— Кто я такой? Князь Дмитрий Юрьевич. — И с усмешкой добавил: — Или не слыхал?

   — Князь Дмитрий Юрьевич? Шемяка? Как же не слыхать, наслышан.

Он отпустил девку, чтобы снять перед костромским князем шапку, а девка, почувствовав в князе неожиданного заступника, с надеждой смотрела на Дмитрия. Увидал её глазищи Дмитрий Шемяка да и обмер. Неужели Меланья?

   — Почему девку силком тащите? — строго спросил Дмитрий Юрьевич.

   — Так известное дело... ведьма! — просто отвечал всё тот же мужик.

И стоявшие рядом поддакнули:

   — Как есть ведьма. Сами видели, как она в чёрта обращалась в полнолуние.

   — А потом и над селом летала и чёртову траву собирала.

   — Куда же вы её тогда тащите? — ужаснулся Дмитрий.

   — Сруб мы на берегу поставили осиновый. Его нечистая сила боится. Вот со всей округи ведьм ловим и в этот сруб запираем. Эта ведьма последняя... двенадцатая. Потом сруб подожжём. Мор начался. Бывалые люди сказывают, что в этом наговоры ведьмины повинны.

   — Отдайте мне её, — заступился за девку князь. — Я вам заплачу. Вот горсть серебра... за неё даю!

Мужики переглянулись, походило на то, что предложение князя их заинтересовало. Они чесали затылки, тихо переругивались, поглядывая на девку, а потом всё тот же мужичонка подошёл к князю и сказал:

   — Ладно, князь Дмитрий, забирай девку-ведьмачку. Твоя она! Сыпь сюда серебро, — подставил он шапку. — А мы походим ещё по округе, другую поищем. В селе-то знают, что привести мы её должны, несподручно пустыми возвращаться. А ты этой девки оберегайся, князь, беду она принесёт. Посмотри, какие глазищи.

Мужики ушли, и долго ещё была слышна их брань — видно, никак не могли по справедливости поделить серебро, а Меланья стояла на обочине, не веря в своё неожиданное освобождение. А может, на этот раз помогли ей тёмные силы?

   — Ну что стала? Садись на телегу, Меланья, дальше поедем. А меня ты помнишь? — спросил Шемяка, когда девка села рядом на солому.

   — Помню, — смиренно отвечала колдунья. — И тебя помню, и братца твоего помню... Дмитрия Красного.

Разрумянились щёки у девки, видно, совсем оправилась от страха и прошлое вспомнила.

   — Ну вот и ладно. К брату я сейчас еду, Дмитрию, может, возьмёт он тебя в дворню. Как же ты в колдуньи-то попала? — удивился Шемяка.

   — После того как вы отъехали, выгнал меня хозяин. По дорогам ходила, милостыню просила. Потом в селе одном приютили, а там вдруг мор начался, вот меня и стали в этом винить, а я ни в чём не повинна.

За всё время чернец не проронил ни слова, сидел будто немой. Только сделался ещё угрюмее, думал своё: «Конечно, не по-христиански безвинную душу губить. Но и какой прок с собой брать? Не приживётся она. Это как ласточка из чужой стаи — каждая её клюнуть норовит. Трудно ей будет жить». И он в сердцах огрел лошадку кнутом. Животное обиженно фыркнуло и быстрее заработало ногами.

Князь тоже погрузился в свои мысли. Свадьба была расстроена: вместо веселья Василий Васильевич продержал его в яме. И не до праздника будет до тех пор, пока боль от обиды не уляжется.

Улу-Мухаммед вышел в вечерний сад. Весна в этот год пришла ранняя, и персики распустились пышным ярко-розовым цветом. Их сладкий аромат пьянил. Было душно и жарко. Сад принадлежал его гарему, и наложницы любили сидеть в тенистых беседках, окутанных диким виноградом и плющом, который разросся во все стороны и укрывал девушек от чужих глаз.

Посредине сада был бассейн, выложенный красным мрамором, с огромным фонтаном, где в жаркие дни плескались прелестницы хана. Улу-Мухаммеду нравилось смотреть, как в тёплой прозрачной воде купались его жёны, а они, заметив присутствие своего господина, бесстыдно выставляли напоказ свои прелести, стараясь привлечь внимание хана. Раздавался смех, царило веселье. И эта нагота и красота могли соблазнить кого угодно, но только не Улу-Мухаммеда. Это всё принадлежало ему и давно перестало волновать.

