Было время, когда я мечтал стать чемпионом мира и совершить какой-нибудь подвиг. Счастье мое заключалось в обладании мотоциклом, в успехе и славе, но минуло время, и эти желания прошли бесследно, и мне теперь смешно вспомнить, что я хотел стать чемпионом мира, не потому, что я пренебрежительно отношусь к спорту или не уважаю подвиг, до такой глупости я пока не додумался, а потому, что высшей идеей считаю - найти счастье для леса. Что может быть на свете выше этого желания? В лесу я пережил и счастье, и несчастье. Я встретил деда, но я его и потерял. Я открыл для себя лес, но, открыв его, я затревожился о его судьбе, и если вначале охранял его по долгу службы, то потом - по велению совести. Я заболел тревогой о лесе, и мне лучше бы не открывать было леса. Гораздо проще и спокойней думать о чемпионстве, чем о судьбе, о счастье леса. Я взял на себя тяжелую ношу и иду под ней сгибаясь. Найдя счастье, я все-таки его пока не нашел. Но я готов быть несчастным, лишь бы лес был счастлив.

В войну моя двоюродная сестренка каждое утро садилась за пустой стол с ложкой в руке. Еды в доме не было и не могло быть, она это знала, но все равно она садилась за стол и сидела весь день, зажав ложку в руке. Она верила, что еда будет, и ждала ее. Так и я сидел по утрам со своей ложкой и ждал награду. Награды не было. Через некоторое время я узнал, что за поджог казенного имущества и невывозку жердей директор лесхоза в приказе объявил мне выговор. Это, видно, и была награда за мои муравьиные страдания.

24

Сижу на кордоне и как будто кого-то ожидаю. Словно кто-то свернет с шоссе, протопает по тропинке, загрохочет каблуками в сенях, толкнет дверь и явится собственной персоной. А кого жду? Кто посетит меня в лесу, кому есть до меня дело? Утро? Оно уже было. Полдень? Тоже. И вечер пришел. Потолкался на тропах. Обжарился на солнце. Ветер обдул меня спереди и сзади и улетел восвояси. Небо? Его не надо ждать, оно надо мной всегда, глянь, и сразу увидишь, встретишься. Птиц тоже нагляделся достаточно. Видел двух теток-цветочниц, ходили они по полю и рвали ромашки в город на продажу. Ягодников целый автобус повстречал. На речке семейство расположилось на отдых вместе с машиной. Зяблика видел, ворону, змею мертвую на дороге, кому-то не утерпелось проявить себя, увидел на дороге змею - и убил, и храбрецом себя чувствует - как же, спас от гибели человечество. Видел лося, след куличков в болотной грязи. Встречал и провожал облака, а это дело серьезное. Разглядывал муравейник. Видел свои собственные руки, ноги, а в реке лицо. Все вроде бы старое, знакомое, известное, а если не известное, то все равно известное. Сидел на пне и ничего не видел. Так тоже случается в лесу - сидишь и ничего не видишь, не слышишь, а от этого еще больше и видишь, и слышишь. Здоровался с травами, с цветами. Одну ромашку особенно горячо приветствовал, раза четыре к ней подходил, а она меня не отпускала. Вроде бы все оглядел, всех посетил. И радовался лесу, и волновался за него. Каких еще необыкновенных встреч жду? Что подарит мне лес? Счастье? Его у меня хоть отбавляй. Людей? Я на них нагляделся. Ночь? Она придет, чего ее ждать. Жди не жди, а явится. Луну? И она придет. И звезды придут. В самом деле, чего может ждать человек, когда у него все есть? Может быть, смерти? Но она не придет, чего ей приходить в этот вечер, она придет, когда я ее меньше всего буду ждать. Работы? Ее у меня достаточно. Нет, ничего я не жду, а просто сижу усталый. Все у меня есть, и ждать мне нечего. Хлеб, соль, картошка, вода.

25

Спал я последнее время беспокойно, просыпался от каждого шороха и снова засыпал, сны снились мне всю ночь. Я бы с удовольствием рассказал два-три из них, самых интересных, но к снам у меня отношение не из любезных, не люблю слушать про чужие сны и о своих помалкиваю. Случается, конечно, у человека два-три сна, что называется, вещих, которые помнятся ему всю жизнь и от которых он не может отказаться, так соблазнительно рисуют они ему его будущую судьбу, в остальном же сны - это нагромождение чепухи. Когда при мне кто-нибудь рассказывает свои сны, а таких любителей, особенно среди женского пола, оказывается предостаточно, я испытываю смущение, неловкость, как будто человек раздевается передо мной, а мне не хочется его видеть голым. Ладно, если он в снах видит только себя и говорит о себе, тут, как говорится, взятки гладки, что с ним случилось, что произошло - он сам за себя в ответе. Но бывают и такие сновидцы, что и тебя в свой сон прихватят, и, рассказывая потом тебе, как ты ехал, например, верхом на козле или какие у тебя отросли ослиные уши, настолько увлекаются виденным, что, найдя на твоей голове обычные человеческие уши или не видя тебя верхом на козле, принимают этот факт как смертельную обиду, словно ты их обманул в лучших чувствах. Знал я одного такого человека, которому снилось каждую ночь, будто приходили к нему соседи и брали у него деньги взаймы, и, проснувшись, он бежал к ним и требовал вернуть долг, да еще жаловался перед посторонними на свое мягкосердечие.

