Особенно горячился князь Андрей, боявшийся снова остаться в стороне от главного дела:

   — У Ахмата половина войска на конях, а у нас здеся одни пешцы стоят. Сомнёт он их без труда и напрямки к Москве двинет. Какая тогда польза в нашем дальнем отсюда стоянии? Пора всем под Коломну собираться!

Иван Васильевич слушал молча, торопиться он, по обыкновению, не хотел. Некоторые воеводы, вспомнив о намерении великого князя откупиться от Ахмата, несогласно ворчали:

   — Чего это нам перед Ахматом виниться и честь свою марать? Сила эвон какая собрана! Надо — как Дмитрий Иванович Донской на Мамая — грозно идти!

Другие осторожно возражали:

   — Дмитрий Иванович тоже не сразу в драку кинулся, а послал допрежде к Мамаю своего человека, Захарку Тутшева, со многим золотом.

   — Дак вить пустое дело вышло, и ныне так будет! — спорили с ними.

Так ничего и не решив, распустил великий князь советчиков, только братьям приказал задержаться.

   — Шуму — как на псарне, — медленно проговорил он и посмотрел на братьев, словно ища у них поддержки.

   — Собаки лают, когда псарь отдыхает! — зло проговорил Андрей. — Нужно решать скорее, как Ахмата встретить да битву с ним содеять, а не лаяться без толку.

Иван Васильевич выжидательно глянул на Юрия. Тот поддержал Андрея:

   — Самое время тебе, государь, слово своё молвить. Вона сколько вестей от Ахмата идёт, и, выходит, ждать нам его нужно здеся.

Великий князь помолчал, а потом задумчиво заговорил:

   — Легко у вас, братовья, дела решаются, индо завидки берут. Оно конечно, с малой поклажей и прыгать легче, а коли споткнёшься, то подниматься быстрее. У меня же на плечах ноша потяжельше вашей будет, мне оступиться никак нельзя. Вестей, говорите, много, что Ахмат в здешние места нацелился? Верно, много, даже с избытком, то-то и странно... Ну а вдруг обойдёт нас, поганец? Андрей правильно говорит, что его войско попроворней нашего будет. Пока мы поверяемся, он землю начнёт зорить, на Москву двинет... А коли у них с Казимиром сговор, то и тот с литовских рубежей вдарит. Гляньте-ка, — он указал на висевшую карту, — что будет, если мы все сюда стянемся?

Князь Андрей горячо возразил:

   — Над бумагой сидючи, всяко напридумать можно, а на деле по-другому выходит. У татар большое войско, не может оно в любом месте Оку перейти, потому на здешние перевозы и нацелилось. А на литовском рубеже войска Казимирова нету, мои люди проверяли, да и сам, поди, это знаешь. Зачем же напридумывать, коли Ахмат самолично велел тебе здесь его ожидать?

И снова князь Юрий поддержал Андрея:

   — Верно он говорит, государь! Как ни крепка крепостная стенка, а всё ж под таранным ударом рухнет. Не сдержать нам татар здешними силами.

Иван Васильевич тяжело вздохнул:

   — Ну что ж, может, вы и правы, время и в самом деле решать. Давай, Юрий, собирай сюда полки, будем готовиться к битве... А конную рать пока всё ж оставим под Серпуховом, будем держать её наготове, чтобы по первому зову двинуть, куда потребуется.

Не по нраву пришлось Андрею такое решение, потому сказал задиристо:

   — А сам-то неужто к Ахмату дары отправишь и честь замараешь?

Иван Васильевич покачал головой.

   — Ершист ты, братец, да меня не уколешь. Для тебя честь — побрякушки носить, — он указал на золотую цепь, висевшую на шее Андрея, — да саблей махать. А для меня — Москву защитить и людей поменьше положить. Такое многого золота стоит... И другое возьми в рассуждение: польстится Ахмат на дары, значит, точно вызнаем, где он обретается и чего хочет. Вот тогда и перестанем в жмурки играть. Так-то!..

