Всё же Пётр не полагался на сына и оттого предполагал женить его рано, как женили и самого Петра. Тогда возможно было бы воспитывать внуков уже по своему усмотрению и передать кому-либо из этих вероятных внуков престол...

Пётр не отторг сына окончательно от сосланной в монастырь матери. И в силу обстоятельств юноша был привержен именно материнскому воспитанию. По глубинным убеждениям своим он вышел даже и не таким умеренным реформатором, какими были на троне его дед Алексей Михайлович, дядя Фёдор Алексеевич и тётка Софья Алексеевна. Нет, наследник Петра мог скорее напоминать своего прадеда, первого Романова, Михаила Фёдоровича, и даже и не его самого, а отца его, в монашестве — Филарета, изгонявшего и самую тень перемен, явившихся с неведомым Дмитрием, который называл себя сыном Грозного.

И вот с таким-то сыном Пётр положил возродить старинную русскую традицию династических браков, резко порвав с обычаем византийским смотрин, некогда введённым Зоей Палеолог.

Однако трагикомизм ситуации заключался в том, что миновало-то почти пятьсот лет. И люди уже привыкли полагать введённый некогда обычай своим, исконным, а возрождение исконного воспринимали, напротив, как нарушение стародавних нравов.

Между тем Петру представилось для наследника несколько выгодных партий, из которых наиболее, пожалуй, реальной представлялась принцесса София-Шарлотта Бланкенбургская-Вольфенбюттельская. Родные девицы не проявили несогласия. Однако в августе года 1710 дед будущей невесты, герцог Антон-Ульрих, писал посланнику Урбиху:

«Царевич очень встревожен свиданием, которое вы имели в Эйзенхе с Шлейницем, думая, что вы, конечно, определили условия супружества, по указу царского величества. Причина тревоги та, что народ русский никак не хочет этого супружества, видя, что не будет более входить в кровный союз с своим государем. Люди, имеющие влияние у принца, употребляют религиозные внушения, чтоб заставить его порвать дело или, по крайней мере, не допускать до заключения брака, протягивая время. Они поддерживают в принце сильное отвращение ко всем нововведениям и внушают ему ненависть к иностранцам, которые, по их мнению, хотят овладеть его величеством посредством этого брака. Принц начинает ласково обходиться с госпожою Фюрстенберг и с принцессою Вейссенфельд, не с тем, чтобы вступить с ними в обязательство, но только делая вид для царя, отца своего, и употребляя последний способ к отсрочке. Он просит у отца позволения посмотреть ещё других принцесс в надежде, что между тем представится случай уехать в Москву, и тогда он уговорит царя, чтоб позволил ему взять жену из своего народа. Сильно ненавидят вас. Думают, что выбор московской государыни дело такой важности, что его нельзя поручить иностранцу...»

И дед и мать невесты всячески старались о её браке с наследником российского престола. Кажется, они уже отлично понимали, что Русское государство будет силой, на которую можно будет опереться, которой возможно будет прикрыться, у которой возможно будет и помощи попросить. И России, в сущности, был к выгоде этот союз с одним из немецких герцогских домов, даже более, нежели союз с королевскими семействами хотя бы той же Франции или же Англии; эти могли принимать условия, поставленные при заключении брака, и в случае чего легче было бы потребовать от них исполнения союзнических обязательств...

Дело было за малым. За решением жениха и невесты. Впрочем, девушка, кажется, понимала уже со слов родных все выгоды подобного союза. И — лично для неё — представлялась возможность в каком-то будущем сделаться если и не царицей русской, то уж во всяком случае — матерью русского царя!.. Царевич Алексей также понимал, что отклонить властного отца от принятого решения нет возможности. Он отправляет тайное послание в Москву, своему духовнику Якову Игнатьеву.

