На вечеринке было всего семь человек: Эйнштейн с падчерицей от второго брака (жену свою, любимую Эльзу, он недавно похоронил в Принстоне), Элис с Сергеем, многолетняя подруга старого холостяка Джаспера Глория, его брат Ланс и, наконец, сам виновник торжества. Когда "Обворожительный" подкатил к домику, который арендовал Джаспер, там уже было припарковано две машины. Хозяин встретил Сергея и Элис на крыльце. Улыбчивый, застенчивый, с мощными линзами очков на орлином носу, он обнял Элис, краем глаза рассмотрел Сергея, провел их в гостиную. Млел теплый, светлый, летний вечер, но окна были зашторены и в заставленной разностильной мебелью комнате стоял полумрак. В кресле спиной к кабинетному роялю полулежал человек. Вытянув ноги, скрестив руки на груди, он то ли дремал, то ли пребывал в глубокой задумчивости. При появлении Элис и Сергея он выпрямился, открыл глаза. Джаспер включил редкий в провинциальных домах верхний свет, человек встал и сказал как-то особенно по-домашнему, ласково: "Добрый вечер". И Сергей почувствовал, как по всему его телу пробежала горячая волна: он встретился взглядом с глазами человека. "Какие добрые, какие всепрощающие глаза! подумал он. - Вот так же, точно так же смотрел на меня Григорий Иванович Петровский, когда я мальчишкой-несмышленышем получал его отеческое благословение". Эйнштейн обнял Элис, дважды прикоснулся губами к ее щекам: "Еще бы мне вас не помнить, деточка! Вы же автор одного из самых интеллектуальных и чистых интервью, взятых у меня в этой стране". И, повернувшись к Сергею, крепко пожал ему руку.

- Вы из России? Рад, очень. Вы там осуществляете грандиозный социальный эксперимент. Покончить с нищетой - прекрасная мечта! Главное при этом обеспечить свободу. Джаспер говорил мне, что вы, как и Элис, газетчик. Надеюсь, вы не будете меня интервьюировать? Хорошо, очень хорошо. Я устал от работы, от дум. Так славно просто отдохнуть, помузицировать, побеседовать без опаски, что твои слова поймают и начнут полоскать на страницах газет.

Застолье было мягким, добрым, уютным. Эйнштейн с подкупающей старомодной галантностью ухаживал за Элис и Глорией, которые сидели по правую и левую от него руку.

Джаспер рассказывал забавные истории из жизни известных и не очень постоянных и приглашенных членов Института Специальных Исследований. Эйнштейн, добродушно посмеиваясь, добавлял эти истории комментариями, которые давали взгляд на события со стороны. Падчерица Эйнштейна, жгучая брюнетка с редкостно прелестным профилем, молчавшая весь ужин, вдруг спросила Сергея: "Как сегодня живет простой человек в России и что стало с теми, кто раньше находился за воспретительной чертой оседлости ?" Сергею частенько приходилось выступать перед американской студенческой аудиторией и эти или подобные вопросы были одними из наиболее часто задававшихся. Он и теперь отвечать стал внушительно, привычно перемежая устоявшиеся политические клише пропагандистски выигрышными цифрами. И вдруг осёкся. "Эх, не так надо здесь, в присутствии этого великого человеческого Разума, говорить, не так и не то", - чувствуя внутренний дискомфорт, даже стыд, думал Сергей.

- Это мы уже где-то слышали, - прикрыв ладонью зевоту, сообщила самым невинным голосом Глория.

- Ты не права, - довольно резко заметил Ланс. - Мне интересно. Не из наших бульварных херстовских листков, а из уст живого русского, оттуда.

- И мне интересно, - поддержала его падчерица. Подумала, глядя с явной симпатией на этого милягу-русского: "По-ро-дис-тый!". Добавила вдохновляюще: - Ооочень!

Элис бросила на нее уничтожительный взгляд, подумала почти зло: "Что понравился?! На чужой каравай рот не разевай, милашка. Хорррошая русская пословица. Jesus Christ, я уже думать начинаю по-русски". Посмотрела пытливо на Сергея - не положил ли он сам глаз на смазливую семитку. Вроде бы нет.

Эйнштейн задумчиво произнес:

- Да, хорошо, я рад, что услышал сегодня. Невероятно, но это так: громадная Россия сегодня - страна атеистов. - Помолчав, продолжил: - Я ведь сам не принадлежу ни к какой ортодоксальной религии. Но в душе я глубоко религиозный человек. Конечно, личный Бог как Высшее Существо, как Организующее Начало во Вселенной понятие весьма специфическое.

- Значит, все что творится в ней, происходит случайно, хаотично? - не удержался от вопроса Сергей и сам испугался сказанного.

- Вот великолепный вопрос! - Эйнштейн впервые за весь вечер с явным интересом разглядывал русского. - Отвечаю - ни в коем случае! Вселенная есть воплощение абсолютного закона и порядка. По моему мнению, Бог может быть премудрым, но Он не воинственный.

Все молчали, осмысливая сказанное. Эйнштейн пригладил рукой густые, седые волосы, и когда вновь заговорил, лицо его было обращено к Джасперу: "Я не хожу ни в синагогу, ни в церковь, ни в кирху. Но у меня, как и у каждого другого в этой стране, есть выбор. Не понимаю, как можно лишить человека выбора?"

