— Мог бы и по шкафуту пробежать, — недовольно пробурчал тот, тыкая рыжим микрофоном в пульт и докладывая командиру БЧ, который сейчас стоял на пирсе около переносного пульта связи. — Товарищ капитан третьего ранга, батарея по местам, к погрузке боезапаса готова.

— Добро. Поехали, ловите первую вязку, — хрипло ответил колокол трансляшки голосом невидимого отсюда Литовки. — И не зевать, мичман. Грузим в темпе, твои комендоры-годки это могут. Жменев, Назаркулов, слышите? Лично ответите!

— Есть не зевать, — буркнул я, а Тимур, мой комод, взял из руки мичмана микрофон и отрапортовал: — Есть провести погрузку в срок, товарищ капитан третьего ранга.

— Молодец, второй статьи! Учти, перекроете нормативы — через месяц первой статьи станешь! Так, все, сетка над палубой. Работайте. — Я фыркнул и скорчил морду лица, обозначая свое отношение к Тимкиному вилянию перед командиром БЧ. Впрочем, это только его дело. Нравится ему вилять хвостом перед начальством — его право. Пушка наша общая, и работаем мы в ней всерьез, не за страх, а за совесть. Молодняк пока ничего в сложной механике не соображает, комбат уже разок едва не раскурочил установку, так что все работы внутри установки мои, Тимкины и мичмана. Учитывая, что за последнее время опять обострилось с америкосами, в прошлом феврале даже толкались бортами наш сторожевик и американский фрегат, оружие должно быть боеспособно. Нам даже на вахту ПДСС начали боевые патроны и гранаты выдавать, иногда.

За время Тимкиного прогиба здоровенная сеть со снарядными ящиками оказалась над баком, и сейчас ее опускали ко мне, на левый борт. Пара годков из зенитного дивизиона обтянула концы, направляя спуск сетки, а их комбат семафорил, указывая крановщику, как и куда опускать. С глухим стуком стопка ящиков встала между барбетом пушки и шпилем, и Женька Садовничий ловко забрался наверх, отцепляя гак.

А еще через пару минут я стащил с себя пилотку и бросил ее неподалеку от пульта управления. Там же лег и воротник-гюйс. Все, пошла работа, я уже чуть разогрелся, а скоро и взопрею. Полтысячи снарядов весом пятьдесят четыре килограмма надо достать из ящика, положить мне на лоток, потом я этот лоток закрываю, ставлю вертикально, и мичман нажатием кнопки оправляет снаряд вниз, в погреб, где он встает на свое место в длинную патронную ленту. Еще столько же на лоток Тимуру, загружая его ленту. Прямо по инструкции — нажал на кнопку и спина в мыле. Это у меня и остальных матросов и старшин. Краснота, то есть офицеры и мичманы, так не устанут, естественно.

Потом перегрузим сто восемьдесят патронов в подбашенное, в обоймы питателей, это будет отдельный акт марлезонского балета. Точнее, сто шестьдесят шесть, четырнадцать патронов мы с Тимкой уже подняли и поставили в первый питатель. Это все лучше, чем ничего, хоть семь залпов практикой будет. Конечно, этими болванками только по кораблям стрелять, больше никуда. Ну, или по полигону, попадания все едино комиссия увидит. Как там Брежнев сказал — экономика должна быть экономной? А тут Горбачев перестройку объявил. Вот перестроились и экономят. Была бы воля экономистов, мы бы и по воздушным мишеням практикой стреляли бы. Все дешевле, причем почти сто двадцать рублей на снаряд. Так что фугасные нам на испытания и учения не грузили, только практику, зенитные гранаты с часовыми взрывателями и АЭРами, радиолокационными.

Ну и расстрелялись вдрызг, только на семь залпов практики и осталось. А сегодня получаем полный боезапас. Даже те сто шестьдесят шесть снарядов, что мы загрузим в подбашенное, потом в ленты добьем.

Ну а работы нам, между прочим, минимум часов на десять. Опустить один снаряд в погреб в общей сложности минуты две-три занимает в самом лучшем случае, а их тысяча. Пусть мы работаем с Тимкой сразу на оба борта, как те самые упоротые комсомольцы, но это ускоряет погрузку максимум на сорок процентов, это нам еще мужики-промы растолковали.

И такая скорость погрузки это сейчас. Часа через три фортовцы устанут таскать ящики весом больше ста килограмм. Работать станут медленнее. В этом случае Литовка начинает материться, поминать американский флот, на котором два здоровенных негра заменяют полсотни наших матросов, но все едино, скорость не вырастет.

