Конрад Лоренц знал результаты раскопок в Олдувайском ущелье и по этому поводу высказал свою гипотезу. Он сказал о том, что возникшая ситуация неизбежно привела бы к тому, что прачеловеки просто перебили бы друг друга. А так как инстинкты не возникают за считанные поколения, то для сохранения на Земле потомков австралопитековых сделалось необходимым введение нового типа запретов, доселе незнакомых сообществам, живущим согласно биосоциальным законам. Так возникло, может быть, первое табу. Это было табу “не убий!” - открытие, которое однажды войдет как заповедь во все мировые религии и заложит основу человеческой нравственности.

Соображения Лоренца вполне логичны, но я думаю, что ситуация была более сложной: наши палеолитические предки могли и не перебить друг друга, но это не очень бы изменило ситуацию, ибо кризис носил не только чисто биологический, но и информационный характер.

В самом деле, победители “турниров на каменных топорах”, выводя из состава племени наиболее способных, тех, кто создавал “новую технику” и Коллективный Интеллект, сами вряд ли были способны совершенствовать технику и технологию, а тем более накапливать знания, развивать коллективную память, а значит, и цивилизацию.

Движение наших предков по пути “становления Разума” имело все шансы естественным образом оборваться. Объем мозга - а он у наших предков был уже весьма значительным - вряд ли мог сам по себе изменить их судьбу. Пример тому - осьминоги. У некоторых типов головоногих объем и сложность мозга не уступают человеческому. Однако они не создали ни цивилизации, ни коллективного интеллекта: осьминоги - каннибалы и лишены возможности передавать накопленные навыки. Для создания цивилизации кроме мозга необходима еще развитая коллективная память, нужна система “Учитель”. Так же и наши предки зари палеолита в рамках существовавшего русла эволюции не могли создать цивилизации. Требовалась смена этого русла. И она произошла!

Нет, “инстинкт волка” у человека не появился - на это просто не было времени. Но возникла система запретов, исключавшая возможность убийства себе подобных, во всяком случае, в ситуациях, связанных с внутривидовой (лучше сказать - внутриплеменной) борьбой. Это знаменитая заповедь “не убий!”. Она очень по-разному понимается в разные времена и у разных народов. Но она присуща всем им. По-видимому, очень по-разному, но все виды неоантропов прошли через утверждение подобного табу.

Такое табу было важнейшей предпосылкой, которая открыла путь к дальнейшему развитию коллективной памяти, а следовательно, и дорогу для развития цивилизации. Но оно же и качественно изменило весь характер эволюции.

Я не думаю, как Лоренц. Наш биологический вид, вероятнее всего, сохранился бы. Но он не превратился бы в человека. Появился бы еще один вариант умных обезьян.

Табу “не убий!” было, вероятнее всего, не единственным, которое возникло на заре нижнего палеолита. Давно уже была понята опасность кровосмешения, и табу “хочешь иметь жену - найди ее в другой пещере”, по-видимому, имеет столь же древнее происхождение. Подобные табу и составили основу нравственности, т.е. систему нравов - правил поведения, поставивших заслон действию биосоциальных законов.

Таким образом, новая бифуркация означала появление нравственности, особого свойства вида homo sapiens, которым не обладали другие живые виды. Это был новый природный феномен, открытый в палеолите, демонстрирующий неисчерпаемость потенциала развития. Предки человека (и им близкие виды) начали качественно выделяться среди остального живого мира.

Если первая бифуркация означала изменение характера жизни, сохраняя австралопитеков животными, то вторая была решающим фактором на пути превращения животных в людей, на пути восхождения к Разуму. Эти табу уже не инстинкты, они не кодируются генетическим механизмом, а являются результатом “общественного согласия”.

Утверждение этих табу, это “общественное согласие” было результатом жесткого отбора, но на надорганизменном уровне, на уровне популяций, племен, родов. Племена, соблюдавшие эти ограничения, лучше сохраняли свой интеллектуальный потенциал. У них было лучшее оружие, более дисциплинированные боевые дружины и т.д.

Табу “не убий!”, а затем и ряд других табу означали появление ограничений на действие биосоциальных законов, т.е. на генетически закодированное поведение прачеловека. А ведь именно эти законы и определяли быстрое биологическое развитие наших далеких предков, когда они были вынуждены покинуть тропические леса. Утверждение же табу “не убий!” означало затухание внутривидовой борьбы, а значит и замедление и постепенное прекращение ЧИСТО БИОЛОГИЧЕСКОГО совершенствования человека. Утверждение норм поведения, ограничивающих действие биосоциальных законов, означало появление элементов нравственности - системы нравов, противостоящих этим законам: прачеловек постепенно из животного превращался в человека. Можно думать, что именно в этот период у нашего предка начало возникать сознание (со-знание): он выделил себя из окружающего мира и научился смотреть на себя со стороны, если угодно, - ИЗУЧАТЬ СЕБЯ, оценивать свое поведение, рефлексировать. Как говорит настенная живопись в пещерах, именно в этот период у человека (и не только у кроманьонцев, наших непосредственных предков) и начал формироваться духовный мир.

Эволюция человека постепенно переходит в новую общественную стадию развития: внутривидовая борьба сменилась не менее жесткой борьбой, но это уже была борьба человеческих сообществ, в результате нее выживали сообщества, которые были носителями тех или иных табу, которые оказывались более “конкурентоспособными” на “рынке выживания”. Таким образом, механизмы утверждения норм нравственности имеют те же эволюционные истоки, что и биологическое совершенствование, но на более высоком, надорганизменном, уровне, как говорят этологи.

В результате подобной перестройки человек лишался постепенно возможности индивидуального биологического совершенствования, в том числе и развития мозга, но взамен у него открывалась возможность совершенствования Коллективного Интеллекта, о смысле и механизмах которого речь будет позднее.

В нижнем палеолите существовало, как теперь установили антропологи, несколько видов (или подвидов) пралюдей, что отвечает нашему представлению о действии закона дивергенции. И многие из этих видов могли претендовать на роль родоначальников современного человека, и у всех этих видов шло утверждение собственной системы нравов, а значит и различных форм нравственности. И поэтому все они уже были людьми в современном понимании этого слова: их жизнь определялась не только биосоциальными законами, но и нравами, т.е. нравственными началами и коллективным Разумом, коллективной памятью. И, что особенно важно, - коллективной волей! И утверждение системы нравов и их “совершенствование” продолжалось, по-видимому, не одну сотню тысяч лет.

Но все существовавшие в ту пору виды первобытных людей занимали одну и ту же экологическую нишу, использовали один и тот же ресурс, и, значит, между ними шла непрекращающаяся борьба за него. Другими словами, отбор переместился на надорганизменный уровень: выживали роды, сообщества, виды, оказавшиеся более приспособленными к новым условиям жизни, обладавшие более “соответствующей” условиям тех времен системой нравов (нравственностью), т.е. правил поведения. Их утверждение - это уже общественный процесс. И многие из тех видов, которые произошли от австралопитеков, были элементарно съедены другими - уже не стадами, а общинами первобытных людей.

Причин побед и поражений было много. Но одна из них, вероятно важнейшая, - уровень нравственности, т.е. та структура нравов, которым следовало то или другое первобытное племя. Если угодно, борьба из сферы чисто биологической стала перемещаться в сферу борьбы нравственных начал. Пример тому - “классические неандертальцы”. Как сказал один британский антрополог, по уровню интеллекта неандертальцы вполне могли бы стать студентами Оксфорда. Правда, из-за моего плохого знания английского, я не понял: был ли это комплимент неандертальцам или оценка уровня образования в Оксфорде!