Тегиня прибыл ночью.

Улу-Мухаммед услышал его громкий голос. Тегиня велел слугам напоить коня и поинтересовался, где хан. Улу-Мухаммед почувствовал, что мурза чем-то сильно встревожен: без причины накричал на стражу, пригрозил кому-то плетью, потом велел евнухам подготовить наложницу. С возвращением молочного брата лагерь проснулся: где бы ни появлялся Тегиня, сразу всё приходило в движение. Тегиня громко распоряжался, велел усилить заставы, а отряд всадников отправил в дозор. Улу-Мухаммед знал, что сейчас мурза войдёт к нему в шатёр. В Тегине не было рабской покорности, которой отличались все остальные. Как всегда, он уверенно откинет полог шатра и на правах молочного брата коснётся щекой его плеча. Мурзу не смущало даже присутствие наложниц: он мог присесть на край ложа и заговорить о строптивости эмиров и непочтительном поведении русских князей к послам великого хана. И Улу-Мухаммед с лёгкостью прощал вольности молочному брату, потому что ничто он не ценил так высоко, как преданность.

Улу-Мухаммед провёл эту ночь с Гульшат. Сейчас она отдыхала от жарких ласк своего повелителя — спала, подложив под голову маленькую ладошку. Ему сегодня было хорошо с маленькой наложницей, и будить её не хотелось. Не часто и ей выпадала ханская милость. Некоторое время он любовался правильными чертами лица, а потом ладонью притронулся к розовым соскам. Девушка мгновенно проснулась и поняла это нежное прикосновение как продолжение любовной игры. Видно, повелитель пожелал её снова, и наложница прильнула лицом к его плечу.

   — Гульшат, иди к себе.

   — Ты не желаешь меня, повелитель?

   — Это другое, сейчас ко мне явится мурза Тегиня.

Гульшат поднялась с мягкого ложа и, едва прикрыв наготу покрывалом, ушла на женскую половину.

Улу-Мухаммед услышал быстрые шаги молочного брата, полог распахнулся, и перед ханом предстал взволнованный Тегиня.

   — Да продлит Аллах твою жизнь до тысячи лет, чтобы ты никогда не знал ни горя, ни печали, — приветствовал хана Тегиня.

   — Что случилось, брат? — Мухаммед приподнялся с мягких подушек.

   — Дурные новости, хан.

   — Гыяз-Эддин?

   — Да.

Улу-Мухаммед по-прежнему лежал среди подушек, он только опёрся на локоть, чтобы лучше рассмотреть Тегиню. Покрывало сползло с плеч, и на груди у хана Тегиня увидел большой шрам, который разрывал правый сосок и уходил под самое горло.

Улу-Мухаммед по праву занимал ханский престол. Трудно было назвать воина, который владел бы саблей лучше, чем хан Золотой Орды. Даже оружие у Мухаммеда было особенным, и обычный лук ломался в его крепких руках, подобно сухой хворостине. Привыкший с детства к опасностям, Улу-Мухаммед часто создавал их себе искусственно, слишком безмятежной для него была роль хана Золотой Орды. Он первым врывался в ворота захваченного города; врезался в самую гущу противников и, зажав в каждой руке по сабле, наносил удары направо и налево. И конь, такой же сильный и смелый, как и хозяин, топтал копытами тела упавших воинов.

Багровый шрам, который наискось рассекал грудь Улу-Мухаммеда, напомнил Тегине о недавней потехе хана. Попал к нему в плен мятежный черкесский князь Мустафа. Впервые они вблизи посмотрели друг другу в глаза. Один полон ненависти, другой сохранил великодушие победителя.

   — Жить хочешь? — спросил хан. — Я отпущу тебя... если ты убьёшь меня в поединке. Дайте ему саблю! — распорядился Улу-Мухаммед. — Все слышали мои слова? Если во время боя я упаду замертво, значит, я недостоин быть ханом Золотой Орды. Вы себе отыщете нового хана, а Мустафа пускай возвращается в свои горы.

Всякий уговор имеет свои правила, не задушил хан князя тайно и не оставил его связанным в степи на съедение голодным волкам. А если и суждено черкесскому князю быть убитым, то донесёт молва до его родных гор, что погиб он с саблей в руках, сражаясь с самим ханом Золотой Орды.

Мустафа был опытным воином. Он не давал сбить себя с седла, хитро уворачивался от ударов, и когда хан неосторожно открыл грудь, князь рассёк Мухаммеду кафтан. Но уже следующим взмахом Улу-Мухаммед обезглавил черкесского князя.

