Просто будь тем, кто ты есть, и не заботься ни капли о мире. Тогда ты почувствуешь безмерное расслабление и глубокий мир в сердце. Вот что люди дзэн называют «оригинальным лицом» – в расслаблении, без напряжений, без притворства, без лицемерия, без так называемых дисциплин в поведении.

И помни, оригинальное лицо это красивое поэтическое выражение, но это не значит, что твое лицо будет другим. То же самое лицо утратит напряжение, то же самое лицо будет расслабленным, то же самое лицо будет не-судящим, то же самое лицо не будет считать других низшими. То же самое лицо с этими ценностями будет твоим оригинальным лицом.

Есть древняя поговорка: «Многие герои, это люди, которым не хватило храбрости быть трусами».

Если ты трус, что в этом плохого? Если ты трус – все в полном порядке. Трусы тоже нужны, иначе, откуда возьмутся герои? Это абсолютно необходимый фон для создания героев.

Просто будь самим собой, кем бы ты ни был.

Проблема в том, что никто раньше не говорил тебе быть собой. Каждый сует в тебя свой нос, говоря, что ты должен быть таким-то и таким-то – даже в обычных вещах.

В моей школе... Я был просто маленьким мальчиком, но я ненавидел, когда мне говорили, каким я должен быть. Учителя стали подкупать меня – «Если будешь хорошо себя вести, станешь гением». Я сказал:

- К черту гениев – я просто хочу быть собой. Я сидел, положив ноги на парту, и каждый учитель чувствовал себя обиженным. Они говорили:

- Что это за поведение?

- Стол мне ничего не говорит, – говорил я. – Это личное дело между мной и столом, почему ты выглядишь таким рассерженным? Я же не кладу ноги тебе на голову! Ты должен расслабиться, так же, как расслабляюсь я. В такой позе мне легче понимать тот вздор, которому ты меня учишь.

Как раз напротив моей парты было прекрасное окно, в котором видны были деревья и кукушки. В основном я смотрел в окно, и учитель подходил и говорил:

- Зачем ты вообще ходишь в школу?

- Потому что дома нет такого окна, – говорил я, – в котором видно целое небо. И вокруг моего дома не летают кукушки, нет никаких птиц. Дом находится в городе, и другие дома окружают его так плотно, что туда не залетают птицы, и кукушки не чувствуют, что эти люди стоят того, чтобы благословить их своими песнями.

Забудь о том, что я пришел сюда тебя слушать! Я просто плачу за вход, ты просто слуга и должен это помнить. Если я провалюсь на экзамене, я не приду к тебе жаловаться; если я провалюсь, мне не будет грустно. Но если целый год я должен притворяться, что я тебя слушаю, тогда, как на самом деле я слушаю кукушек за окном, это будет началом лицемерной жизни. А я не хочу быть лицемером.

В каждой мелочи учителя и профессора хотели, чтобы все было по установленному образцу. В моей школе в то время, и, может быть, даже сегодня, нужно было носить шапку. Я ничего не имею против шапок; с тех пор, как я оставил университет, я стал носить шапки, но я никогда их не носил до университета. Первый же учитель, который обеспокоился обо мне, сказал:

- Ты нарушаешь дисциплину школы. Где твоя шапка?

- Принеси кодекс поведения школы, – сказал я. – Упоминается ли где-нибудь, что каждый мальчик должен ходить в шапке? И если нет, это значит, что ты навязываешь нечто противоречащее кодексу школы.

Он привел меня к директору школы, и я сказал директору:

- Я готов, просто покажи мне, где написано, что ношение шапки обязательно. Если это обязательно, я могу бросить школу, но дайте мне увидеть, где это написано.

Ничего нигде написано не было, и я сказал:

- Можете ли вы привести мне какие-либо разумные аргументы в пользу ношения шапки? Повысит ли это мой разум? Удлинит ли мою жизнь? Улучшит ли мое здоровье, даст ли больше понимания? Насколько я знаю, Бенгал это единственная провинция в Индии, в которой не носят шапок, и это самая разумная часть страны. В Пенджабе все наоборот. Там вместо шапок люди носят тюрбаны – такие большие тюрбаны, как будто их разум убегает, а они пытаются его удержать. И это самая глупая часть страны.

Директор сказал:

- Кажется, в том, что ты говоришь, есть смысл, но это школьная дисциплина. Если ты перестанешь носить шапку, перестанут и другие.

- Тогда чего бояться? – сказал я. – Отбросьте всю эту традицию.

Никто не хочет позволить тебе быть собой даже в вещах, которые абсолютно не важны.

В детстве я обычно носил длинные волосы. И я часто приходил в магазин моего отца, потому что магазин и дом были соединены. Дом был за магазином, и было абсолютно необходимо через него пройти. Люди спрашивали:

- Чья это девочка? – потому что у меня были такие длинные волосы, и они не могли себе представить, чтобы у мальчика были такие длинные волосы.

Моему отцу было очень стыдно, и он смущался, когда говорил:

- Это мальчик.

- Но, – говорили они, – зачем тогда эти волосы?

Однажды – что было не в его характере – он так смутился и разозлился, что пришел и остриг мне волосы своими руками. Он принес ножницы, которыми резал ткань в магазине, и остриг мне волосы. Я ничего ему не сказал – он был удивлен. Он сказал:

- Ты ничего не скажешь?

- Я скажу по-своему, – ответил я.

- Что ты имеешь в виду?

- Увидишь, – сказал я.

И я пошел к парикмахеру, потребляющему опиум, который работал как раз напротив нашего дома. Он был единственным человеком, которого я уважал. Парикмахерских был целый ряд, но я любил именно этого старика. В нем было редкостное своеобразие, и он любил меня; часами мы разговаривали друг с другом. Он нес такую чушь! Однажды он сказал мне:

- Если мы, все «сидящие» на опиуме, организуем политическую партию, мы можем захватить власть в стране!

- Хорошая мысль, – говорил я.

- Но, – говорил он, – поскольку мы не можем жить без опиума, я сам постоянно забываю собственную идею.

- Не беспокойся, – говорил я. – Я здесь, и я не забуду. Только скажи мне, какие перемены ты хочешь произвести в стране, какого рода политическую идеологию ты хочешь ввести, и я это устрою.

И вот я пришел к нему и сказал:

- Просто побрей меня наголо.

В Индии голова бреется наголо, только когда умирает отец. На мгновение опиумист пришел в чувство. Он сказал: