Шагавший головным в цепочке тысяцкий Микула прекрасно знал дорогу, идущие впереди и позади дружинники с факелами хорошо освещали узкую тропу, и великий князь мог всецело отдаться своим тревожным мыслям.

То, чего он столько времени ждал и стремился всеми способами и силами предотвратить, свершилось — Новый Рим бросил вызов ему и Руси! Что это должно было неминуемо случиться, Игорь знал с первого дня, когда возвратился в Киев после похода на Хвалынское море: ромеи были не тем соседом, который не воспользуется ослаблением Руси и не постарается извлечь выгод из её теперешнего тяжёлого положения. А положение державы и её великого князя было воистину тяжелейшим! Надеясь, что после понесённого на Итиль-реке поражения киевскому князю не совладать с ними, восстали давно тяготившиеся подчинением власти Киева древляне, за ними — примученные князем Олегом уличи и тиверцы. Однако воеводе Свенельду с ладейной дружиной викингов удалось быстро усмирить восставших древлян, так же без проволочек и решительно действовали против уличей и тиверцев воеводы Ратибор и Ярополк, понимая, что чем быстрее будет погашен на Руси пожар внутренней смуты, тем меньше возможностей будет у иноземцев вмешаться в неё.

А давние недруги Руси, присмиревшие после успешных походов на них князей Аскольда, Дира и Олега, вновь стали тревожить русское порубежье. Дабы отбить у них охоту к большим набегам внутрь славянских земель, Игорь самолично водил войска на половцев и громил хазарские владения близ Тавриды. Поскольку весть о поражении русского войска разнеслась и на восток от Хазарии, на Русь двинулись даже те, кто прежде никогда этого не делал. С берегов далёкого озера Яман-Сор[17] появились многочисленные печенежские орды, и тысяцкому Микуле пришлось дважды[18] вести с ними войну на порубежье Руси с Дикой степью.

Но Игорь всегда понимал, что главную опасность для Руси представляют не мятежи древлян либо тиверцев, не набеги хазар или печенегов, а Византия. И ежели у Руси с ней покуда мир, то лишь потому, что либо Византия сама вынуждена защищаться от сарацин, либо императорам приходилось подавлять очередное восстание своих разноплеменных данников. Но стоит только представиться удобному случаю — Новый Рим обязательно постарается лишить Русь тех выгодных положений договоров, что заставили его силой подписать князья Аскольд, Дир, Олег. Поэтому Игорь любыми способами стремился оттянуть войну с южным соседом, ибо каждый выигранный Русью мирный год укреплял её, позволял набирать былую мощь.

Не желая давать Византии повода к войне, Игорь неукоснительно соблюдал заключённые с ней предшественниками договоры, и русские войска несколько раз оказывали помощь империи в войнах с сарацинами в Малой Азии и пиратами в Средиземном море. Однако Игорь применял против вероломного соседа и его оружие: если Новый Рим не упускал случая натравить на Русь хазар или печенегов, то и русский великий князь стал поддерживать врагов империи, не позволяя ей выпутаться из череды войн. Так, русские войска неоднократно оказывали поддержку Болгарии в её противостоянии Византии, а болгарский каган — василевс[19] Симеон — стал близким другом Игоря.

Однако всему наступает конец, наступил он и миру с Византией — империя нарушила заключённые с Русью договоры о торговле и дружбе. Именно так объявляла она войны тем, на чьи земли не могла двинуть легионы либо к чьим берегам направить свой флот. Так поступила она во времена Аскольда и Дира: уничтожив в Царьграде русских купцов и захватив их товары, показала этим пренебрежение к Руси и увидела однажды в отместку за это у стен своего стольного града 200 русских ладей с воинами. Тем же способом действовала она и в отношении Болгарии, отменив в 894 году дарованные прежде её купцам льготы и обязав их вести торг лишь в Фессалонике с уплатой пошлины, что послужило причиной первой войны Симеона с Византией. И вот теперь Новый Рим, не желая признавать Русь равной себе державой, разрывает договоры. Но империя просчиталась — Русь, которую она мнит после поражения на Итиль-реке выбитой из седла, явит ей свою истинную силу и докажет, что внуки Перуна так же храбры и отважны, как их деды и отцы, а её великий князь под стать князьям Аскольду, Диру, Олегу...

