— Ну да… перед лицом начальства вид должно иметь лихой и придурковатый. Вольно, бойцы, разойдись! — неожиданно рявкнул кап-раз. И мы с Тимкой разошлись. То есть бегом рванули к установке и уже через несколько секунд сидели в конденсорной. Инстинкт уже выработался. Если опасность — беги на боевой пост.

— Установка — ДВУ. Параметры норм, все в исходном, — я опустил рыжий микрофон.

Уже вторая вахта дежурным комендором. Вчера, в принципе, дали отдохнуть и нашему крейсеру, и эскадре вообще. Ждали потийские малые ракетные корабли и два «старых витязя», которые потиху дотопали из Севастополя.

Жуткое зрелище, если честно. Такое впечатление, что корабли хотели убить, и почти убили, но те в последний момент вырвались из концлагеря. Краска выцвела, кое-где потеки ржавчины, на месте срезанных бронзовых букв корабельных имен кое-как намалеванные желтой краской названия.

Наваренные на месте башен СМ-5, универсальных соток, ракетные контейнеры, выкрашены суриком, причем каким-то ржаво-рыжим, похоже, железным. На кровоточащие раны похоже. Интересно, что туда напихали? И откуда целеуказание идти будет, на крейсерах новых антенн нет вообще. И только тяжелые, тяжеловесные башни шестидюймовок молча указывают всем, что у этих «витязей» еще остались тяжелые и острые бердыши.

На их фоне новехонькие МРК сверкают свеженькими бортами как молоденькие красотки румяными щечками.

Хотя мне удалось посчитать крышки на одном контейнере. Четыре штуки. А таких контейнеров шесть, по три на борт. Не знаю, что там за ракеты, но двадцать четыре штуки на борту… это реально много. Дохренища это, приближается к американским крейсерам и их же новейшим эсминцам. Там у них пусковые универсальные, хоть «томагавки», хоть «стандарты». Пусть не шестьдесят ракет, как на «тикондерогах», но на переделке двадцать четыре штуки… много, одним словом.

Натовцы и янкесы в их главе, похоже, считают так же. И нашу эскадру постоянно сопровождают два турецких фрегата и американский эсминец. И «орионы», зря я их помянул. Постоянно кружат рядом. Еще парочка летающих лодок крутилась, потом гражданские вертушки висели, что-то снимали.

Ведут нас со вчерашнего вечера, когда мы отвязались и неторопливо потопали в район стрельб. Стрелять, кстати, крейсера будут хитро — из Каркитинского залива куда-то через Крым, Кубань по полигону в Калмыкии. Тыщи полторы кэмэ получается, кстати, не хуже, чем у «томагавка». Весь наш пароход гудит об этом, еще не стрельнули, а уже обсуждают, как натовцы будут волоса на жопе рвать. Причем стрелять будет один крейсер, «Дзержинский».

А второй будет стрелять из-под Озуртеги, через Кавказ опять-таки по полигону в Калмыкии. Но это, если все пойдет штатно, только через три дня. Сегодня встанем по местам. Заякоримся, включим подавление, будем глушить натовскую разведку. Опять маслопупы будут весь день сверкать на юте, тренируясь в сварке.

МРК и БПК будут гонять натовцем от террвод, а мы стоять на стреме. Похоже, этим учениям Москва придает очень большое значение. Хотя я не помню, чтобы у нас ракеты с кораблей летали на полторы тысячи километров. Нет, с пээл летают, баллистические. А вот крылатые, да такие небольшие — нет. Это ж на самом деле в любой сухогруз сотню ракет можно воткнуть, и пусть шарахаются по рекам СССР, от Волги и Днепра до Невы и Северной Двины… отовсюду вражине прилететь успеет.

Небо на востоке полыхнуло вспышкой, и первая ракеты полыхающей кометой, вопреки земному притяжению, улетела встречать солнце. За ней еще одна, еще… Вспышки следовали одна за другой, небо чертили огненные полосы, оставляя дымные следы. Отдаленный рокот доносился и до нашего крейсера, это пороховые ускорители срабатывали.

После того, как улетели все две дюжины ракет, над заливом поднялся дикий птичий грай и гогот. В темное небо взлетели сотни тысяч крачек, чаек, бакланов и прочей летающей орнитологии. Да уж, нашумели, как бы смотрители заповедника жалобу в Верховный совет и Горбачеву лично не накатали.

