То есть правильно формулировать вопрос, не заботясь об ответе?

Да. Давать ответы - это дело кого-то другого. Насколько отличается от этого континентальный подход? Континентальный подход, если можно так выразиться, более полнокровный. Хотя я с ним не совсем согласен, но в известном смысле он гораздо ближе к жизни и гораздо больше похож на философию прежних времен. Существуют различные направления философии:

одни - происходящие из отношения Кьеркегора к экзистенциализму, другие - предназначенные обеспечивать полемику для традиционных религий, и еще множество тому подобных. Я, со своей стороны, не считаю, что все они представляют какую-нибудь ценность.

Но какой практический смысл в вашем направлении философии для человека, который хочет знать, как ему жить?

Огромное количество людей пишут мне, что они сейчас совершенно запутались в том, как им следует вести себя. Отказавшись принять традиционные правила поведения, они не знают, каким другим следовать. Я думаю, что то направление философии, которого я придерживаюсь, может быть полезным в том смысле, что оно дает возможность людям действовать энергично, когда они не уверены абсолютно в правильности своих действий. По моему мнению, никому не следует быть уверенным в чем-либо. Если у вас нет сомнений, вы, несомненно, ошибаетесь, так как ничто не заслуживает полной уверенности, а следовательно, всегда все свои убеждения нужно подвергать некоторой доле сомнения и, несмотря на сомнения, действовать решительно. В конце концов, это как раз то, что делает полководец, когда планирует сражение. Он совершенно не знает, как будет действовать неприятель. Но, если он хороший генерал, он правильно угадает. Если он плохой генерал, он рассчитает неверно. Но в практической жизни приходится действовать, основываясь на вероятностях, и я жду от философии, что она поощрит людей действовать решительно, хоть и без абсолютной уверенности.

Да, но как теперь быть с тем, что люди начинают сомневаться в том, во что они верили. Разве это не нарушает их душевного равновесия?

Так происходит время от времени, но я думаю, что некоторое такое нарушение - это неотъемлемая часть умственной тренировки. Если у них есть какие-либо научные познания, то они обладают багажом, помогающим избежать полного разочарования из-за сомнений, которые они должны иметь.

Каким Вы видите будущее философии?

Я не думаю, что в будущем философия сможет приобрести такое же значение, какое она имела во времена древних греков или в средние века. Я думаю, что развитие науки неминуемо уменьшит значение философии.

Возможно, у нас слишком много философов?

Я полагаю, философу не следует высказываться на этот счет. На мой взгляд, свое мнение по этому поводу должны выразить люди, не являющиеся философами.

Как бы Вы могли выразить ценность философии в сегодняшнем мире и в будущем?

Я думаю, что философия имеет большое значение в сегодняшнем мире. Во-первых, потому, что, как я уже сказал, она заставляет вас осознавать существование очень многих и очень важных вопросов, не входящих, по крайней мере сейчас, в сферу науки, и приводит нас к пониманию того, что научный подход сам по себе неадекватен. А во-вторых, она все же делает людей немного скромнее интеллектуально и заставляет их сознавать, что огромное число вопросов, казавшихся решенными, оказывались неверными и что нет короткой дороги к знаниям. И что постижение мира, по моему мнению, основная цель, которую должен ставить перед собой любой философ, - это очень долгое и сложное дело, в котором мы не должны быть догматиками.

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

Интервью 1959 г.

ВУДРО УАЙЭТТ.

Лорд Рассел, Вы кажетесь очень счастливым человеком. Вы всегда были таким?

ЛОРД РАССЕЛ

Нет, конечно, нет. У меня были периоды счастья и периоды несчастья. К моей радости, кажется, что чем старше я становлюсь, тем длиннее становятся периоды счастья.

Какой был у Вас самый худший, несчастливый период? Я был очень, очень несчастен в юности. Я думаю, как и многие подростки. У меня не было друзей, никого, с кем бы я мог поговорить. Мне казалось, что меня все время посещала мысль о самоубийстве и что я с трудом удерживал себя от этого поступка, а на самом деле это была неправда. О, я, конечно, выдумывал, что я очень несчастен, но это было частично вымыслом, который я почерпнул из снов. В моем сне я был действительно очень болен и умирал. Как это ни странно, у моей постели находился профессор Джовет, магистр Баллиол-колледжа и переводчик Платона, чрезвычайно ученый человек и друг нашей семьи. Магистр, т. е. ректор, декан и т. п. Баллиол-колледжа (Оксфорд). У него был скрипучий голос, и я в моих снах говорил ему очень сентиментальным тоном: "Ну, в любом случае в этом есть одно удобство: скоро я буду далеко от всего этого". Он спрашивал: "Вы имеете в виду жизнь?" И я отвечал: "Да, я имею в виду жизнь". И он говорил: "Если бы Вы были чуть старше. Вы бы не говорили такую чепуху". Я просыпался и никогда больше не говорил подобных глупостей.

Но когда Вы были счастливы, это было сознательно спланировано или происходило случайно?

Это было сознательное планирование только тогда, когда это касалось моей работы, остальную часть моей жизни я полагался на импульс и волю случая. Но, конечно, в отношении работы у меня был обдуманный план, который я выполнял довольно успешно.

Но Вы думаете, это хорошо срабатывает - оставлять счастье на волю случая и импульса?

О! Я думаю, в огромной степени это зависит от удачи и также от того, как идет ваша работа. У меня был ужасно несчастливый период (в значительно более позднее время, чем тот, в юности, о котором я говорил), когда я был совершенно поставлен в тупик проблемой, которую я должен был решить прежде, чем продолжать дальше мою работу. Два года я бился над этой проблемой абсолютно без видимого прогресса, и это было очень несчастливое время.

Каковы, Вы думаете, составляющие счастья?

Я думаю, самые важные - четыре. Возможно, первая из них - здоровье, вторая - достаточные средства, чтобы уберечь вас от нужды, третья счастливьте личные связи и четвертая - успешная работа.