- 60

щим водяным столбом обрушивающимся в круглое озерцо, напоминающее вытесанную среди скал огромную чашу, где в ореоле хрустальных всплесков бешено кружилась вода, устремляясь к следующему водопаду. Длинные травы клонились над землёй, словно золотистая нечёсанная грива, а между тускло поблескивавшими каменными глыбами поднимались из густого мха, устилавшего землю изумрудным бархатным ковром, тонкие кружевные папоротники.

Подкрепившись съедобными ягодами, мы выкупались в озере и устроили привал. Джон Большая Вода говорил, что ядовитых ягод здесь больше чем съедобных и дабы не отравиться нужно следовать выбору птиц. Он показал также, как соорудить пандановое укрытие.

- Лучший способ уберечься от москитов, распространяющих тропическую лихорадку - это вымазать тело и лицо грязью, обклеившись после этого эвкалиптовыми листьями, - наставлял меня Большая Вода. - Здесь также попадаются москиты, вызывающие столь постыдный недуг, как слоновая болезнь мошонки.

Когда над морем взошла луна, мы тронулись в обратный путь. Чтобы вернуться в наш бивак, нам предстояло вскарабкаться на плато высотой три тысячи футов. На этот раз я преодолел подъём значительно легче чем в день моего прибытия на Фиджи, несмотря на то, что куда-то исчез Большая Вода, очевидно, решив подвергнуть меня испытанию на выживание в одиночку.

В биваке меня встретил один лишь деревянный идол Нденгей, мрачно взиравший на меня с фасада культового строения. Вокруг не было ни души. Ни воинов нэнгэ с их оглушительными деревянными гонгами, ни Джона Большая Вода, ни командора Сэмпсона, ни доктора Бернсайда, ни даже Мелисанды. Все исчезли бесследно. Исчез даже авианосец "Китти Хоук".

17

На тринадцатый день у входа в хижину я обнаружил воткнутую в песок расщеплённую палку с письмом для меня. Письмо пришло из Вайоминга от моей крёстной матери Чёрной Буйволицы, индианки из племени шошонов, семидесяти семи зим от роду - племянницы вождя племени и бабки моей покойной жены. Ума не приложу, как это послание нашло меня на одном из трёхсот шестидесяти пяти островов Фиджи притом, что было отправлено на Южный полюс. Очевидно, адмирал Мак-Кэйб, перехватив письмо, переправил его впоследствии мне. Ввиду того, что Чёрная Буйволица никогда не умела ни читать, ни писать, письмо было написано за неё моим шурином Вилли Мало Неба - голливудским каскадёром и вообще весьма проворным краснокожим.

"Дорогой Медвежья Лапа, раздвоенный твой язык и двуличная твоя душа! писал Вилли. - Чёрная Буйволица всё время спрашивает, что делает Медвежья Лапа на Южном полюсе? Она не знает, что такое Южный полюс и всё ещё думает, что Земля такая же плоская, как твоя голова. Поэтому возьми листок бумаги и черкни ей пару слов. Она не становится моложе, Сэм, и вместо того, чтобы стыдиться родства с таким горе-охотником, как ты, она постоянно беспокоится о тебе. Что касается меня, то я имею шансы на успех в Голливуде.

Любящий тебя, Вилли Мало Неба."

В приступе одиночества мне внезапно захотелось, чтобы здесь, на ВануаЛеву, рядом со мной оказался Вилли, и мы могли бы весело проводить время, как

- 61

в те годы, когда я ухаживал за его сестрой Дженни Старлайт.

Я находился в подавленном настроении. Ведь Сэма Карсона больше не существовало. Я долго и печально думал о чём написать Чёрной Буйволице, как вдруг отчётливо услышал чьи-то шаги и затаился, загасив костёр песком. Схватив верёвку, я лихорадочно сделал две петли на обеих концах. Замаскировав одну петлю на тропинке, а другой заарканив верхушку крепкого, эластичного и гибкого дерева, я с колоссальным усилием пригнул его к земле и зафиксировал в таком виде при помощи ещё одной верёвки и соседнего дерева.

Человек двигался быстро, поэтому увидел ловушку, лишь когда попал в неё. Я ударил своим обсидиановым кинжалом по верёвке, притягивавшей дерево к земле, и кто-то повис вниз головой, словно летучая мышь.

Когда я вышел из укрытия, человек сложил руки на груди в знак смирения. Конечно, это был Большая Вода. Я не хотел унижать его достоинство, поэтому быстро помог ему освободиться.

- Отлично сработано, - сказал он. - Для белого человека, конечно.

Для него я оставался белым человеком.

- Разве я ещё не нэнгэ? - недовольно осведомился я.

Большая Вода окинул меня придирчивым взглядом знатока.

- Ты станешь нэнгэ сегодня ночью, во время великой фиесты Туке.

Я был страшно голоден, и при мысли о ночном пиршестве у меня даже заурчало в животе.

- Надеюсь, ваше шаманское божество пошлёт мне парочку аппетитных цыплят, не забыв при этом о жареной айдахской картошке, свежем сельдерее и салате! Мне ужасно надоели копчёные угри, и я давно мечтаю выпить чего-нибудь покрепче, чем кокосовое молоко.

Джон Большая Вода нахмурился и сурово посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд у него был тяжёлый, и мне стало неловко.

- Брат мой и последователь, - сказал он властным тоном, - до самой полночи, пока ты не исполнишь обряд посвящения, не смей даже думать о бренной пище! - мой наставник несколько смягчился, и глаза его приобрели блаженное выражение. - Кроме того, да будет тебе известно, что Туке не божество, а царство вечности в небе, на земле и под водой. Туке - вечный суд над живыми и мёртвыми, глас которого слышен в раскатах грома, а воля проявляется в проливных дождях, огненных молниях и семицветной радуге. Сегодня ночью в жертву будет принесена человеческая плоть, ибо от этого зависят жизнь, здоровье и благополучие нэнгэ.

За две недели моего пребывания на фиджийском острове Вануа-Леву я невероятно похудел, я был так голоден и настолько соблазнён сладкой мыслью о ночном пиршестве, что даже последнее замечание Большого Джона о человеческих жертвоприношениях не испортили мой зверский аппетит. Я посмотрел голодными глазами на своего наставника и мечтательно произнёс:

- Боюсь, что до наступления ночи, прежде чем стать нэнгэ, я не выдержу и съем тебя, до того у меня разыгрался аппетит. Кажется, я даже стал понимать всех местных каннибалов.

- Но, чтобы меня съесть, тебе придётся снова поймать меня в ловушку, резонно возразил Большая Вода.

Под вечер, на обратном пути в бивак, после напряжённой прогулки по дре