– Да и мы, пожалуй, тоже покушаем, что Бог послал, – чуть слышно, словно себе одному, пробормотал не простой старикашка, поднимая ложку-«весло». И, словно по сигналу, все пятеро сидящих за «дубком» сокамерников принялись нарочито не спеша поглощать залитый кипятком китайский пищевой концентрат с черняшкой.

Артем изо всех сил старался есть медленно, одинаково со всеми, но все равно разделался с обедом самый первый. Сказался пятидневный голодный марафон. В мучимом изжогой после проклятого местного эрзац-хлеба желудке появилась приятная тяжесть. По всему телу разлилось умиротворяющее тепло. Дешевая забугорная жрачка, бесполезный для здоровья фаст-фуд, густо замешенный на искусственных пищевых добавках, казался сейчас Греку самым вкусным в мире деликатесом.

– Спасибо тебе, отец, – утерев обильно выступивший на лбу горячий пот, Артем отхлебнул из кружки последний глоток горьковатого чая без сахара и с благодарностью посмотрел на старика.

– Как тебя звать-то, Грек? – доброжелательно осведомился Геннадий Пахомыч и закусил гильзу папиросы. Рядом, как по взмаху волшебной палочки, тут же появился огонек зажигалки. Это расстарался бандитского вида скуластый невысокий пацан с глубоким, явно недавним розовым шрамом на подбородке. По хате поплыли клубы сизого дыма.

– Артем, – сказал Грек.

– Куришь? – приподнял одну бровь старик.

– Время от времени, – пожал плечами несколько расслабившийся, раскрасневшийся Артем. После сытной еды его стало неумолимо клонить в сон. Веки налились свинцом. Взгляд то и дело перескакивал с деланно-равнодушных лиц сокамерников на заветную нижнюю шконку, ближнюю от закрытого простынями «санузла». Место, что и говорить, не самое престижное в хате. Но в его положении выбирать не приходилось. Отдельная шконка в любом российском СИЗО – это роскошь, доступная лишь смотрящим камеры и блатным. Обычные мужики уже много лет кряду вынуждены спать по очереди, строго отведенное время, сменяя друг друга каждые пять-десять часов.

– Если шибко не тянет, тогда лучше не травиться, – глубокомысленно изрек старик, разглядывая тлеющий оранжевым угольком кончик «Беломора». – Я вот в пятый раз за жизнь бросить собираюсь. Завтра с утра последнюю высмолю – и абзац. Такая зараза – не приведи господи… Ты, это, располагайся, Артем. Знаю я, как оно в первый раз после сборки. К тому же, вижу, досталось тебе от мусоров крепко, – разглядывая ссадины на лице и руках Грека, понимающе кивнул смотрящий. Перевел взгляд на амбала:

– Тюря, покажи человеку его шконку.

– Вон та, – ткнув пальцем в сторону, бесцветно бросил бугай. – Нижняя.

– Иди, Грек, поспи, – предложил, а по сути приказал старший хаты. – Ополоснись прежде на дальняке, ежели хочешь. Это у нас можно.

– Да, пожалуй, – Артем поднялся из-за «дубка», убедился, что все закончили трапезу и зашел за занавеску из простыней. Скинул куртку от спортивного костюма и с огромным удовольствием быстро ополоснул торс, лицо и руки. Оделся, подошел к обвисшей, продавленной шконке, сел, скинул кроссовки и впервые за пять дней смог спокойно вытянуться на одеяле, подмяв под голову жидкий засаленный комок, отдаленно напоминающий подушку.

Морально уже готовый ко всем обещанным следователем Птицыным ужасам СИЗО, он был несколько обескуражен столь неожиданным помещением его на «спец» и теплым приемом в хате, по сравнению с общими камерами больше похожей на элитный курорт, правда, за колючей проволокой. Интуиция подсказывала: это неспроста. За все в этом волчьем мире нужно платить, тем более здесь, в тюрьме. Поэтому Артем был начеку. Удобно устроившись на шконке, он вместо того чтобы спать, принялся вполглаза разглядывать тихо переговаривающихся сокамерников.

Смотрящий. С ним все ясно: в хате Леонид Пахомыч – царь и бог. Его слово – закон. Как скажет, так и будет. Без ведома и одобрения старика в камере ничего не делается. Если помещение на «спец» отнюдь не случайно и для него, Грека, стараниями купленной Киржачом администрации СИЗО готовится изощренная подлянка, то следить нужно прежде всего за смотрящим. Он даст сигнал…

Тюря. Без сомнений – правая рука старика. Не слишком умен, но здоров, как бык. Судя по расплющенному носу – возможно, бывший боксер. Идеально подходит на роль верного телохранителя.

