На привокзальной площади Людвигсхафена в таксомоторе Александру ждёт представитель партгруппы.

С широких современных бульваров с новостильными виллами автомобиль сворачивает в унылые улицы с казарменно скучными вытянутыми домами для рабочих и останавливается у подъезда Народного дома.

Огромный зал с хорами, человек на восемьсот, переполнен. Публика — рабочая; большинство приоделось к собранию, но мелькают и синие блузы. Стоит равномерный гул сотен голосов. Покрывая говор, несутся однообразные выкрики кельнеров: «Schnitt Munchner», «ein Pfalzer», «zwei dunkle».

Александру охватывает волнение. Она разглядывает зал, пытаясь найти в нём поддержку. Публика беседует, пьёт пиво, ждёт терпеливо, равнодушно. Александра ищет глазами женщин. Их много. Но на лицах не видно сочувствия, ободряющего интереса: глядят либо с чисто женским любопытством, в котором всегда скрывается доля злорадства, либо холодно-безразлично. Похоже, что в этом зале никто ничего от неё не ждёт.

Сердце бьётся мучительно. В голове ощущение странной пустоты, будто не осталось ни одной мысли. Речь не клеится. Александра делает усилие воодушевиться, пробует искусственный пафос и в конце концов переходит на деловой тон. Слушают внимательно, но холодно. Тока между ней и слушателями не устанавливается.

На душе смутно, скверно.

Раздаются вежливые аплодисменты. Председатель говорит заключительное слово. Репортёр партийной газеты просит конспект речи. Какие-то незнакомые лица обступают, расспрашивают о России.

У выхода Александру ловят соотечественники. Следует поток последних новостей колонии и мелких сплетен. Немецкие товарищи нетерпеливо машут руками — Александра приглашена в кнейпу пить местное вино.

Мужья подхватывают жён под руку. Впереди вертлявая черноглазая девушка-текстильщица с огромными серьгами и шарфом, кокетливо наброшенным на голову. Идёт, покачивая бёдрами. «Местная Кармен», — решает Александра. Мужчины так и липнут к ней: то один, то другой пытаются подхватить её под руку, но она ловко выворачивается и бесцеремонно хлопает их по спине: «Чего пристаёте?!» Смех её дразнит, зазывает, и она будто тешится своей властью. А женщины шипят, перекидываются ядовитыми замечаниями.

   — Чего ты с нами увязалась? Совсем ей здесь не место... Шлюха!.. — досадует кривобокая ткачиха.

Худая, со слезящимися глазами работница с мыловаренного завода выражается ещё сильнее. Должно быть, их слова доносятся до «Кармен», так как поведение её становится ещё более развязным, а мужчины довольны, поддерживают взятый ею тон...

Александра расспрашивает своих спутников о деятельности комиссии по охране детей. Оказывается, что Елена, так зовут черноглазую девушку, — активный член комиссии.

   — Одно я в жизни выносить не могу, если бьют, истязают детей, — восклицает она.

   — Ха-ха-ха! Товарищ Елена становится сентиментальной. Это забавно.

Мужчины хохочут.

   — Что вы, мужчины, понимаете! Скоты вы, и больше ничего.

   — Не гневайтесь, товарищ Елена; заключим мир на сегодняшний вечер.

   — С вами-то?! Много о себе воображаете! — И она с такой силой отталкивает подхватившего её маленького, плотного человека, что тот ударяется спиной об стену.

Снова взрыв смеха.

   — Дрянь! Потаскушка... — шипят женщины.

   — Я буду не я, если не подыму вопроса об её исключении из группы... Это же позор для партии! — возмущается кривобокая ткачиха.

   — Совершенно напрасно вы, товарищ Марта, так нападаете на Елену, — запальчиво вступается белокурый юноша в велосипедном костюме. — Елена — прекрасная душа. И вам это известно. Достаточно вспомнить, как она работала во время последней стачки... Вы сами тогда говорили, что её пример других заражал. Я не знаю другого человека во всей партии, кто был бы так отзывчив на чужое горе, как Елена...

   — Отзывчива! На ухаживания она отзывчива!

   — Неправда! — вскипает юноша и сердито хлопает по седлу своего велосипеда. — Это вы с вашими елейными указками мучаете Елену, оскорбляете её... Вы все хуже попов! Не смеете вы бранить Елену и обзывать позорными именами; она — партийный товарищ.

   — Девка она, а не партийный товарищ, твоя Елена!

   — А вы... вы — старая ханжа и лицемерка! Погрязли в вашей стародевичьей добродетели, потому что все мужчины на вас, кривобокую, плюют...

   — Ах ты, молокосос! Я ханжа? Я лицемерка? Да я сейчас тебя...

   — Не связывайся с ней, main Schatz! — Елена берёт под руку белокурого велосипедиста, и они вместе уходят. Мужчины пускают им вслед циничные замечания; теперь и они не щадят Елену.

На углу она оборачивается и, будто дразня, кричит:

   — Желаю товарищам женщинам такой же приятной ночи, какая предстоит нам, с моим Schatz’oм...

В кнейпе по-субботнему оживлённо и многолюдно. Густой дым от сигар, запах пива, взвизгивание нестройного оркестрика, пьяные голоса, хохот, вскрики...

Александру сажают за круглый стол посреди зала. Рядом усаживаются члены актива. Возле стола суетится хозяин кнейпы, сам приносит вино, расставляет зелёные бокалы. Александру знакомят с жёнами редактора, председателя, казначея, «академика»[18]. Бесцветные лица, вульгарные фигуры, затянутые в жестокие корсеты, пёстрые шляпы, пёстрые блузки — явное намерение принарядиться.

   — Что у вас делается в области охраны материнства? — пробует втянуть их в разговор Александра.

   — «Охрана материнства»? — Женщины беспомощно переглядываются, ищут поддержки у мужей.

   — Разве вы не работаете в организации?

   — Где мне! У нас четверо детей... Сегодня и то опоздала на ваш реферат: у меня была большая стирка...

Разговор вертится на пустяках. Александра пытается перевести его на политические темы, на предстоящие в округе выборы, но её никто не поддерживает. Компания решила веселиться. Казначей отпускает шуточки, острит, жёны поощряют громкими взрывами смеха, мужья посмеиваются в свои стаканы.

   — Отчего вы не пьёте? Разве вино не чудесное? После него на десять лет молодеешь, — пристаёт казначей.

   — Голова заболит? Пустяки. Голова болит только от плохого, дешёвого вина, а я за этот стакан 75 пфеннигов заплатил: от такого вина голова только свежее делается...

После третьего бокала у него глаза становятся маслеными и шутки принимают весьма двусмысленный характер.

Александра расспрашивает соседа, академика, об условиях труда в данной местности. Сосед охотно вступает в беседу; он держится чуть-чуть в стороне от остальных и, кажется, щеголяет своими бонтонными манерами.

Оказывается, в Людвигсхафене сконцентрированы крупнейшие красильные и химические фабрики Германии. Отрасль весьма доходная для предпринимателей и весьма плачевная для продавцов рабочей силы. Ежегодно сотни рабочих умирают от отравления. Водянка стала профессиональной болезнью. Много несчастных случаев вследствие ряда санитарно-технических упущений, и далеко не все потерпевшие получают вознаграждение — трудно подвести под соответствующие параграфы. Ведётся агитация за девятичасовой рабочий день, но во многих случаях и восьмичасовой является слишком продолжительным...

Александра слушает с интересом.

   — Хотите я вас проведу на один из наших крупнейших химических заводов?

   — Конечно, хочу.

Они условливаются относительно дня, и вдруг Александра замечает злые, несчастные, ревнивые глаза жены, пятна на щеках...

«Господи, какая глупость!»

Минута колебания, досады — и Александра отклоняет предложение. Жена вздыхает облегчённо.

Тем временем действие вина усиливается. Мужья наваливаются плечами на жён, обнимают. Женщины хихикают, хмельными, поблескивающими глазками поглядывают на мужчин. Парочки «законные» обмениваются такими нежностями, от которых мужчины гогочут и хлопают себя по коленкам...

Александра незаметно уходит. В гостиницу возвращается на извозчике.