В ночи меня разбудил осторожный стук в окно. Дверь на крючок, по обыкновению, у меня не была закрыта, и я крикнул: "Входите!" Но в избу никто не входил. Я прислушался, было тихо. Тем не менее для меня не было тайной, что за стеной стоит человек. Не надевая брюк, босиком, я вышел на крыльцо и сказал громко: "Кто там? Входите!" Кто-то оживился в темноте. Я двинулся в избу. Человек последовал за мной. Я пошарил на столе спички, зажег керосиновую лампу; ночной гость тем временем, гремя сапогами, переступив порог моего дома, стоял за спиной, не решаясь идти дальше. Свет от лампы разгорелся, изба осветилась. Я увидел гостя. Это был молодой солдат, невысокого росточка, худенький, бледненький, невзрачный на вид; кроме формы, ничего солдатского, ни военной выправки, ни бравого вида - не мужчина, а отрок.

Посещение ночного гостя для моего кордона штука редкая. Если днем прохожие наведывались ко мне частенько - попросить воды или узнать обратный путь в город, то ночной гость? Сколько помню, все ночные визиты были исключительны по своей важности. Один приятель однажды пришел, чтобы сообщить мне, что на свете есть звезды. Другой разбудил меня среди ночи, чтобы узнать, уважаю ли я его, и заверить меня в своем полном почтении.

Я предложил солдату сесть за стол и, поскольку моим правилом было всегда накормить гостя, стал доставать еду. Картошка в духовке была еще теплая. Вода в чайнике тоже. Солдат с достоинством принял приглашение, но ел торопливо, как человек, не евший несколько дней. Попив чаю, он стал рассказывать мне, как с увольнительной отправился в город к брату и не застал его - брат был моряком и ушел в море, - и возвращался обратно в свою часть, но по дороге заблудился и попал в мой лес, где полночи воевал с чертями и ведьмами. Тут он посмотрел на меня, желая узнать, какое впечатление производят его слова о ведьмах и чертях. Я слушал солдата со вниманием. По его словам, он попал в какое-то подобие ада, о котором читал в старых книжках, где мучили и терзали людей, - и солдат, наглядевшись на эту несправедливость, возмутился и принял бой с нечистой силой. И такой начался там жаркий бой, такое взбаламутил он море своими подвигами, что ни одного черта даже на разживу не осталось.

Принять всерьез рассказ солдата о чертях и ведьмах я не мог. Что он ездил в город в увольнение, что не застал брата - да, но что он в моем лесу нашел пристанище чертей и ведьм, да еще мучающих людей, в это поверить трудно. Во-первых, если говорить о чертях серьезно, то все это выдумка, не стоящая внимания, сказка, фантазия человека и не имеет к существу жизни никакого отношения. А во-вторых, если и допустить только чисто теоретически мысль о чертях, причем исключительно чтобы потрафить такому человеку, каким был солдат, то что я мог бы сказать о чертях во-вторых? А то, что в моем лесу я их не видел и, следовательно, их там не было никогда и быть не могло.

Случалось, конечно, что и я встречался в своих кварталах с ужасными типами. Попался мне однажды, например, охотник, который стрелял певчих птиц: пеночек, зарянок, дроздов, соловьев и прямо с перьями жарил на вертеле. И когда я поймал его за этим занятием, он, вместо того чтобы осознать свою вину, шарахнул в меня дробью, благо заряд оказался вполсилы. Другой кормил птенцами свою собаку, полагаю, для того, чтобы у нее был заливистый лай. Забредали в мой лес голубки и почище: лес открыт для всех и дверей у него нет. Но приходили и уходили, и надолго никто не задерживался. Прожить в лесу незаметно час-другой с трудом можно, но прожить неделю, год - немыслимо. Можно ветку сломать, и лесник не заметит ущерба. Но жить припеваючи, днем спрятавшись от людей, а ночью выползая из леса, совершать злые деяния, как когда-то в старину делали разбойники, чтобы об этом никто не знал, - это уж слишком.