Игорь замолчал, прищурившись, повёл глазами по плотной группе воевод. Опустив головы, те молчали.

   — Неужто снесём бесчестье, склоним головы перед империей? — повысив голос, спросил Игорь. — Отчего безмолвствуете, други? Разве не вы с князем Олегом водили на Новый Рим дружины русичей, заставляя дрожать от страха ромейских кесарей? Что случилось сейчас, почему не узнаю вас?

Из группы военачальников вперёд выступил главный воевода великокняжеской дружины Ратибор. Его загорелое, мужественное лицо было спокойно, длинные вислые усы почти скрывали губы, от крепко сбитой фигуры исходило ощущение силы.

   — Дозволь слово, княже, — проговорил он. — Да, империя творит обиды Руси, и негоже нам сносить их. Да, империя уважает только силу, и лишь мечом можно заставить се и впредь почитать Русь. Да, это мы, твои сегодняшние воеводы, уже не раз прежде водили наши дружины под стены Вечного Града и заставляли трепетать ромеев. Мы готовы снова выступить против Византии, но... Не пришло для этого время, княже, рано ещё.

Левая бровь великого князя от раздражения поползла вверх, рука судорожно сжала перекрестие меча. Вот они, слова, которых он так страшился и которые не осмеливались высказать ему другие воеводы, предпочитая отмолчаться. Хватило духу произнести их вслух лишь одному Ратибору, о котором справедливо говорили, что он не боится никого и ничего на свете. Именно поэтому возвысил его Игорь из обычного тысяцкого, каковым он был при князе Олеге, до главного воеводы своей дружины.

   — Рано, главный воевода? — тихо, с придыханием переспросил Игорь. — Отчего так?

   — Отвечу, княже. Чтобы схватиться с империей, одержать верх над ней, нужны немалые силы, а их у нас сейчас нет. Лучшие наши воины остались на берегах Хвалынского моря, в могильных курганах по Итилю и Саркелу, в ковылях и песках Дикой степи. А сколько отважных русичей мы потеряли уже после возвращения из Каспийского похода! В наших дружинах сегодня нет и трети былой силы, поэтому империя не по плечу нам. Чтобы одолеть Новый Рим, следует собрать воедино всю русскую силу, все наши дружины от Киева до Новгорода. Но для такого дела нужно немалое время, княже.

   — У меня нет времени, главный воевода! — не сдержавшись, выкрикнул Игорь. — С объединённым русским войском я могу выступить против империи лишь следующей весной. Только я не намерен ждать! В моих дружинах уже сейчас десять тысяч воинов, ещё тысяча с воеводой Браздом спешат ко мне из Древлянской земли, столько же — из Полоцкой. Вниз по Славутичу плывут к Киеву тридцать сотен викингов во главе с ярлом Эриком, которого мы все хорошо знаем. Они собирались наняться на службу к ромеям, однако я перекуплю их и оставлю у себя. Это будет уже пятнадцать тысяч воинов... опытных, закалённых, прошедших десятки битв. Разве этого мало, Ратибор?

В лице главного воеводы ничего не изменилось, он смело смотрел на великого князя.

   — Мало, княже, — уверенно ответил Ратибор. — Их вполне достаточно для простого набега, но чтобы заставить империю снова подписать наши старые договоры — мало. Таково моё слово, княже.

Отведя глаза от главного воеводы, Игорь постарался унять неприятную нервную дрожь в пальцах и, когда это удалось, взглянул на другого воеводу — Асмуса. Это был старейший из присутствовавших военачальников, который тысяцким водил дружины на Византию с князем Олегом. Один глаз старого воина был потерян в бою, и пустую глазницу закрывала пересекавшая лоб чёрная повязка. Игорь понимал, что Асмус, как опытный, осторожный военачальник, должен быть на стороне Ратибора, но, может, сейчас Асмус поступит как человек, уязвлённый в своё время тем, что главным воеводой стал Ратибор, намного уступавший ему в боевом опыте, менее заслуженный, годившийся в сыновья? Если в душе Асмуса возьмёт верх желание поквитаться с Ратибором за старые обиды, он будет хорошим союзником Игоря в предстоящем споре с воеводами — сторонниками Ратибора.

   — Что молвишь ты, Асмус? Ты, которого так страшились ромеи? Или и ты стал бояться их?

