Отец же наш Тарасмунд поклонялся тогда дедушкиным богам - не успел еще на пути своем хитроумного Велемуда-вандала встретить. Но добр был уже и тогда. В доброте своей великой и нерассуждающей и спас Тарасмунд годью от чумы, неукоснительно следя за тем, чтобы завет старейшин выполнялся. Как вышел годья из храма, к умирающим идти вознамерившись, так и заступил ему дорогу Тарасмунд со щитом и мечом. Годья и понять-то толком не успел, что к чему, а Тарасмунд уже с размаху ударил его краем щита в подбородок, едва зубы годье не выбил. Но лучше уж живу быть, хоть и беззубу, чем с зубами, да в могиле.

Тело годьи бесчувственное в храм Бога Единого снес. Занавес там висел, алтарную часть отделял (Тарасмунд об этом тогда ничего не знал); снял Тарасмунд этот занавес и ложе годье мягкое возле алтаря устроил. Сам же у входа ложе себе сделал. Так и принудил годью в храме жить.

Еду и питье годье и Тарасмунду, с шуточками и прибауточками, наш дядя Агигульф носил - тогда он совсем молодой был. Дядя Агигульф и сейчас в Бога Единого не верует, а тогда и вовсе для него ничего святого не было.

После годья признавал, что спасли его Тарасмунд с дядей Агигульфом от смерти, но говорил, что это все Бог Единый устроил руками язычников. Храм же после всего этого заново освящал и за занавес очень ругал Тарасмунда.

С ними потом еще Одвульф в храме жил, но Тарасмунд Одвульфа презирал за трусость, ибо Одвульф к Богу Единому потому прибежал, что Бог Единый сильнее князя Чумы и может князя Чуму побороть; вот и поспешил к более сильному переметнуться, чтобы оборонил.

Тарасмунд потом говорил, что в те дни ярость в нем бешеная кипела и был он зверю дикому подобен, ибо многих из нашего рода князь Чума забрал и ничего против этого Тарасмунд сделать не мог.

Пришел же князь Чума в наше село так. Как дед и рассказывал, принял князь Чума облик скамара, только мы тогда не знали об этом. Ибо этот скамар не был похож на прочих, наглых, да грубых, да трусливых. Был он немолод и видно было, что не от лености и гнусности нрава бродяжничает. Заметно было, что к работе на земле привычен - повадка выдавала. Приютил же его Сейя и думал сделать своим человеком. Скамар же благодарность свою показывал. Потом только поняли мы, что так-то и провел нас князь Чума. Был бы скамар на других похож, мы бы сразу его прогнали, в дом бы не пустили.

Сорок дней минуло с той поры, как скамар у Сейи поселился, и умер у Сейи раб. Внезапно умер: вот он стоит - и вот уж он пал на землю и мертв, а лицо черное.

Тогда и хватились скамара.

Скамар со всеми на поле был, снопы вязал. Стоял, согнувшись; сквозь худую рубаху лопатки торчат, волосы серые от пота слиплись, а руки знай себе ловко работают. Наше поле поблизости было, все на поле вышли, потому видели все, что со скамаром случилось.

Ударил его камень между лопаток. Кто бросил - того никто не заметил. И камней-то на поле вроде бы и не было, а ведь нашлось и немало. Выпрямился скамар, еще не понимая, и тут ком земли прямо в лоб ему угодил. Повернулся скамар и побежал.

Ничем удивления своего не показал. Привык, чтобы его гнали. Стало быть, и в самом деле князь Чума это был, раз убегал, вину свою зная.

Побежал, но тут дорогу ему заступили. Метнулся туда, сюда - везде люди стоят.

Скамара быстро окружили со всех сторон - и родичи Сейи, и наша родня, и родня Хродомера на крик прибежала. И стали скамара бить.

Первым его Вутерих поверг, сын Сейи, друг отца моего, Тарасмунда, ловко серпом по лицу ударил (в шею метил, но промахнулся). Тут все навалились, кто рядом был. И мы с Гизульфом там были, и Ахма-дурачок, и Мунд, наш брат тоже, другие наши братья, те, что после от чумы умерли. Все мы там были, все наше село прибежало князя Чуму гнать.

Когда же отступили все от скамара, как волна от берега, то ничего уже от скамара и не осталось - одно только месиво темно-красное, я помню. Смотрели на это месиво в страхе, ибо князь Чума, даже если убить тело, в котором он пришел, так просто из села не уходит.

Гизела заплакала и на руки меня взяла. А я не понял, почему она плачет, потому что мне весело было скамара гнать. Я думал поначалу, что чума это здорово, потому что все вместе собрались. И князя Чуму убили. Вот какие мы сильные, когда все вместе, - никто нам не страшен.

Рагнарис велел сыновьям своим быстро хворост нести, чтобы останки скамара спалить. А Сейя людей домой послал, чтобы того умершего раба подальше отнесли и сожгли. И когда все побоялись идти и раба того уносить, Сейя одного из своих рабов по лицу ударил и велел ему: "Ты пойдешь". И я видел, что тот человек смертельно перепугался, но ослушаться Сейи не посмел.

Хродомер сказал, чтобы все можжевельник собирали и жгли на дворах, дома окуривали и сами окуривались. И сказал, чтобы все в селе так делали. Хродомеров отец (так Хродомер сказал) говорил, что так делать надо, когда чума подступает.

То поле, где скамара убили, и сейчас брошеное стоит, потому что не рождается там ничего.

Дядя Агигульф потом говорил нам с Гизульфом, страшную клятву взяв, что не будем так делать, про это поле. Будто если взять оттуда в последний день старой луны щепотку земли и кому-нибудь в питье подсыпать, тот человек начнет чахнуть и сохнуть и через полгода умрет. Только у нас в селе про это все знают, потому так и не делает никто. Дядя Агигульф сказал, что если у нас в селе кто-нибудь сохнуть начнет, он нас с Гизульфом, не разбирая, притащит на скамарово поле и эту землю есть заставит.

У нас в селе это место стараются стороной обходить, плохим считают.

Когда чума отступила, годья Винитар на этом месте крест поставил. Но крест и года не простоял - упал. Сгнил, а ведь из доброго дерева сделан был.

После того, как скамара на том поле убили, еще несколько человек чумой заболело и умерло - у Сейи, а после у нас и у Хродомера. Младший мой брат умер (последний ребенок из рожденных Гизелой), его звали как дедушку - Рагнарис. Потом в нашей семье еще два ребенка умерли - мои братья Теодульф и Теогизил. Теодульф был старше меня и Гизульфа, а Теогизил был старше меня, но младше Гизульфа. Я их почти не помню, потому что был тогда маленький. А Гизульф их помнит и говорит: "Невелика потеря". Но наша мать Гизела так не думает.