Парень со шрамом. Бандит. К гадалке не ходи. Причем, судя по выражению морды лица, – хитрый. Но до бригадира явно не дотягивает. Боевик, из опытных.

Цыган. Гладкий, холеный. Зубы белые. Даже ногти пилкой обработаны. Или вор, или наркоторговец. Такой для расправы не подходит, слишком слаб и не приучен к работе кулаками. Однако в качестве провокатора, способного затеять ссору на ровном месте, незаменим. Этакий Гоблин-Подлиза…

Ничем не приметный мужик лет сорока с округлым, почти аккуратным пузом. На внешней стороне широкой, привыкшей к физическому труду ладони старая наколка в виде встающего из-за моря солнца и чаек. И надпись – «Волга». Похоже, бывший матрос, из речников. Дизелист или трудяга-боцман. То и дело переговаривается со стариком. Достает самодельные карты-«стиры», раздает. В каждом неторопливом движении чувствуется уверенность. Темная лошадка.

Пятый из сидящих у «дубка» сокамерников – странный тип с крючковатым носом и волосатой родинкой на щеке. На вид – лет около тридцати. Бледный, ко всему равнодушный. С ним никто не разговаривает. На него не обращают внимания. Но точно не опущенный. С «петухами» никто вместе за одним столом не ест. Кто такой – совершенно не ясно.

Двое на верхних нарах почти братья-близнецы. Но не родственники. Один читает мятый журнал с голыми девицами на обложке. Другой, нисколько не стесняясь, пялится прямо на Грека. Отвянь, лабух, глаза сломаешь!.. Ему все пофиг. От таких можно ждать любой гадости. Ладно, мы тоже не пальцем деланные.

За окошком хаты уже совсем темно. Скоро ночь. По телевизору передают новости: злые чечены подбили очередной российский вертолет. Гора трупов. Через три месяца должен появиться на свет первый клонированный ребенок. Стареющая бабушка и поп-звезда в очередной раз выползла из-под скальпеля пластического хирурга и открыто наставляет рога своему благоверному, внаглую флиртуя с сопляком-юмористом. Американские астрономы предсказывают в начале 2006 года столкновение Земли с гигантским астероидом и конец света. А теперь – прогноз погоды. Здесь – как в песне: в Петербурге сегодня гроза. В Петербурге сегодня дожди…

Только не спать. Хотя бы первую ночь. Глаза закрываются сами собой. Не спать. Не… спа…

…Грек поднял веки. Ему показалось, что его разбудил какой-то странный звук, но в камере было тихо. Телевизор не работал. Все, за исключением одиноко сидящего за «дубком» и в тусклом свете читающего книгу старика, спали. Кажется, он отключился часа на три-четыре. Усталость за время сытого отдыха заметно отступила. Но шевелиться не хотелось совершенно.

Артем глубоко вздохнул и снова закрыл глаза. Но тут же открыл их вновь, услышав звук, несколько секунд назад заставивший его проснуться. Это был шепот двух переговаривающихся совсем рядом, за ширмой на «дальняке», голосов.

Сонливость сняло как рукой, едва, обратившись в слух, он уловил свое, внятно произнесенное одним из сокамерников имя – Грек. Двое, спрятавшиеся буквально в двух шагах от шконки, за натянутыми простынями, говорили именно о нем. Артем мгновенно подобрался, чувствуя, как от взорвавшегося, пулеметной очередью застучавшего пульса на секунду потемнело в глазах. Он не шевелился, выжидая, что будет дальше, и внимательно вслушиваясь в доносящиеся до него обрывки разговора. Мельком оглядел шконки. Пустовали три. Одна – сидящего за столом смотрящего. На двух других при его появлении в хате лежали угрюмые «близнецы».

Шепот стих. Простыня тут же колыхнулась, и две крепкие фигуры, бесшумно ступая, выскользнули из закутка и подошли к столу. В руке одного из «близнецов» Артем увидел сделанную из куска толстой капроновой веревки затяжную удавку. Тот молча показал ее отвлекшемуся от чтения старику. Леонид Пахомыч отодвинул книгу, молча кивнул, приложил указательный палец к губам, обернулся и легонько тряхнул за ногу развалившегося рядом с его пустующей шконкой Тюрю. Второй «близнец» принялся тормошить лежащего на втором ярусе бледного обладателя волосатой родинки. Сквозь щелочкой приоткрытые веки внимательно наблюдая за происходящей в камере возней, Грек старательно делал вид, что спит, но тело его было готово к жестокой драке. Итак, он оказался прав, заподозрив подлянку в том, что вместо общей хаты неизвестно за какие заслуги его поместили в чистенькую камеру с – вот так чудо! – случайно пустующей нижней шконкой. Никакой это был не «спец». Натуральная пресс-хата. Слава богу, он успел понять это до начала подавляющей акции…