Перебивая его крик, заиграла бравурная музыка. Комната наполнилась радужным туманом, и Георгию послышалось, что где-то не так далеко шумит море. А может, и не море это было, а что-то другое. Так или иначе, но с явью что-то происходило. Он успел заметить, что пропала из рук всесильная коробочка, исчезла серебристая униформа. Его подхватило неведомой силой, призрачными переходами понесло по спирали. Не вниз и не вверх -- в неведомое...

* * *

Как славно было в молодости играть в гордость. Принимать позы, презрительно кривить губы, рубить штампами направо и налево, без колебаний клеймить... Интересно, в каком же возрасте к нему пришло понимание того, что второе название гордости -- глупость? Уже и не вспомнить. Но должно быть не слишком рано. Скорее всего после института и после завода. Наверное, когда женился. Но так или иначе -- понимание это пришло. Потери заставили, обиды вразумили. Страдание -- оно всегда более усердный педагог, нежели пухло-розовое счастье. Глупая размолвка с другом... Из-за чего

? Да из-за слов. Вернее, из-за несовпадения некоторых слов. Приятель сказал одно, а Георгий чуточку другое. Надулись и разошлись. Потому что гордость и потому что шаг навстречу -- явная уступка, что стыдно и не по-мужски. И до супруги попробуй-ка снизойди со старыми взглядами! До маленьких трагедий шестилетнего сына. А ведь кто знает, какие они трагедии у шестилетних? Возможно, именно у них трагедии-то самые настоящие? А у взрослых -- так, нечто вроде отзвука и эха...

Странное ружьецо Георгий обнаружил в трамвае. Лежало на сидении и ждало его. Словно знало заранее, что он, безоружный и любопытный, будет проходить мимо и не выдержит. Георгий и впрямь не выдержал. Трамвай был в точности такой же, как в его родном городе -- желто-красной расцветки, по-спортивному округлый в отличие от ящикоподобных трамваев Перми или Ленинграда. А дверцы приглашающе распахнуты. Ну как тут не зайдешь?.. Георгий ступил на подножку, осторожно заглянул в салон. После того, как в одной из подворотен он лоб в лоб столкнулся с гигантской мышью, прихо

дилось быть вдвойне осторожным. Впрочем, мышь повела себя странно. То есть потому и странно, что -- стандартно. Едва заметив Георгия, с визгом юркнула в арку, трепеща лапами, кое-как протиснулась и тотчас задала стрекача. Он чувствовал, как содрогается под лапами почва от ее прыжков, и недоумевал. Приблизившись к арке, вытянул руки, на глаз попытался прикинуть ширину и высоту проезда. Получалось довольно прилично, и все же мышь, размерами превосходящая трехтонный грузовик, от него удрала. А позднее таким же образом от него рвануло змееподобное существо, в кот

ором не сразу и с некоторым даже шоком Георгий распознал дождевого червя. Складчатой головой извивающаяся тварь отшвырнула в сторону крышку канализационного люка, стремительно распухая и сдуваясь, пролезла в колодец. Такую же панику он наблюдал в детстве перед походом на рыбалку, когда поднимал в огороде влажноватые доски в поиске наживки. Вот и в этом трамвае могла оказаться какая-нибудь живность, а оказалась винтовка, которую Георгий без особых раздумий закинул за спину. Тут же рядом на сидении стопочкой лежали книги. Как выяснилось, книги более чем с

транные. То есть, разумеется, он заглянул в них. И ничего не понял. Более или менее ясно читался заголовок, кое-как прочитывались первые строки страниц, а далее начиналась полная тарабарщина. Вернее сказать, дело было даже не в строчках, а в его собственном мозге. Не мог он сдвинуться ниже, хоть ты тресни. Взор буксовал в расплывающихся буквах, смысл читаемого безнадежно ускользал. Он словно пытался разглядывать тончайшую вязь, погрузив голову в мутный кисель. Такое у него складывалось ощущение. Но едва взгляд отходил в сторону, как наваждение исчезало. Обши

вка салона, шляпки винтов, полосатая, постеленная на полу резина -- все отпечатывалось в голове с исключительной отчетливостью. И снова с отчаянием обезьяны, тычущей взор в зеркало, он возвращался к началу страниц.