— Внимание по кораблям. Говорит командующий корабельной ударной группой. Эскадре — отбой боевой готовности номер один. Объявляю БГ номер два. Поздравляю вас, товарищи, с успешным пуском. Будем ждать результата с полигона. Пока — подвахте отбой. — В колокольчике еще что-то буркнуло, как бывает, когда невыключенный микрофон кладут на пульт, и стихло.

— Ну что, спать пойдем? — Тимка зевнул, выворачивая челюсть.

— Иди ты и карасей с собой забери. И на развод выйди, потом принеси мне чаю баклажку. И снова иди спать. Отдежурю до утренней смены. Днем будем идти на юг, так что отосплюсь. Если, конечно, натовцы что-нибудь не учудят. — Я усмехнулся и ткнул пальцем в небо: — Глянь, как вызвездило. А обещают непогоду, когда я еще на звезды посмотрю?

— Жменя, ты астроманьяк. Тебе на астронома идти учиться надо, на звездочета. Будешь считать — одна звездочка, две звездочки, три звездочки. Лучше, конечно, пять звездочек. И нет разницы, есть ли жизнь на Марсе, — Назаркулов засмеялся и взял микрофон: — Подбашенное и агрегаторная установка — отбой боевой готовности номера раз. Отбой, бойцы, благодарите товарища Жменева, он на звездочки хочет посмотреть.

Снизу донеслись смешки.

— Бойцы. Могу проворачивание в притивогазах устроить, — рявкнул я в открытый люк. — Кому сказано — отбой! Время пошло!

Короткий топот прогар по палубе и пайолам, грохот тяжелой броняхи подбашенного, и тишина.

— Ладно, давай, бди. Я пошел, спокойной ночи. — Тимка снова зевнул и вынырнул наружу.

Я остался один, только ветерок свистел в растяжках, пытаясь сковырнуть снарядные ящики.

— Ходовая — установке. БГ-2 установлена, дежурный комендор стармос Жменев. Пушка штатно.

— Есть установка, ходовая приняла. Отбой связи, — буркнул колокол голосом старпома. Ого, нормально. Обычно первая смена у штурмана. Видать, усиление осталось, раз начальство бдит. Надо не забыть.

После развода Тимка доложился и через полчаса утопал спать. А я уселся на комингс люка и, свесив ноги вниз, долго сидел, любуясь звездами, и попивая чай из крышки термоса. Жаль, конечно, что грузинский, но в чайники матросам индийский попадает не так уж часто. Хорошо, что крепкий и не сладкий, Мамур мои вкусы знает, так что с общего котла лить не стал, плеснул кипятка в термос и пригоршню заварки сыпанул. Эх, лимончика бы еще.

Утром к башне пришел деж по низам, зевая и едва не сшибая стопки из снарядных ящиков.

— Осторожнее, тащ старшмичман, — я усмехнулся, глядя на него сверху вниз.

— Жменев, ты чего там сидишь? Ведь Назаркулов заступал? — удивился маслопупый «сундук», осторожно отдирая зацепившуюся ремешком кобуру от ящиков.

— Живот у него прихватило, подменил, — ответил я, слезая вниз и принимая деятельное участие в высвобождении мичманской сбруи. Ну еще бы, чем скорее я его освобожу, тем скорее он свалит дальше, ему еще весь пароход по левому борту обходить.

— Глянь, как обгорел. Хорошо прожарился. — Деж по низам, прищурившись, смотрел на «Дзержинского».

— Да, здорово. Хорошо бочок подпалил, — согласно кивнул я.

На самом деле, шкафуты и частично бак у старого крейсера стали черные, обгоревшие. Но так он смотрелся гораздо лучше, нежели вчера. Сейчас он на самом деле был похож на старого витязя, вышедшего из серьезной заварухи живым и почти невредимым.

— Учебная тревога. Корабль к бою и походу приготовить! — рявкнула трансляшка, а звонки трижды коротко звякнули и залились длинной трелью. А потом на это все наложился сигнал горниста. О как, у Пашки горло прошло. Три дня без горниста, многовато для корабля первого ранга, даже захождение не игралось.