Аркадий почувствовал, что мурашки пробежали у него по спине. Почему? Ну, видел и видел, наверное, живет где-нибудь неподалеку... Он встряхнул головой, словно желая отогнать прочь какую-то неприятную неосознанную мысль.

Маша в этот день была молчалива и тиха, разговорить её было невозможно, как ни пытался Аркадий. А ему так хотелось с ней поговорить. Он смотрел на нее, стройную, подтянутую, в облегающих фигуру джинсах, казавшуюся девочкой в её тридцать шесть лет и чувствовал, что в нем пробуждается такое же сильное желание, как было здесь, в ту ночь, девятнадцать лет назад...

Но Маша была занята какими-то своими мыслями, на его вопросы отвечала хоть и вежливо, но крайне односложно, словно нехотя. Аркадий, пообедав, вышел на крыльцо покурить.

Было тихо и солнечно. Краснели и желтели листья, дул теплый легкий южный ветерок. Аркадий щелкнул "Ронсоном", задымил. И только он было начал успокаиваться, как почувствовал, как кто-то смотрит на него. А затем увидел силуэт у калитки...

... Там, у калитки, слега облокотившись на ворота, стоял тот самый прохожий и смотрел на курящего на крыльце дома Аркадия, смотрел упрямо, не мигая и не отрывая взгляда. Во взгляде этом Аркадий почувствовал ожесточение, и не только странное любопытство, как при первой встрече, но и изрядную долю злобы, как будто Аркадий лично ему сделал что-то плохое...

Человек этот стал уже сильно раздражать Аркадия, он сошел с крыльца и направился по дорожке к калитке. Под ногами шуршали листья, шуршали тревожно, недружелюбно, словно шепча Аркадию какие-то странные угрозы. Аркадий ускорил шаг. Прохожий не стал дожидаться объяснения, повернулся и быстро куда-то исчез. Когда Аркадий выглянул за калитку, прохожий уже успел исчезнуть за углом. Аркадий остался один, в неизвестности и нарастающей тревоге...

Ему захотелось рассказать о произошедшем Маше, но вдруг что-то остановило его, что-то подсказало, что не следует об этом рассказывать, иначе разговор может зайти в нежелательное русло, ненужное и опасное. Почему так могло произойти, он и сам не понимал, но язык не поворачивался завести об этом разговор с Машей.

Осовевши от обеда и выпитой водки, он решил пойти подремать. Зашел в спальню, разделся и улегся в постель. И тут вместо легкого послеобеденного отдыха неожиданно наступил тяжелый глубокий сон. Аркадий словно в пропасть какую-то провалился. Мелькали странные видения, месиво, какая-то бесцветная и скользкая каша, потом из мутной мглы и тьмы выплыло туманное утро многолетней давности, и он, Аркадий, в прыжке каратиста летящий ногой вперед на Олега Быстрова. Олег отклонился, и Аркадий полетел вниз. При приземлении ударился головой обо что-то твердое, голова отскочила и полетела в воду, а туловище упало на берег, причем душа его осталась с туловищем, а не с головой. Он встал без головы и пошел по берегу, все понимая, все видя без головы, без глаз. А из-за кустов выходит сегодняшний прохожий, подходит к нему и смотрит на него с неподдельным удивлением. А ему так неловко, что у него нет головы, его безумно раздражает любопытство прохожего, а тот все смотрит и смотрит, н отрываясь. Тогда Аркадий подходит к прохожему и наотмашь бьет его в лицо. А удар получается ватный, бессильный - тому хоть бы что. Он стоит и скалит зубы в отвратительной улыбке. А лицо страшное, бледное какое-то, глаза зеленые, лицо все в огромных веснушках... Аркадий бьет еще, еще... Как по каменной стене... Беспомощность раздражает его, потом вызывает страшное отчаяние, и он... просыпается в холодном поту...

... В комнате очень темно. Как же долго он спал! Ему страшно. Он не спит, но ему страшно, ещё страшнее, чем во сне. Он пытается вспомнить лицо прохожего, сначала перед ним стоит то лицо, которое во сне, только потом он усилием воли и памяти начинает представлять себе настоящее лицо этого человека. Где же, все-таки он мог его видеть? Безусловно, они с ним где-то встречались, и не просто на улице... Что-то такое необычное... Но где? При каких обстоятельствах?!

