Великий Чаплин однажды сказал: "Я люблю трагедию. Я люблю трагедию потому, что в основе ее есть нечто прекрасное. Для меня прекрасное - самое ценное, что я нахожу в искусстве и в жизни. С комедией стоит повозиться, если там найдешь вот это прекрасное, но это так трудно..."

Но он не был первым. Давным-давно это было неосознанной догадкой его коллег-предшественников и эстетическим открытием художников других жанров искусства. Гюго, Мюссе, Верди, Леонковалло, Тулуз-Лотрек, Сезанн сделали шутов героями своих произведений. Гюго не раз писал о том, что художник не должен бояться показать уродливое, если хочет показать прекрасное.

Этим художникам стало ясно, что драма клоуна более очевидна, а комедия тем сильней, чем больше она опирается на драматические повороты. Сам сюжет цирка легко давал возможность соединить смех со смертью и с драмой, которая, кажется, ходит по пятам людей арены. И произведения, в которых драма клоуна или "циркача" состоялась, принимались с огромным успехом. И в самом деле, можно ли было найти лучшего героя для драмы, чем клоун, шут, который сам по себе является символом смеха?

Художники анализировали, размышляли о соединении комического и трагического. А популярный клоун постигает истину, ткнув пальцем в небо, безошибочная интуиция указывает ему путь. Ведь искусство клоуна - это, прежде всего, интуиция. Сами клоуны раньше корифеев эстетики сообразили, что их веселый смех необходимо оттенять трагическими красками. И они придумывали себе несчастные или сентиментальные биографии. Сплошные мистеры Иксы и внебрачные дети аристократов толпились на аренах (и если это не придумывали клоуны сами, то за них придумывал кто-то другой). Они не ошиблись - публика упивалась этими рассказами.

В XIX веке цирк был модным зрелищем. Его грубая откровенность как-то притягивала. Утонченным дамам из общества было все-таки неловко восхищаться пронзительным рыжим клоуном. Но когда его сопровождали слухи о бережно хранимой половине батистовой пеленки с гербом или о роковой страсти к графине, которая толкнула несчастного, но благородного юношу на арену, или - уж на совсем худой конец - больной сынишка, который мечется в жару, пока он, клоун, забавляет публику - о, это совсем другое дело! И никого уже не смущало, что на этой же арене выступали родные мама, папа и дедушка бедного "аристократа". Все эти подробности к искусству отношения не имели. Словом, смех клоунов гораздо лучше звучал в сентиментальной виньетке из подобных историй. И они это понимали. Или же в самой палитре клоуна должны были быть трагические краски. Тогда он быстро добивался успеха.

Эта традиция сохранилась и в XX веке. Со слезливыми стихами о своей несчастной судьбе на арене выступал Виталий Лазаренко, весьма благополучный клоун, клоун-агитатор. Даже он чувствовал необходимость соединять контрастные краски. И Юрий Никулин нет-нет да и выступит с песенкой о бедном старом клоуне. Да и сам его сценический образ, как я уже сказала, складывается из соединения веселых реприз и драматических судеб, сыгранных на экране. А Леонид Енгибаров - в его репризах очень часто смех соединялся с печалью. Этот клоун мог выглядеть на арене трагически. Скажем точнее, его смех - ничто без печали. И очень часто печаль появлялась уже после смеха.

Итак, если XIX век отстоял в искусстве право на трагедию шута, то зритель XX века не только не подверг это право сомнению, но, более того, личные драмы шутов и клоунов стал принимать на свой счет. Это отлично почувствовали кинематографисты всех стран. В первую очередь, Чарли Чаплин. А после него достаточно обратиться к кинолентам Бергмана, Феллини и других талантливых художников, чтобы увидеть, как точно они рассказывают о судьбах современников на примерах судеб клоунов. Естественно, этот процесс имел закономерную обратную связь. Теперь уже клоуны стали переживать трагедии и драмы обычных людей и радоваться их радостям.

Не стало придуманной судьбы клоуна и чрезвычайной внешности, которая разделяла его с обычным миром. Современный клоун изображает обыкновенного человека, члена общества. Он очень похож на каждого, сидящего в зале. Кумиры кино - Бурвиль, Тото, Фернандель, Альберто Сорди - сыграли на комедийной канве трагедию человека-клоуна.

Да, многое изменилось в искусстве второй половины XX века. Но эффект соединения контрастных красок остался в силе. А как же Карандаш, который никогда не был печальным? Никогда не пользовался трагическими красками? Чем же тогда объяснить его огромную популярность? Очевидно, его долгая популярность имеет серьезные причины и может быть объяснена. Ведь в искусстве клоунов нет ничего случайного.

...Танцовщица спрыгнула с проволоки и, сделав круг по манежу, убежала. Оркестр еще играет. Карандаш, подхватив ритм, танцует. В танце он приближается к проволоке. Вот-вот поднимется на проволоку и повторит там па танцовщицы... Но нет, танцевальный рисунок на манеже еще не закончен, и клоун делает еще один круг. И еще один. Наконец, он снова пританцевал к проволоке. Делать нечего - теперь надо переходить на нее. Он занес ногу но оркестр смолк. Карандаш делает вид, что разочарован, и с явным облегчением отходит от проволоки.

- Ну что же ты, Карандаш? - спрашивает инспектор манежа.

- Музыки не хватило, - отвечает клоун...

Если все, что делает клоун, современно, то, значит, рассказ о таком клоуне - это рассказ о его времени.

Карандаш поднялся в конце 30-х годов, когда уже сложились нормы социалистического общества. Строительство шло полным ходом. Страна жила в ритме бодрого жизнерадостного марша. По утрам газеты сообщали о новых успехах и рекордах. Искусство отражало успехи государства рабочих и крестьян. Знаменитая скульптура Веры Мухиной воплотила эстетический идеал времени. В фигурах Рабочего и Колхозницы были сила, энергия, решительность. Бронзовые шахтеры, физкультурники, строители украсили новый метрополитен, фасады зданий. Популярными актерами стали Николай Крючков, Михаил Жаров, Борис Андреев, Петр Алейников, лица которых были очень похожи на лица их зрителей... И этим они тоже нравились. Это был новый этап советского искусства. А новому времени всегда нужны новые писатели, художники, новые актеры. И обязательно новый клоун.