Извилистая, едва приметная среди деревьев и кустов тропа оборвалась у громадного валуна, вплотную приткнувшегося к гладкой, отвесно уходившей вверх скале. Её подножие настолько густо заросло кустарником и травой, что сплошная зелёная стена казалась непроходимой. Однако так мог думать только человек, попавший сюда впервые. Старый же волхв, поджидавший их, спокойно отвёл в сторону несколько ветвей и шагнул в открывшуюся между валуном и скалой узкую расщелину. И тотчас тьма поглотила его.

Взяв из рук идущего за ним дружинника факел, Микула поднял его над головой великого князя. Яркий свет вырвал из темноты узкий проход, в котором только что исчез волхв, и зиявшую в скале за валуном чёрную дыру. Волхв уже стоял рядом с ней. Опершись на клюку и согнувшись так, что казалось, сейчас переломится пополам, он, не мигая, пристально смотрел на великого князя из-под седых, низко нависших над глазами бровей.

   — Пришли, княже, — глухо прозвучал его голос. — Готов ли ты узнать свою судьбу?

   — Да, старче, — громко ответил Игорь.

   — Тогда следуй за мной к священному источнику. И пусть кто-нибудь светит нам.

   — Тысяцкий, пойдёшь с нами, — приказал великий князь Микуле.

Несколько шагов по узкому, с покрытыми плесенью стенами, подземелью, и они оказались в небольшой, овальной формы пещере. Тяжёлый спёртый воздух давил грудь и застревал в горле, сырость и холод сразу заставили оцепенеть пальцы, в ноздри ударил резкий, неприятный запах. Огонь факела освещал почти касавшийся их голов каменный потолок, ярко блестевшие от выступившей на них воды стены, песчаный, скрадывавший шум шагов пол.

Волхв прошёл в дальний угол пещеры, остановился. Прямо у его ног начиналась пропадавшая вскоре в каменном монолите стены продолговатая расщелина, в которой бурлила, не поднимаясь до уровня пола, вода. Грязно-серая, снизу доверху пронизанная всплывавшими со дна пузырьками, которые то лопались, то появлялись вновь, она, казалось, кипела на невидимом человеческому глазу подземном огне. От воды несло теплом. В том месте, где расщелина исчезала в скале, из неё наплывали в пещеру волны белого рыхлого тумана, от которого исходил резкий запах и щипало глаза. Клубясь над расщелиной, туман полностью заполнял угол пещеры. То редея, то уплотняясь, он иногда скрывал под собой пузырившийся источник.

Микула чувствовал, как у него начало шуметь в голове и звенеть в ушах.

   — Княже, готов ли ты узнать волю богов? — взглянул волхв на Игоря.

   — Я для этого пришёл, старче.

   — Твоё будущее могу увидеть я, и тогда узнаешь о нём от меня. Но, коли отважишься, можешь заглянуть в свой завтрашний день сам. Что выберешь, княже?

   — Я хочу сам говорить с богами.

   — Стань рядом со священным источником, и ты узришь собственное завтра. Перун явит его тебе.

Старый волхв опустился у расщелины на колени, положил сбоку клюку, воздел к потолку руки:

— О боги, услышьте нас и ответьте! О, Перун, лицезри своих внуков и явись к ним! Боги, это мы, русичи, тревожим вас и молим о милости! Боги, откройте уготованную нам судьбу, приблизьте на миг неведомое завтра, сотрите черту между настоящим и грядущим! Боги, услышьте глас своих внуков!

Голос старого волхва звучал всё тише, неразборчивее и вскоре перешёл в невнятный шёпот. Густые клубы тумана залили ему ноги, дошли до пояса, плеч. Вот они скрыли волхва с головой, поднялись вровень с грудью великого князя, замершего рядом с ним, стали заволакивать и его. Микула с удивлением отметил, что уже не ощущал того резкого, неприятного запаха, который поначалу преследовал его. Зато тело обрело необычайную лёгкость, он был не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Неведомые доселе вялость и безразличие охватили его существо, Микула не ощущал даже тяжести факела, который держал над головой. Чувствовал, как постепенно освобождалась от мыслей голова, как он переставал воспринимать себя. Теперь перед глазами был лишь белый туман и ничего более. Однако разве это туман, разве Микула ничего не видит?