— В Москве куда? Теперь — не раньше, во дворец не пойдёшь, своего дома нет.

   — Ничего, с государевой честью и в кустах проживём.

   — Не хочу в кусты.

   — Чего же ты хочешь?

   — Хочу, чтоб свой дворец был.

   — Ну на это мы с тобой рылом не вышли.

   — Что есть рыло? Так... А раньше не говорил...

   — Да погодь, у нас это сказывают тем, кто хочет больше, чем положено.

   — Кем положено? Я из царского рода, ты — из великокняжеского, так?

   — Да что с того? Седьмая вода на киселе.

   — А какая нужна вода? Кем положено?

Василий переводил разговор:

   — Не об этом сейчас молодой жене думать надобно. Ты думай, чтоб князя мне крепкого родить.

   — В кустах?

И начиналось всё сначала.

Иногда Елена заходила с другой стороны:

   — Вот ты всё честь да честь, а за что она тебе?

   — Как за что? — вскидывался Василий и начинал с запалом числить свои дела. Сколь ведь времени был стремянным у Ивана Васильевича, однажды, ещё в первом новгородском походе, от верной смерти спас — брошенную злодеем сулицу отвёл и сам поранился. И в последнем походе, когда над сторожей началовал, злоумника перехватил, кто с ножом в шатёр к великому князю подбирался. Тоже, выходит, от погибели защитил. А с ордынцами сколь было делов! С самим царём Ахматом спорил, мурзей его поганых не раз бивал в честном бою. Крымского царя кто на трон посадил? Опять же он. И докончальную грамоту привёз. Десять лет, почитай, послы ходили, сколь добра разного на этого Минглея перевели — и всё попусту. А он привёз.

Елена слушала и затаённо улыбалась.

   — Ты чего?

   — А честь где? Это? — И показывала на закопчённые стены опочивальни.

   — Эк, — досадно крутил головой Василий, — разве в этом дело? Государь для меня что хочешь сделает.

   — Что ж раньше не делал?

   — Нужды не было.

   — Теперь есть. Что ж не сделал?

   — Как не сделал? Шубу вон дал и тебя...

Тянул руки, начиналось милованье, а потом Елена продолжала прямо с того, чем кончили:

   — Шуба-то не бедная... Мне София десять таких дала, хотя я Минглея на трон не сажала. Да и я не бедная, только не из его казны.

   — Ты это про что?

   — А про то, что не балует тебя государь. У Холмского больше заслуг?

   — Да где там! Саблей махать — ума не надо. Попробовал бы, как я, — головой да хитростью...

   — То-то, а он — главный воевода, чин большой. И дом большой, как у великого князя. И Феодора каждый год деток выпускает, потому что не в кусты.

   — Тьфу ты! — озлился Василий и однажды в сердцах покинул опочивальню. Далеко, правда, не ушёл. Завизжали, заскрипели половицы под тяжёлыми ногами, грохнулся на пол поставец, на который он наткнулся в темноте, ещё что-то свалилось. В доме проснулись, засветили огонь, и Василий принуждён был возвратиться на место.

Елена громко смеялась:

   — Что, медведька, тесна берложка? Так?

Маялась, искала себе дела её деятельная натура. Всё дальше стала уезжать она верхом от постылого дома, всё чаще запиралась со своей подругой, где они судачили, не снижая голоса, ибо никто не мог понять их чужеземного стрекота. Однажды во время очередной прогулки забралась она так далеко, что сбилась с пути и повернула совсем в другую сторону. Время шло, лес оставался таким же незнакомым, но она мало волновалась, ибо знала, что хожая тропа должна обязательно вывести к какому-либо жилью. Действительно, скоро послышался лай, и она погнала Джулию вперёд. Та вынесла её на поляну, где стояли несколько всадников. К радости Елены, одним из них оказался её давний знакомый князь Лукомский, всё ещё не окончивший посольского дела на московской земле. Гостил он неподалёку в селе своего приятеля Оболенского-Лыки и, верный своей обычной любезности, проводил Елену до дома. Василий поначалу особой радости не выказал, ибо Лукомского в своих друзьях не числил, но тот был так любезен, наговорил молодым столько лестных вещей, что хозяин поневоле смягчился.