Да и слава Богу. Снаряды боевые, удовольствие шарахнуть его об палубу — ниже среднего. Да, они сейчас не взведенные, но все едино, страшновато. На прошлой погрузке приложили так одну зенитную гранату, аж колпачок взрывателя всмятку… на палубе никого не осталось в рекордные сроки. Вообще полный сюр вышел — на баке около двухсот полных снарядных ящиков, валяется около них поврежденный снаряд, а народ прячется в носовом тамбуре. Дурдом, прямо скажем.

Потом я, Тимка и мичман этот гребаный снаряд выкинули за борт. Точнее, выкидывали я и Тимка, а наш сундук командовал. Бледный как стенка, но стоит рядом, не отходит. Ладно хоть стояли посреди бухты, там глубины позволяют снарядами швыряться. Даже если он сдетонирует когда-нибудь, ни кораблям, ни всяким баркасам-буксирам ничего не будет, максимум чуть качнет.

За тот, так сказать, героический поступок, с меня сняли шесть суток ареста, Тимка получил внеочередной отпуск, а с мичманом ничего делать не стали. Мол, взаимозачли небрежность и доблестное руководство.

Смешно, если честно. Никого из офицеров даже не наказали, пальчиком и то не погрозили. А нашего старшину команды соизволили помиловать.

С другой стороны, то, что мне срезали сутки на киче — здорово. Угораздило меня попасться флагманскому спецу-штурману в цивильной майке и кроссовках. А объяснение, что мне тельняшки за два с половиной года настолько приелись, что даже сны полосатые, кап-раза вообще взбесило. Вот и огреб. Ладно, хоть кликуха новая не прижилась — Сон Полосатый. Как был Жменей так и остался.

Вообще, тот снаряд мы с Тимкой бросали, особо не напрягаясь. Ну, покоцанный… так мы таких видали, коцанных, пусть и немного. Я на ТОФе, Тимка на Балтике. Мы ж с боевых пароходов сюда, в этот экипаж попали. Только карасевка кончилась, и снова дурдом. Правда, другой дурдом, но все едино не сильно приятно. Одно хорошо — корабль новехонький, техника свежая, проблем мало.

Вот когда после стрельб снимаем взведенные гранаты с линии подачи — тут да, есть мандраж. Три с правого автомата, три с левого. Нести в руках полста кило не улетевшей в цель смерти с одной стороны жутковато, с другой после того, как их за борт отправишь, полчаса не ходишь, а порхаешь. Адреналиновый шторм, вроде как это называется.

Пока я вспоминал все это, руки сами делали привычную работу. Все-таки первый класс я и Тимка честно выслужили, хоть черноморские начальники этим жутко недовольны были. Как же, на «Славе» черноморской в батарее один первоклассник, а у нас, раздолбаев-тихоокеанцев и раздолбаев-балтийцев и прочих североморцев, аж целых трое. Тимка и я, комендоры-механики, и Артур Ким, наш комендор-электрик. Но Артурик вообще гений, он с Новосибирского университета, с физмата, вылетел с третьего курса на службу. Что интересно, с их факультета народ до окончания не трогали, вешали после лейтенантские погоны, полгода «пиджаком» и на гражданку, в разные НИИ. А Артурик что-то такое натворил, что пинком под зад служить отправили. Правда, его уже неделю как с нами нет, ушел на дембель учиться дальше по новому горбачевскому закону. Везет. Впрочем, кто мешал мне поступить в Ташкентский универ? Никто. Так что везет тем, кто везет.

К вечеру закончили спускать снаряды в погреб. И только было мы с Тимкой, нашим сундуком и все-таки объявившимся комбатом собрались начать загрузку снарядов в питатели подбашенного отделения, как по пароходу снова сыграли учебную тревогу и объявили подготовку к бою и походу.

— Твою об переборку, — недовольно фыркнул комбат, спускаясь с площадки управления. — Что встали? Жилеты и на бак, я сейчас подойду.

— Угу, подойдет он… пока до каюты, пока опохмелится, пока на бак — успеем отвязаться уже, и на середке бухты будет. Самогоном-то перегоревшим от него несет за километр, понятно, в какую аварию попал автобус, — зло пробурчал я, провожая взглядом широкую спину в офицерской тужурке. Поглядел на нашего мичманюгу, который тоже заторопился в каюту за жилетом. — Пошли, Тим.