Аркадий вытер со лба пот, оделся и вышел к Маше. Она сидела в мягком кресле, смотрела телевизор. Аркадий подошел к ней, обнял за плечи, теплые, мягкие. Та невольно отстранилась, хоть и мягко, но ему показалось, как-то раздраженно. "Не надо", - тихо сказала она. Аркадий смолчал. Пошел на кухню поставил чайник. Поглядел в окно - во дворе темно и тихо. Лишь зловещий шорох листьев нарушал эту гробовую тишину. И черные силуэты сосен. Аркадий почувствовал, что ему страшно. О ч е н ь с т р а ш н о. Он ни за что бы сейчас не вышел из дома. Он знал, что там стоит о н. К черту, надо завтра же уезжать отсюда, прямо с утра. В город, к шуму, к гаму, к огням, к машинам - жизни, от шорохов, воспоминаний, видений, силуэтов...

Умывшись холодной водой, сел смотреть телевизор. Шел проблемный фильм, осуждались негативные явления эпохи застоя. Аркадий вдруг ясно почувствовал, до какой степени все это его не интересует. Он с какой-то невиданной за все эти девятнадцать лет силой почувствовал, п о ч е м у ему так плохо, п о ч е м у им с Машей вместе плохо, хоть и любят они друг друга по-прежнему, а, может быть, и ещё сильнее, п о ч е м у так напугал его случайный, а, может быть, и не случайный, прохожий. Он поражался, как это он вообще мог спокойно жить, работать, смеяться, смотреть в глаза Маше и Катеньке все эти долгие годы. Он понимал, что совершенно одинок, что он находится один на один со своим поступком девятнадцатилетней давности. У других-то нет таких проблем, они понятия о них не имеют. И ему с приездом Россию с каждым днем становится все хуже и хуже... Там, за кордоном было спокойно, в кратковременные приезды в Москву было спокойно, а теперь он снова здесь надолго. И ему плохо, очень плохо... А жизни впереди ещё ох как много!

- Я завтра с утра в Москву еду, - неожиданно произнес Аркадий. Сказав это , он почувствовал, что преодолел тот девятнадцатилетний заговор молчания, который образовался между ним и Машей.

- Что так? - вроде бы, нимало не удивившись, спокойным голосом, но на самом деле внутренне похолодев, спросила Маша.

- Дела..., - сделал был шаг назад Аркадий, а потом все же вернулся к истине и через невероятную душевную муку произнес:

- Не могу з д е с ь.

И поглядел при этом в глаза Маше таким не похожим на обычный взглядом, так затравленно и обреченно, что она вздрогнула. Этот взгляд любимого страдающего человека больно кольнул её в самое сердце.

- Ты что, Аркаша? - ласково спросила она, подходя к нему и обнимая его за плечи. Она давно таким тоном с ним не разговаривала. Ведь это "н е м о г у з д е с ь" было фактическим признанием во всем, что случилось, это было первым настоящим откровением между ним за все эти девятнадцать лет их совместной жизни. Одна короткая странная фраза, одно странное слово "з д е с ь" стали для неё путем к прозрению в кромешной тьме.

Аркадий встал с кресла, обнял её и неожиданно зарыдал, как ребенок. Он уткнулся ей в плечо и плакал, не стесняясь своих слез. Слезы эти, ручьем выплескивающиеся наружу, облегчали его душу, вместе с ним уходили боль, грязь и ужас происшедшего.

- Маша, - произнес он, слегка успокоившись и выпив воды. - Расскажи мне все. Что было тогда между вами? Тобой и Быстровым. Расскажи. Я всему поверю и все приму.

- Да ничего не было, - ответила она тихо, почти шепотом. Потом они сели в кресла, и она подробно рассказала ему обо всем, происшедшим той далекой ночью. Аркадий слушал молча, закусив до крови губу и сжав кулаки. После её рассказа он долго молча качал головой, уставившись в одну точку.

- А теперь спрошу я, ты уж меня извини. Спрошу на всякий случай, хоть и знаю ответ, - сказала Маша, выдержав длинную паузу. - Ты убил его?

- Да, - тихо ответил Аркадий, даже не вздрогнув от этого страшного слова, впервые произнесенного вслух.

- Драка? Несчастная случайность?

- Да случайность, конечно. Разумеется, я ненавидел его, он принес мне такую боль, он пытался отнять у меня тебя, я даже думал, что уже отнял, я ещё мало знал тебя. Но убить я не мог. Это стечение обстоятельств. Мгновения. Это как страшный сон. Только за этот сон надо платить, потому что он произошел наяву. Платить всю оставшуюся жизнь.