Лицо старого воеводы было словно высечено из камня, взгляд единственного ока холоден и строг, концы длинных седых усов опускались почти до плеч.

   — Я страшусь лишь одного, княже, — бесчестия, — произнёс он. — Бесчестия для себя и Руси. Коли ты задумал отомстить империи за её глум над Русью — я говорю тебе: слава! Однако сегодня ты торопишься, княже. Собираешься идти на Царьград только морем, а воевать империю надобно с воды и суши, как делал это князь Олег. Но для сего у Руси ныне мало сил, а дабы собрать их, необходимо время. Поэтому я, как и твой главный воевода, говорю — не спеши.

Игорь чувствовал, как заливалось краской лицо и снова начали дрожать кончики пальцев, как в глубине души накапливалась и вот-вот примется бушевать злость. Разумом он понимал правоту Ратибора и Асмуса, однако сердце кричало о другом. Этому имелись веские причины.

Он стал великим князем после смерти Олега, слава о делах которого прогремела по всему известному тогда миру. Это он, князь Олег, сплотил воедино соперничавшие до сего времени два противоположных конца Русской земли — Киев и Новгород, затем присоединил к Руси множество находившихся доселе под чужой властью славянских племён. Это князь Олег походами на Саркел-реку и Сурожское море заставил навсегда отказаться от притязаний на Русь хазар. Это он, вещий князь, вставший под стенами Константинополя с непобедимыми дружинами русичей, вырвал у могущественной империи выгодные для языческой Руси договоры о торговле и дружбе, чего не могли добиться у Византии даже её друзья, христианские властители. Когда отважного князя-воителя не стало, многие недружелюбные соседи Руси вздохнули с облегчением и надеждой на поживу — имя и дела нового великого киевского князя мало о чём говорили.

Первый удар Игорь получил с Востока. И молодой великий князь, поддержанный в своём решении воеводской радой, отправился с дружинами на Хвалынское море.

Во множестве кровопролитных боев русичи отомстили за попранную честь родной земли и отправились с победой домой, однако по пути получили от хазар подлый удар в спину, и их победы были сведены на нет. Таковы оказались последствия первого большого похода нового великого киевского князя.

Русь не успела полностью оправиться после поражения на Востоке, как прогремела гроза на Юге, где находилась другая могущественная соседка Руси — Византия. Всё, что было создано до Игоря потом и кровью многих тысяч русичей, чего с таким трудом добился князь Олег — признания и уважения Руси со стороны даже самых могущественных соседей, — повисло теперь на волоске.

Новый великий князь не мог об этом спокойно думать. Любое воспоминание о постигших неудачах заставляло клокотать в душе ненависть, безудержная ярость затмевала сознание, направляя мысли и желания только к одному: как можно скорее отомстить и смыть позор. Поэтому каждая задержка, могущая отсрочить час желанной мести, была Игорю ненавистна. Неужели этого не могут понять присутствовавшие на раде воеводы, наравне с великим князем виновные в неудачах Руси? Что ж, в таком случае он будет искать надёжных союзников своим планам в другом месте.

Усилием воли взяв себя в руки и стараясь внешне не показывать волнения, Игорь перевёл взгляд на стоявшего среди воевод верховного жреца Перуна.

   — Что молвишь, мудрый старче? Ты, беседующий с богами и знающий их волю? Будут ли они вместе с внуками, когда поведу русичей против империи лукавого Христа?

Не так давно верховный жрец был воеводой, славился отвагой и презрением к смерти, он и Асмус являлись ближайшими боевыми соратниками князя Олега. Это Асмус во время знаменитого похода Олега на Царьград вогнал в обитые железом крепостные ворота свой меч, а нынешний верховный жрец подал князю свой щит. И этот славянский червлёный щит, повешенный Олегом на рукояти Асмусова меча, стал для ромеев напоминанием и грозным предостережением о могуществе Руси. Сегодняшний верховный жрец был непременным участником всех походов знаменитого князя-ратоборца, два его сына сложили головы в боях с империей, поэтому Византия не имела врага страшней и непримиримей, нежели бывший Олегов воевода. Однако годы, многочисленные раны, перенесённые невзгоды и лишения походов не прошли для русича бесследно, и последние годы он стал служить Руси не мечом, а посредничеством между её сынами-воинами и их богами.