Я передернул ствол, послал патрон из магазина в патронник. Вытянул левую руку и прицелился в нее. Указательный палец правой руки лег на спусковой крючок и плавно нажал.
Грянул выстрел - и в дверь затарабанил Ник.
Я открыл ему.
- Вы живы, док?
- Мертвый не открыл бы вам.
Он отпрянул:
- У вас в глазах отчаянье, док. Господи, такое страшное отчаянье. Что случилось?
- Ничего особенного, дружище. Проводил опыт.
- В кого вы стреляли?
Он заметил разбитый экран осциллографа, перевел дух. Бедняга, он так испугался за меня. Я почувствовал доброе щемящее чувство к этому человеку, вынужденному против воли творить зло.
- Забыли поставить на предохранитель? Запомните, док, с оружием шутки плохи.
- Плохи, - подтвердил я и ласково положил руку ему на плечо, давая порцию дополнительной энергии. - Но за меня можете не беспокоиться...
Он внимательно посмотрел мне в глаза. Захотелось рассказать ему о своем открытии. Но этого делать не следовало. Все, что я мог позволить себе, это добавить к сказанному:
- ...во всяком случае, в этом отношении.
Он смотрел на меня непонимающим взглядом.
14
- В конце концов. Дорогуша, прежде всего - наука. Надеюсь, и вы разделяете эту очевидную истину нашего века, - цедя, смакуя каждое слово, проговорил Суслик, и его глаза-буравчики утратили острый блеск, посветлели, стали мягкими и задумчивыми.
Жаль было разбивать его иллюзии. Но промолчать я не мог. А вдруг он чего-то не понимает и мне удастся рассеять его заблуждение?
- Это не истина, а только утверждение, - сказал я, Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче.
- Не истина? - воскликнул он. - Но что же выше науки, что является, по-вашему, большей ценностью?
- Многое. Например, жизнь людей... - сказал я твердо, ибо эти слова Михаила Дмитриевича уже неоднократно проверил на личном опыте. Я даже помнил, как учитель это сказал, соглашаясь с отменой своих опытов из-за опасности загрязнения озера.
А ведь передо мной сейчас тоже ученый. Но насколько же разительна разница...
- Я с радостью пожертвую своей, если только понадобится, - быстро проговорил Суслик.
- Верю вам. Но вы не имеете права жертвовать жизнью других.
- Без достижений науки их было бы гораздо меньше, а существование их оказалось бы гораздо хуже. Голод и болезни...
- Верно, - сказал я. - Для этого и существует наука...
- Расскажу вам о себе - может быть, вы поймете, - раздраженно проговорил он. - Родился в семье мелкого чиновника. Жили в бедности, перебивались кое-как. Другим, таким же как мы, иногда везло: продвигались по службе, получали наследство... Но и тогда, пожалуй, никто из них не смог бы внятно ответить на вопрос: зачем он живет? Чтобы наплодить себе подобных унылых жителей планеты, которые тоже не смогут ответить на этот вопрос? До какого-то класса я рос, как все мои сверстники: дрался, дружил, боялся учителей. Иногда спрашивал себя: зачем вся эта жизнь и как долго будет она продолжаться? Однажды у нас появился новый учитель. А надо вам сказать, что у меня были кое-какие способности к точным наукам, выделявшие меня из середнячков...
Он запнулся, подозрительно посмотрел на меня и совсем по-мальчишески предупредил:
- Не подумайте, что я хвастаю.
- И в мыслях не было, - поспешил успокоить его я, но, видимо, это мне не вполне удалось.
- Ну так вот, новый учитель и промыл мне мозги. Он спросил: предпочитаешь истлеть, как эти посредственности? Предпочитаешь оставить после себя лишь двух-трех балбесов, которые будут продолжать ту же бессмыслицу? Или хочешь узнать нечто, неизвестное пока никому другому? Хочешь узнать высшую истину, доступную разве что богу? И смысл всего сущего откроется тебе...
Ноздри его крупного нервного носа раздувались, на щеках вспыхнул склеротический румянец, лицо как бы удлинилось и стало значительней.
- Вы уже догадались, что я ответил ему? Да, да. И никогда, слышите, никогда я не жалел об этом своем решении, даже погибая в джунглях Амазонки, даже блуждая в джунглях жесточайших противоречий, когда казалось, что все мои искания и жертвы были напрасны. И тогда, понимаете, и тогда...
У меня возникло подозрение:
- Там, в джунглях Амазонки, вы встретились с Кэпом? Он спас вас?
- Кэп? Этот наемник, жалкий садист, бедный завистник? Да за кого вы меня принимаете, хотел бы я знать? А я, старый дурень, разоткровенничался перед вами, как еще не откровенничал ни с кем другим. Сам не знаю, что со мной стряслось. Вот осел! Да вы и не слушали, вы думали о чем-то другом. О чем же?
- О вас, - поспешил успокоить его я. - О вас и о науке.
Впрочем, я думал еще и о парадоксах, которыми наполнена человеческая жизнь... Мальчик из бедной семьи. Первый ученик в школе, потом - в университете. Добрый малый, наивно-беззащитный. Презирающий наемников и садистов. Беззаветно любящий науку. И вот не ненависть и не зависть, а именно эта любовь к науке - беззаветная, не знающая границ... Достаточно было поставить ее "превыше всего", сделать из науки некоего идола, выпестовать ложную истину и возвести ее в принцип... Действительно, "такая малость" - и он уподобился вирусу, в РНК которого переставили несколько атомов. Как он тогда сказал: "...Два-три крохотных кирпичика - и он из мирного полуголодного обывателя превратился в преуспевающего убийцу, способного за считанные дни уничтожить миллионы людей". Но так ли уж крохотны эти "кирпичики", если на них строится весь фундамент? Вот о чем мне надо поразмыслить... Тогда я не мог знать, что вскоре придется лично убедиться, на что способны "два-три кирпичика"...
- А импуны? Ваши принципы разрешают ставить опыты над ними?
- Не стану отрицать очевидного, - сказал профессор. - Да, мы проводим опыты с человеческим материалом. Но разве есть иной путь? Миллионы людей погибают от болезней. А чтобы научиться излечивать, необходимы опыты и материал для них. В некоторых случаях - только человеческий. Ничего не поделаешь, дорогуша, как говорили римляне - третьего не дано. Опыты на животных здесь не годятся. Так не гуманно ли загубить нескольких, чтобы спасти тысячи?..
- Или сотни, чтобы спасти миллионы?
- А хотя бы и так! - подтвердил он запальчиво. - К тому же это дикари, их жизнь ничего не стоит. Для общества она почти бесполезна.