«Известную вашей святыни, помянутый курьер приезжал с тем: есть здесь князь вольфенбюттельской, живёт близ Саксонии, и у него есть дочь девица, а сродник он польскому королю, который и Саксониею владеет, Август, и та девица живёт здесь в Саксонии при королеве, аки у сродницы, и на той княжне давно уже меня сватали, однако ж мне от батюшки не весьма было открыто, и я её видел, и сие батюшке известно стало, и он писал ко мне ныне, как оная мне показалась и есть ли моя воля с нею в супружество. А я уже известен, что он не хочет меня женить на русской, но на здешней, на какой я хочу. И я писал, что когда его воля есть, что мне быть на иноземке женатому, и я его воли согласую, чтоб меня женить на вышеписанной княжне, которую я уже видел, и мне показалось, что она человек добр и лучше её мне здесь не сыскать...»

Из этого трогательного по-своему письма предстаёт Алексей Петрович сам человеком если не добрым, то уж во всяком случае далёким от политики... хотя... для него, конечно, вопросом чести было — не исполнить волю отца. Но не исполнить было нельзя никак. И снова — он был унижен...

Это чувство унижения, постоянно испытываемое царевичем, резко перерастало в упрямую ненависть к отцу, потому что подпитывалось обстоятельствами. Можно ли говорить, что Пётр женил сына против воли последнего? Нет, конечно. Как видим, царь предлагает сыну выбрать невесту, какую тот хочет. Был бы выбор Алексея Петровича более свободным, если бы в истории русской не изменилось ничего со времени его деда? Нет, при выборе по смотринам невесту из свезённых во дворец дочерей боярских и дворянских выбирала для царевича царица, мать — для сына. Таким образом, Пётр предоставил сыну свободу гораздо большую; царевич, как видим даже из его письма, имел возможность видеться с предполагаемой невестой. Но, пожалуй, несогласие отца и сына даже нельзя назвать политическим противостоянием. То есть отец был политиком, а сын — обидчивым и упрямым. Занятно, что с точки зрения «старых нравов» Пётр не совершил ничего зазорного, отослав жену в монастырь, так поступали и его предшественники на русском троне.

Наконец в галицийском местечке Яворове был подписан брачный контракт. Принцесса Шарлотта получала право остаться в своём лютеранском вероисповедании, дети её должны были быть крещены в православной вере — «по греческому закону».

Так возобновилась в России традиция династических браков, скреплявших собою военные и дипломатические союзы. И в дальнейшем русские цари и царевичи женились исключительно на принцессах немецких герцогских домов. Эти принцессы охотно соглашались на то, чтобы дети их воспитывались в православной вере, и даже и сами переменяли вероисповедание. Россия была для немецких князей сильным союзником и покровителем. Русско-немецкие связи, скреплённые царскими браками, порою выливавшиеся в отчаянные противостояния, эти связи очень глубоки. И не будь сильной России, кто знает, возможно ли было бы сложение единого германского государства...

Семейная жизнь Алексея Петровича не продлилась и четырёх лет.

Пётр Алексеевич был свёкром строгим и на денежные дачи скуповат. То и дело он отзывал сына для участия в военных делах, и тогда молодая супруга оставалась в одиночестве.

По приезде своём в Россию она не сблизилась ни с женой царя, ни с его любимой сестрой Натальей Алексеевной. Впрочем, несчастной молодой женщине было не до того. Толки о том, что царевич не любит жену, явились уже повсюду. Между ними не было ни любви, ни теплоты в отношениях, он всего лишь исполнял супружеские обязанности. Но ведь такое положение — вовсе не диво в семьях царей, князей и королей. И Шарлотта могла бы с этим примириться, она была воспитана соответственно; а сделавшись матерью, она получала новые права... Особенно когда после дочери Натальи появился на свет сын Пётр. Но вскоре после родов принцесса умерла.

Её молодой муж был в отчаянии, терял сознание у её постели, казался безутешным. Он в чём-то был человек чувства (уж никак не долга!)...

Совсем маленькие девочки, Аннушка и Лизета, не могли в силу своего малого возраста хорошо запомнить эту семейную трагедию. К тому же вскоре после рождения внука царь порадовался рождению сына от своей «сердешненькой Катеринушки». Кандидатов на роль наследника в будущем оставалось более чем достаточно — два сына, внук... Царевич был совсем молод, мог вступить в новый брак и иметь ещё детей; и наконец, и сам царь ещё мог сделаться отцом, и даже и не раз, как оно и случилось...