Орда шла широким валом, всё сокрушая на своём пути. Она поднимала с мест и гнала перед собой всякую степную живность, пока та, выбившись из сил, не валилась под копыта татарских коней. Так гибло всё, что могло бежать. Она поедала и вытаптывала на многовёрстной округе сочные травы, ломала кустарники и сжигала деревья вокруг своих многочисленных становьев. Так гибло всё, что могло расти. Она разоряла запруды, спускала воду из водоёмов, чтобы без лишних хлопот лакомиться свежей рыбой. Так гибло всё, что могло плавать. И там, где проходила орда, оставалась на несколько лет безжизненная пустыня.

Ордынские люди были привычны к движению, во время похода или кочевья быт их мало менялся. Всадники ели и спали в сёдлах, а слезали лишь затем, чтобы оседлать и пересесть на отдохнувшую пересменку. Усталую лошадь пускали вперёд, на свежие травы — пусть до отвала набивает брюхо и отдыхает. За конными отрядами шли волы и верблюды. Они тащили повозки с юртами. Во время движения жизнь в них не прекращалась: горел очаг, готовилась пища, и казалось, что по степи плывёт целый город. За повозками шёл убойный скот, а уже за ним — пленники и рабы, которых брали для исполнения трудной работы в походе и при осаде городов. С остановками на ночлег сразу же открывались крикливые базары. Торговали как наличностью, так и будущей военной добычей. С восходом солнца быстро снимались и продолжали свой тысячевёрстный путь.

Вместе с ордой, в числе других пленников, шагали и Матвей с Семёном. Мухтасиб приказал запрячь их в одну из лёгких повозок, приготовленную для будущей добычи. Тащить повозку было нетрудно, но хлопот она доставляла много и заставила выбросить всякую мысль о побеге. Матвей и Семён, задыхаясь в непроглядной пыли, понуро шагали вслед за убойными отарами. Оторванные от других русских, они давно уже потеряли точный счёт дням и судили о времени по догадкам и приметам. Увидели первые жёлтые листки, значит, настали Петровки: «Пришёл Петрок — сорвал листок»; начались утрами обильные росы — пришла середина июля: «На Прокла поле от рос промокло»; угомонились птицы — август подступает.

Со Спаса, когда захолодали росы, движение орды заметно ускорилось. Стоянки стали реже и короче, перегоны — длиннее и утомительнее. Однажды утром, когда, разбуженные ударами плетей, они двинулись в путь, Семён глянул на солнце и спросил:

   — Ты ницего не приметил?

Матвей нашёл в себе силы пошутить:

   — Нам кверху нельзя глядеть. Сам, поди, знаешь, что котора скотина закидывается, та с повозки вынимается и на убой идёт.

Но Семён шутку не поддержал.

   — Ранее-то, как шли поутру, солнце в праву сцеку глядело, — сказал он, — а таперя затылицу пецет. Можа, надумали ордынцы от земли нашенской отворотиться, коли с севера на закат пошли?

   — Навряд ли, — посерьёзнел Матвей, — сила у татар великая собрана и без употребления она не останется. Но поганые что-то надумали — это ты верно рассудил. Может, с литовской земли на нас пойти восхотели, может, ещё откуда — гадать по-всякому можно, особливо ежели в упряжке идёшь. Дай-то Господь светлого разумения нашим воеводам, чтоб превозмогли они лукавство неверных...

Матвей в своём предположении оказался недалёк от истины. Достигнув Ряжска, Ахмат послал к Коломне только один тумен, а главные силы повернул на запад для соединения с войском короля Казимира. Он лишь теперь объявил о месте соединения, повергнув в изумление всех военачальников неожиданностью своего решения. Этим местом оказался городок Алексин, имя которого запало в память Ахмату в связи с известием о царевиче Латифе. Ещё более неожиданным оказалось это решение для русских воевод, которые, обманутые Ахматом, копили главные силы под Коломной, в ста пятидесяти вёрстах к востоку от Алексина.

Орда стремительно покатилась вдоль южных рубежей Московского государства. Впереди её загорались цепочки тревожных огней сторожевых застав. Они перекидывались вглубь, заставляли звучать набаты порубежных городов и бежали дальше.

Над московской землёю занимался широкий пожар...