   — Благословен ваш край, — говорил Лукомский, — нигде не встречал я такой красоты: нешумные, задумчивые реки, тенистые дубравы, обильные поля. Здесь какой-то удивительный и приветливый народ, к тому же очень дружный. Возьмите верховских князей, сколь их знаю, они всегда крепко стоят друг за дружку. У них есть то, что бывает в крепкой семье: как ни треплет её лихо, никогда не растреплет до основания. Счастлив тот, кто станет полновластным хозяином этого края.

   — Разве здесь нет такого? — удивилась Елена.

   — Милая княгиня, этот край как воздух: всяк, кто вдыхает, думает, что он хозяин, а на самом деле хозяин тот, кто владеет полновластно. Между нашими государями идёт давний спор, но разрешиться ему пока ещё не дано. Король не может полностью владеть краем, потому что здесь православные князья, а великий князь не может владеть им, потому что здесь наш король.

   — Но разве найдётся кто-нибудь сильнее наших государей? — спросил Василий.

   — Государство сильно не силою, но крепостью, — объяснил Лукомский, — точно так же крепкого духом человека не может сломить никакая сила — тому вы знаете много примеров. Если кто-нибудь объединит верховских князей, то крепость такого объединения победить не сможет никто.

Елена решила воспользоваться присутствием Лукомского, чтобы разрешить свой спор с Василием.

   — Мне тоже нравится этот край, я хочу жить здесь.

   — В таком случае он станет ещё краше, — проявил любезность Лукомский.

   — Но я никак не договорюсь со своим мужем, он считает, что нужно строить замок из дерева, а я — из камня.

Василий даже поперхнулся от неожиданности, ибо ничего такого он не говорил.

   — Должен огорчить тебя, княгиня, ибо задумки твоей не разделяю, — ответил Лукомский. — Слов нет, каменный замок прочнее деревянного, но при наличии здешних дубрав деревянное строительство будет много легче. Потом, когда вы населите этой край и привлечёте к своему двору ремесленников, можно затеять и каменный град. Начать, однако, нужно с малого, и здесь, должен сказать, твой муж проявляет мудрость.

Василий возражать не стал. Может быть, он и вправду говорил такое, всего-то не упомнишь. В этот вечер Елена особенно размечталась.

   — Представляешь? — говорила она, приткнувшись к его плечу. — Мы построим замок с высокими башнями и большими палатами. И двери в нём будут такими, что даже тебе не придётся нагибаться. У нас будет своя дружина с особой одеждой. О-о! Я знаю какой. Мы будем принимать разных послов, им здесь понравится, и они расскажут о нас в своих землях...

   — Эк, занесло куда, — лениво говорил Василий, — может, скажешь, что и кремль надобно строить, и пушечный наряд держать?

   — О-о, конечно! Раз ты без своих пушек жить не можешь.

   — Пустое...

   — Почему пустое? Слышал, как говорил Лукомский? Надо объединить верховских князей.

   — Для чего?

   — Чтобы стать над ними... королём.

Василий даже подскочил с ложа.

   — С ума ты, никак, сошла, баба! — воскликнул он.

   — Никуда я не сошла.

Она подбежала к сундуку со своим приданым и достала оттуда свиток:

   — Видишь?

Это была старинная карта верховских земель. Василий начал разглядывать её.

   — Видишь? — повторила Елена. — Тут Мценск, Белев, Одоев, Перемышль, Воротынск, Залидов, Опаков, Мещовск, Козельск. — Она проговорила названия городов с такой чёткой правильностью, будто уже много раз занималась этим.

   — Ну и что?

   — А то, что хватит на приличное королевство, в Европе есть и поменьше.

   — Опять за своё! Дело не в том, хватит — не хватит.

   — А в чём?

   — Да в том, что они литовские, а мы русские.

   — Станьте ни теми, ни другими — сами по себе.

   — Нетто можно так? Нынче я русский, завтра турский, а тама скажу, чтоб мне по ихнему турскому обычаю заместо одной десять жён подавали, — попытался перевести в шутку Василий и протянул к ней руки.