"Вселенная возникает из первоатома, но первоатом рождается из песчинок..." Что это? К чему?.. Он листал дальше. "Малое способно пожрать большое, ибо большое рождено малым. И малое, по воле Всевышнего уничтожается токмо еще более малым..." И так далее, в том же духе. Чтобы не мучить больше глаза, Георгий положил книги на сиденье. Подумав прошел в кабину водителя.

Трамваями ему управлять еще не приходилось, однако интересно было попробовать. Устроившись в жестковатом кресле, он наугад принялся щелкать многочисленными тумблерами. Вопреки всяческой логике, электричество присутствовало, и техника изъявляла полное желание подчиняться. Затворились и снова распахнулись задние и передние дверцы, послушно замигали бортовые огни, включилось салонное освещение. Наконец загудело и под ногами, вагон дернулся и поехал. Не так уж это сложно оказалось -- обучиться вождению трамвая.

-- Ишь, мальчишка! -- Георгий усмехнулся. -- Дорвался до сладкого!..

Здорово было бы еще порулить, но те, кто ездят по рельсам, как-то к этому не привыкли, и он катил по улицам, временами притормаживая, внимательнее озирая незнакомые площади и проспекты. Вдоль бровок кое-где красовались автомобили, но с ними он тоже успел познакомиться. Сплошная липа! Ни дверц, ни внутреннего управления. Машины-пустышки с фарами без ламп, с колесами из камня, прочно приросшими к асфальту. Трамвай же был настоящим и бежал довольно резво, подрагивая на стыках, скрежеща корпусом на особенно крутых поворотах. Доставляя себе удовольствие, Георгий

то и дело прижимал подушечку клаксона, без нужды хлопал пневматическими дверцами. Вагоновожатый, так тебя перетак! Сына бы сюда с женой! Жену в салон, а сына на колени. И говорить с ними о чем-нибудь хорошем -- жене о грядущем ремонте, сыну о цирке и о пирожных. Ведь не баловали мальчонку сладким! В пуританских традициях воспитывали! Не то экономили, не то зубы берегли -- не поймешь. Но главное -- мало говорили. Приходили с работы усталые, ворчливо хлебали суп, вразнобой и не без раздражения отвечали на бесконечные вопросы потомка, а после шли глядеть телеящик. И

ведь не показывали ничего хорошего! Новости-телеужасы, сериалы-телекошмары... Зачем, для чего? Чтобы убивать время? А потом сон, пробуждение -- и все с самого начала. И невдомек им было, что так и проплывет вся их жизнь. Сын вырастет вблизи, но не с ними, жена быстрее состарится, а его, как большинство незадумчивых мужиков, разобьет преждевременный маразм. И ничего общего, кроме совместных привычек, так и не наживут. Великое богатство, нечего сказать!..

Даванув педаль тормоза, он резко подался вперед. Трамвай, вереща тормозными колодками, останавливался. Впереди прямо на рельсах стоял человек. Вернее, одна его нога стояла на рельсах, вторая покоилась на тротуаре. Ножищи четырехсотого размера!.. Задрав голову, Георгий с ужасом уставился в лицо великана. Этажей шесть или семь, голова -- с купол средней колоколенки, плечи и грудь соответствующие.

-- Что ж ты, дорогой, встал-то на дороге!.. -- дрогнувшей рукой он потянулся за ружьем, стянув с плеча, выставил перед собой. -- Я ж тебя не трогал, и ты меня не трогай...

Великан по-прежнему не двигался с места, хотя голова его чуть склонилась.

Где же тут задний ход? Какую их этих кнопок он еще не нажимал? Георгий лихорадочно шарил по пульту. Или нет его у трамваев? Заднего хода? Вперед и только вперед шпарят?..

Ручища гиганта качнулась, подобием крановой стрелы пошла вверх.

Зараза!.. Прихлопнет же сейчас! Как муху!.. Георгий резко ткнул ружейным стволом в лобовое стекло. В наметившуюся трещину ударил сильнее. Брызнули осколки, образовалось небольшое отверстие -- как раз под винтовку.

-- Только замахнись мне! Вот только замахнись!.. -- Георгий опустил ствол на зубчатые края амбразуры, прищурил глаз. Целить в голову не позволяла изрядная высота противника. Для этого пришлось бы высадить все лобовое стекло целиком. А великан поднимал уже и вторую руку. Георгий не выдержал. Подобных монстров опасно провоцировать, но еще опаснее давать им свободу действий. Даже если захочет приласкать -- сомнет в гармошку. Вместе с трамваем и примыкающими рельсами...