой рукой. Но Кривой по-прежнему имел виды на кресло, которое занимал Петров.

Ни Иваненко, ни Петров никогда не забывали, что именно предшественник Вишняева в должности партийного теоретика – Михаил Суслов, организовал большинство, которое свергло в 1963 году Хрущева.

Рудин словно гвозди забивал словами:

– Юрий, ты знаешь, что ты не можешь занять мое место, твое прошлое тебе не позволит.

Иваненко наклонил голову в знак согласия – у него не было никаких иллюзий на этот счет.

– Но вместе, – резюмировал Рудин, – ты и Василий, можете держать страну на правильном курсе, но только если будете держаться вместе. В следующем году я, без сомнения, умру. И когда это случится, я хочу, чтобы в этом кресле сидел ты, Василий.

Молчание, в которое погрузились оба более молодых человека, было словно пронизано электричеством. Никто из них не мог вспомнить, чтобы кто-либо из предшественников Рудина хотя бы чуточку был столь откровенен. У Сталина произошел сердечный приступ, и его прикончило собственное Политбюро, поскольку он собирался ликвидировать их всех. Берия попытался захватить власть, был арестован и застрелен своими же коллегами, которые его боялись. Маленков был с бесчестием отправлен в отставку, так же как и Хрущев. Брежнев заставлял их всех гадать на кофейной гуще до последней минуты.

Рудин поднялся, как бы сигнализируя о том, что прием закончен.

– И напоследок, – сказал он. – Вишняев что-то готовит. Он собирается сделать попытку в духе Суслова и скинуть меня из-за пикового положения, в которое мы попали с пшеницей. Если ему это удастся, с нами будет покончено, а может быть, и с Россией тоже. Потому что он – экстремист, в теории к нему не подкопаешься, но когда дело касается практики, с ним невозможно иметь дело. Я должен знать, что он собирается предпринять, какую змею вытащит из-за пазухи, кого сможет поставить под ружье. Выясните это для меня. На все про все у вас четырнадцать дней.

Штаб-квартира КГБ, или «центр», представляет из себя комплекс административных зданий из камня, который занимает всю северо-восточную сторону площади Дзержинского в самом конце проспекта Карла Маркса. Весь комплекс напоминает как бы голый квадрат, передняя часть которого и оба крыла заняты собственно КГБ, а тыльная часть – тюрьмой и центром для допросов на Лубянке. Близость всех их друг к другу, когда их разделяет только внутренний двор, дает возможность следователям успешно выполнять свою работу.

Кабинет председателя находится на третьем этаже, слева от главного входа. Но он всегда прибывает на лимузине с шофером и телохранителем через боковые ворота. Кабинет представляет из себя большую, изысканно украшенную комнату со стенами, отделанными красным деревом, и полом под роскошными восточными коврами. На одной стене висит неизбежный портрет Ленина, на другой – фотография Феликса Дзержинского. Через четыре высоких, пуленепробиваемых, прикрытых занавесками окна, которые выходят на площадь, можно видеть еще одно изображение основателя ЧК, – стоящую в центре площади бронзовую статую высотой двадцать футов, чьи невидящие глаза смотрят вдоль проспекта Маркса по направлению к площади Революции.

Иваненко не любил тяжеловесное и напыщенное оформление советских учреждений с их неизбежным избытком обстановки и парчи, но здесь он уж ничего не мог поделать. Из наследства, которое ему досталось от его предшественника Андропова, ему нравился только письменный стол. Стол был огромных размеров, его украшало семь телефонов. Самым важным из них была «кремлевка», при помощи этой линии он мог напрямую связаться с Кремлем и с Рудиным. Рядом стояла «вертушка», окрашенная в зеленый цвет КГБ, которая связывала его с другими членами Политбюро и Центральным Комитетом. Другие соединяли его через высокочастотные коммутаторы с руководителями отделений КГБ по всему Советскому Союзу и его представителями у восточноевропейских сателлитов. Остальные напрямую связывали его с министерством обороны и его разведывательной службой – ГРУ. Все эти линии проходили через отдельные коммутаторы. В этот день за три дня до конца июня он получил по последнему телефону звонок, которого ждал уже десять дней.