Сергей понял, в чей огород брошен камень, напрягся, молчал. Заговорила Элис:

- Я была в нескольких русских церквях, видела сотни молящихся. Правда, бoльшая часть прихожан, которых видела я, женщины и старики. Но была и молодежь. Я брала интервью у их вождя Джозефа Сталина.

Теперь Эйнштейн с интересом смотрел на Элис.

- Читали. Восхищались! - громко, как на митинге, выкрикнул Джаспер.

Благодарно ему кивнув, Элис продолжала:

- Готовясь ко встрече с русским диктатором, - она быстро посмотрела при этих словах на Сергея, но он никак на них не реагировал, - я была заинтригована одной, нет - двумя деталями его биографии. Во-первых, он учился в духовной семинарии, то есть готовился стать священником. И второе - в юности он писал стихи на своем родном языке...

- Кто их в юности не писал! - вздохнула Глория.

- Они были помещены даже в антологии, - бросив на нее недовольный взгляд, продолжала Элис. - Так вот, и о том, и о другом я спросила у него во время встречи.

- Что же он ответил? - Эйнштейн с любопытством ждал, что скажет американская приятельница этого совсем не глупого русского. Зашоренного да, но не глупого.

- Что кроме стихов у него были и другие хобби...

- Бьюсь об заклад один к десяти, он не знал этого слова, - усмехнулся Ланс.

- Конечно, не знал. У них для выражения того же понятия есть свое словечко - конёк. Так вот, он сказал, что у него был не один конёк, но он стал политиком. И ушел в нее из своей семинарии. Но при этом заметил, оговорив: "Не для печати", что хотя официально Россия атеистическая страна, верующих там по неофициальной, но достоверной статистике более ста десяти миллионов. И что истинная вера дремлет в сердце каждого русского до стечения чрезвычайных обстоятельств. И привел русскую пословицу: "Пока гром не грянет, мужик не перекрестится".

- Я так понимаю его слова, - Эйнштейн встал, прошелся по комнате, гром это война. И Гитлер, и Муссолини усиленно тащат планету к кровавой бездне. И работают наши коллеги и в Германии, и в Италии над созданием сверхмощного оружия.

- А мы? Я хочу сказать - Америка? - Ланс сказал это сердито, словно укоряя кого-то за бездействие.

- Американцы живут иллюзией, что их надежно защищают от возможных военных бед океаны. Роковая ошибка! - Эйнштейн взял из рук падчерицы бокал, который она заботливо наполнила для него гранатовым шербетом. - Я собираюсь вскоре обратиться с письмом к президенту Рузвельту, в котором хочу объяснить ему условия, при которых возможно создать атомную бомбу. Средства для проведения научных изысканий в области ядерной энергии должна выделять Администрация США. И средства немалые. Нацисты не должны взять верх в вопросе - быть миру свободным или обращенным в рабство.

"Музыка Прокофьева в исполнении Эйнштейна - фантастика!" - Элис прильнула к плечу Сергея, когда хозяин и его гость поставили ноты и приготовили рояль и скрипку к долгожданному, вновь разученному ими опусу. Это было произведение под названием "Пять мелодий для скрипки и фортепиано", которое композитор написал в 1920 году, когда ему было двадцать девять лет и он жил в Америке. Обо всем этом слушателям поведал менторским тоном Джаспер. Он также рассказал, что они с Альбертом ранее исполняли некоторые другие "вещицы" маэстро, созданные для тех же двух инструментов. Особо им нравились "Песенки для скрипки и фортепиано", созданные двенадцатилетним вундеркиндом и "Пьеса", написанная в том же 1905 году и посвященная отцу. Эйнштейн и Джаспер играли слаженно, самозабвенно. По тому, как они чувствовали друг друга, угадывали, почти осязаемо ощущали, было видно родство душ возвышенных, тонких, ранимых чужой болью и счастливых счастьем других. "Ивана бы сейчас сюда, он так любит и, главное, понимает музыку - от классики до деревенских переборов гармошки, - подумал Сергей. Улыбнулся: - Он-то уж всенепременно задал бы Эйнштейну набивший тому оскомину сакраментальный вопрос - как простому смертному доступно объяснить теорию относительности". Тут же он вспомнил о пребывавшей в состоянии черной меланхолии Сильвии, о том, что они с Элис обещали взять ее с собой в Атлантик Сити на ближайший уик-энд - там можно и по знаменитому Променаду прогуляться, и в океане купнуться, и нервишки расшевелить в одном из полулегальных казино. Но постепенно музыка захватила его, повела за собой, увлекла в далекое детство. Ослепительно белая в ярких солнечных лучах хата-мазанка по над самым Днепром. В небольшенькой заводи ветерок легонько топорщит воду. Сбились в веселую стайку камышинки, озорно перешептываются, приветливо кланяются друг другу. Подальше от берега балует, играет крупная рыбина. Вдали на мостках бабы и девки с подоткнутыми подолами полощут белье, зубоскалят, дурачатся, пригоршнями швыряют разноцветные бусины-брызги. Он притаился в камышах, смотрит сквозь них, ищет взглядом Наталку Гейченко. О, вон она, точно - самая белозубая, чернобривая, голенастая. Бесстыжая, она видит, что он подглядывает, еще выше подымает подол, распахивает на груди кофту, принимает отважно-соблазнительную позу. Застывает в ней, кося глаза на ладного парубка. Через минуту спохватывается, деланно пугается, кричит: "Ой, мамо, який сором!" - и прячется по шейку в воде.