Я молча кивнул, продолжая сидеть за столом.
- Новый человек для нас тут - событие потрясающее, -сказал он.
- Честно говоря, мы все страшно переполошились.
- Понимаю, - кивнул я.
- Нет, - сказал он, - вы всего не можете понять. Я четырнадцать лет начальник этой станции, приехал сюда четырнадцать лет назад с семьей. Через два года после меня приехал телеграфист. Это был последний человек за двенадцать лет, которого я видел выходящим из вагона на нашей станции. Все остальные жили тут до нас, некоторые уже померли, от старости, от болезней. У нас есть даже свое маленькое кладбище, здесь недалеко, - он помолчал, потер лоб, будто силясь вспомнить что-то.
- Вы садитесь, - предложил я ему, воспользовавшись возникшей паузой.
- А? Нет, нет. Да, вспомнил. Вот что я зашел... Мы тут, вы уже поняли, наверно, живем сообща, так сказать, коммуной, у каждого - свои обязанности... Я вам хотел показать наше хозяйство, мы сами производим продукты, ну, вы увидите... Есть корова, куры, поросята, огород, сад фруктовый, - в его тоне явно сквозила гордость за перечисляемое и было видно, как он сдерживается, чтобы не назвать все остальное и не быть смешным. - Все создавалось понемногу, а некоторые вещи были здесь еще до моего приезда. Самый старый среди нас был отец теперешнего сторожа. Он умер всего три года назад в преклонном возрасте, но почти до последнего своего часа выполнял свои обязанности, работал потихоньку, так за работой и помер... А потом и внук его скончался сын сторожа... Вам жена его, наверно, уже рассказала?.. Это была его комната... Так вот... О чем я?.. А! Ну, значит, мы давно распределили между собой обязанности и выполняем каждый свою работу. И вам найдется дело. Сами понимаете, нельзя вам в сложившихся обстоятельствах быть не при деле. Следующий поезд неизвестно еще когда придет, а пока..,
- Разумеется, - сказал я. - Я готов делать любую работу, какая понадобится.
- Да? - спросил он чуть недоверчиво и было заметно, как словно гора свалилась с его плеч, видно, он не очень-то надеялся на мою покладистость; настороженность с их стороны к новому человеку вполне понятна. - Я очень рад, что вы так сказали, - бесхитростно проговорил он. - Нам тут, сами понимаете, дорога каждая пара рук, нас не так-то много, а дел гораздо больше, еле справляемся. Когда вот так живешь и можешь надеяться только на себя, чтобы не умереть с голоду, это ведь совсем другое дело, верно? Это ведь не в городе на всем готовом, - он опять замолчал.
- Понятно, - сказал я, видя, что он не собирается продолжать. - Может, вы присядете?
- О нет! - встрепенулся он, оторвавшись от своих мыслей.
- Я хотел только позвать вас немного подкрепиться, а потом, если хотите, мы осмотрим наше хозяйство и найдем вам какую-нибудь работенку. Вы что умеете? - спросил он. Вопрос этот своей необычностью резал слух, был не из того мира, от куда привез меня Поезд; он, этот вопрос, был слишком из их мира, чтобы не повиснуть в воздухе этой мрачной комнатки. "Вы что умеете?" - спросил этот человек, и фраза его какое то время еще продолжала звучать у меня в ушах, как качает ветку давно улетевший ветер. Я стал вспоминать, что я умею существенного, что могло бы пригодиться в данной ситуации. Не ерунду, вроде бумагомарания, чем нравилось мне заниматься в "той" жизни (вот еще интересный момент: с моим появлением здесь у меня, как, наверно, и у них, словно прошла черта по жизни, деля ее на два периода - до попадания в призрачный Городок и после того, как я очутился здесь, на станции), не ерунду, которая в большом обществе, в многолюдных городах может прокормить, а настоящее. Настоящее! Что же я умею? ..
Я немного занимаюсь точечным массажем и иглоукалыванием. Снимал боли, утомление, бессонницу...
- Неплохо, - сказал он и выжидающе посмотрел на меня. Когда-то, давно, я работал строителем, готовил панели для крупноблочных домов.
- Вряд ли это может понадобиться, - сказал он.
- Да, - вспомнил я совсем далекое, - еще вот самое главное, наверно: я очень люблю ухаживать за деревьями. Еще мальчишкой на даче. Отец научил. Деревья и цветы. У нас были фруктовые деревья и кусты роз. Я справлялся...
- Это хорошо, - сказал он, - это может пригодиться. Правда, у нас садовником сторож, но вы могли бы ему помогать, верно?
- Конечно, - сказал я, - с удовольствием.
- Ну ладно, - сказал он. - Еще я мог бы взрыхлять землю для посадки, рыть, - пояснил я, делая жест, будто в руках у меня лопата, и почему-то заговорив с ним как с глухонемым, - рыть землю.
Он усмехнулся. - Я понял, - сказал он.
Еще я немного плотничал, но тоже очень давно, могу вспомнить, если понадобится.
- Ладно, - сказал он. - Пойдемте вниз. Сейчас день, а днем у нас никто не отдыхает. Только ночью. Вы хоть и приехали только что, но не будете исключением.
- Хорошо, - сказал я. - Я и не собирался отдыхать.
Мы с ним вышли из комнаты, дверь которой никак не запиралась, ни изнутри, ни снаружи, и, спустившись вниз по узкой, скрипучей лестнице (здесь вообще, на первый взгляд, пока человек не привыкнет, все казалось слишком узким и скрипучим: комнаты узкие, будто вагончики, коридоры узкие
- не протолкаться вдвоем, даже зал продолговатый, со скрипящими, поющими половицами и огромной, но тоже узкой печью до потолка, напоминающей тендер старинных паровозов), очутились в зале.
- Да, вот еще, - сказал я, видимо, неосознанно придержав напоследок то, что требует публика, которая и окружила нас в зале. - Момент, - сказал я и стал вытаскивать у него из кармана бесконечную красную ленту. - Ап! - сказал я и вытащил из его уха золотой, продемонстрировав всем и то и другое.
- О! - воскликнул начальник станции. - Золотая монета!
Я показал на ладони всем, в восхищении затаившим дыхание, маленькую желтую монетку.
- Давно я не видел денег, - сказал начальник станции, протягивая руку к золотому. - Это вы вытащили из моего уха?
- В какой-то мере, - уклончиво ответил я.
- Значит, это мой золотой? - наивно поинтересовался он.
- Нет, - сказал я. - Это моя монета. Просто я показал вам фокус.
- Фокус? - сказал он.
- Да. Это фокус, - пояснил я. - Ловкость рук, понимаете?
- Не совсем - признался он. - Значит, монета не моя?
- Папа, - обратилась к нему дочь, - это фокус, как в цирке показывают, помнишь?