Мухаммед Великий решил оставаться великодушным до конца. Можно было бросить тело князя в степи без погребения, отдать на растерзание грифам; или, кинув изрубленные куски в грязный мешок, свезти к сородичам. Но Улу-Мухаммед распорядился по-иному:

   — Князя похоронить с почестями. Он честно и храбро бился. Мне будет его не хватать теперь. Слишком долго я враждовал с ним, чтобы просто так забыть. Жаль, хороший погиб воин!

И этот шрам на груди хана остался в память о давнем недруге...

   — Говори.

   — Скоро Гыяз-Эддин будет здесь. Ты же знаешь, в обиде на тебя остался эмир Юрий. Он дал Гыяз-Эддину своих ратников.

   — Вот оно как! Что ж, мы встретим его, а потом я доберусь и до эмира Юрия!

Хан сбросил с себя покрывало. Неслышно вошёл евнух и протянул Улу-Мухаммеду кафтан.

   — Их слишком много, чтобы воевать с ними. Но мы не сможем и уйти, у нас слишком большой скарб. Здесь наши жёны и наложницы. Мы не оставим их в степи!

Улу-Мухаммед уже надел кафтан. Евнух помог застегнуть ремни, прицепил саблю.

   — Значит, умрём вместе с нашими жёнами. Пусть трубач зовёт к сбору. У нас ещё достаточно времени для утренней молитвы.

Медленно наступал рассвет. Сначала восток окрасился светло-розовой полосой, она поднималась всё выше над кронами деревьев, постепенно оттесняя мрак, и вдруг брызнули лучи солнца, осветив каждую травинку, каждый листик. И когда солнце встало высоко над лесом, Улу-Мухаммед увидел ровные ряды конников эмира Гыяза.

Они окружили шатры Улу-Мухаммеда тесным полукругом. Хан различал лицо каждого воина. На концах копий трепыхались от ветра конские хвосты. Безмолвие казалось жутким: ни ржания коней, ни брани, только застывшие, напряжённые лица. Для многих татар Мухаммед по-прежнему был ханом Золотой Орды, прямым потомком великого Тохтамыша, за которым стоит сильный род. Не смогут сородичи простить и забыть убийство хана. А сам Улу-Мухаммед беспощадно карает всякое неповиновение, может, сейчас самое время, повинившись, перейти на сторону хана? Другое дело — урусы, им всё равно, с кем воевать: с ханом Улу-Мухаммедом или с эмиром Гыязом. И те и другие для них враги. Они не собираются вникать в сложности родственных отношений. И сейчас плотнее прилаживали кольчуги, застёгивали шлемы и дожидались приказа воеводы с копьём наперевес ворваться в лагерь Улу-Мухаммеда к богатой поживе. И это неторопливое приготовление урусов к предстоящей схватке удерживало одних от поспешного решения, другим придавало уверенность.

Было ясно: сечи не избежать. Скорее всего, она будет кровавой, а безвыходность положения Улу-Мухаммеда только прибавит его воинам храбрости, и ещё неизвестно, кто выйдет победителем.

Улу-Мухаммед увидел и эмира, который стоял в окружении вельмож на соседней сопке и оставался недосягаемым для стрел. Гыяз подал знак, и стража вынесла из шатра огромный трон. Видно, решил остаться здесь надолго. Солнце палило, и двое стражей эмира спрятали повелителя под тень широких опахал. Улу-Мухаммед внимательно следил за руками эмира. Вот сейчас Гыяз сделает знак, и вся армада бросится на его лагерь. Хан почувствовал, как напряглось тело, а рука крепче сжала эфес сабли. И, подчиняясь какому-то внутреннему повелению, он ударил коня шпорами и выехал вперёд своего войска.

   — Эмир, тебе нужно было убить нас спящими, резал бы нас тогда, как баранов! Впрочем, ты и сейчас можешь это сделать. Вот я стою перед тобой. Сумеешь ли ты выйти против меня?.. Если не желаешь сам, выстави одного из своих батыров! Если твой батыр убьёт меня, можешь забирать всё моё воинство и всё моё ханство! — Хан Улу-Мухаммед понимал: сейчас, быть может, единственная возможность выжить — обратиться к самому эмиру, поэтому с волнением ожидал ответных слов.

   — Хорошо, — наконец согласился Гыяз. Будущий повелитель Золотой Орды должен быть не только сильным, но и великодушным. Ничто так долго не сохраняется в памяти поколений, как доброе имя. — Ты убедил меня. С тобой будет драться мой батыр. Но что ты попросишь взамен, если победишь его? О твоей доблести по всей степи гуляют легенды.