Сейчас сад был пустынен, и только в беседке, которая пряталась далеко в зарослях кустарника, хан разглядел одинокую фигуру Гайши — девушки лет семнадцати. Наложница была высокой, с миндалевидными глазами. Улу-Мухаммед купил её в Кафе, но на невольничий рынок она попала из Индии. И ему пришлось отсыпать немало золота, прежде чем торговец решился расстаться с красивым товаром.

Улу-Мухаммед затаился в тени персикового дерева. Хан не смог объяснить даже себе, почему он так поступил: скорее всего, для того, чтобы втайне полюбоваться прекрасным приобретением. Улу-Мухаммед гордился своим гаремом, как всесильный эмир может гордиться завоёванными землями, восторгался им, как ювелир восторгается прекрасным блеском бриллианта. Возможно, его насторожило поведение девушки, которая отличалась весёлым и лёгким характером. А тут вдруг уединилась в самой глухой части сада, куда даже не заходят садовники-евнухи, чтобы подровнять ножницами разросшиеся кусты роз. Поэтому цветы и разрослись и выставляли свои ветки с шипами во все стороны.

Девушка сидела неподвижно и смотрела в одну точку. На её лице было такое волнение, что она показалась хану очень соблазнительной. Но что могло заинтересовать её в заброшенной части сада, где нет ничего, кроме стены, заросшей диким виноградом! Прошла не одна минута, прежде чем Улу-Мухаммед услышал какой-то шорох. Теперь он увидел: на стену взобрался человек. «Вор!» — была первая мысль, однако, услышав радостный возглас Гайши, он догадался, что здесь нечто иное, похоже, свидание. Хану стало понятно её терпеливое ожидание.

Незнакомец осторожно спустился со стены и бесстрашно прыгнул в кусты роз. Улу-Мухаммед с болью наблюдал за тем, как радостно навстречу мужчине выбежала Гайша, а он, расставив руки, спешил принять её в свои объятия.

Юноша был красив. Если и могла кого-то полюбить Гайша, то именно такого: он был высок, широкоплеч и тонок в талии, густые усы придавали его лицу мужественность. Хану хотелось выйти из своего укрытия и позвать стражу, которая тотчас расправится с соблазнителем его наложницы. Однако он медлил. Если это воин, жаль будет его терять. На такой поступок нужна больше чем смелость — безрассудство! Разве он сам способен на такой отчаянный шаг из-за любви к женщине?

Улу-Мухаммед видел, как затрепетала в объятиях мужчины Гайша, стала податливой, словно воск под лучами солнца. Юноша был опытным любовником, его руки проворно скользнули под халат, и девушка взволнованно задышала.

Хан вышел из укрытия.

   — Кто ты? Назови себя, незнакомец! — громко сказал хан.

Гайша от ужаса вскрикнула, закрыла лицо руками и упала на колени.

   — Повелитель, прости нас! Повелитель, прости! Аллах, сотвори чудо, сделай так, чтобы повелитель простил нас!

Даже слёзы отчаяния не портили красоту девушки. Улу-Мухаммед уже потерял интерес к Гайше, его занимал человек, посмевший отобрать то, что принадлежит только ему, хану. Жаль, что этот смелый юноша должен умереть. А что, если простить его и этим крепко держать в руках?

Юноша не испугался хана. Всё в нём было непочтительно: и вызывающая красота, и надменный поворот головы. Он чуть отстранился от красавицы Гайши и поклонился Улу-Мухаммеду.

   — Я твой слуга, хан. Я должен буду умереть?

Юноша спросил это так, будто ему приходилось умирать по нескольку раз за день. Голос равнодушный, ни одной тревожной нотки. Если этот юноша слуга хана, значит, его жизнь принадлежит Улу-Мухаммеду, и он может наказать его, когда это будет нужно. Поэтому хан Золотой Орды долго не мог принять решения.

Улу-Мухаммед зорко оберегал свой гарем, но если было нужно, мог «угостить» красивой наложницей знатного гостя. Великодушный хан сейчас оказался обманутым господином, мужем, хозяином.

«Не хватало, чтобы надо мной потешались на восточных базарах все сплетники!» — раздражённо подумал Улу-Мухаммед.