– Я уже обратился за помощью, чтобы обеспечить благополучное возвращение тех, кто отправился на поиски.

У Глиндора были свои методы, он знал, как отвлечь внучку от мрачных мыслей. На самом деле он хотел не просто отвлечь, он хотел передать ей сообщение, причем не просто сообщить ей некую весть. Эта весть несла ему успокоение, которого он давно ждал.

– Я также должен поделиться с вами одним предсказанием – предсказанием о моей кончине.

При этих словах Ивейн и Брина замерли. Старый колдун устало опустился на стул у камина. Он знаком подозвал своего ученика, не обращая внимания на то, что в зале было двое саксонцев. Глиндор не обратил ни малейшего внимания и на те две фигуры, что появились в дверях. И он, и Ивейн сознательно отключились от всего, кроме связи между ними и природой. Произносимые ими слова были понятны той, что пропала и вновь нашлась, но они ничего не говорили молодому золотоволосому воину, который, по мнению Глиндора, представлял такую же опасность для Ллис, как в свое время Вулф для его внучки.

– В течение многих часов я общался с силами природы. В это время мне открылось, почему, после того как я с честью выполнил свой долг и передал знания и тайны, которые были мне ведомы, я все еще живу на этом свете.

Глиндор сделал паузу, чтобы глубоко вздохнуть. Двое молодых людей воспользовались этой паузой, чтобы подойти и опуститься рядом с ним на колени. Ивейн догадывался, что его наставник предвидел нечто ужасное, если не рассказал об этом ему, Ивейну, когда они возвращались в Трокенхольт, а Брина думала о неизбежной близкой кончине деда.

В зале повисло гнетущее молчание. Казалось, сами стены с болью и тревогой ждали, когда старый колдун продолжит свою речь.

– Я должен совершить еще одно важное дело. – Голос Глиндора стал таким глубоким, что, казалось, это говорит сама судьба. – Еще одну большую битву нужно выиграть, и эта битва будет одной из самых важных в моей долгой жизни. – Старик повернулся сначала к внучке, потом к своему наследнику. В черных глазах его появились золотистые искорки. – Только после этой победы я буду свободен от обязательств, привязывающих меня к этой жизни.

– С кем же ты должен сразиться? – спросила Брина, стараясь подавить печаль в голосе. Ей было больно, потому что она была уверена, что дед наконец получит освобождение, к которому стремится.

– Когда? – спросил Ивейн о том, что считал самым главным.

Будучи друидом с обширными знаниями и обладая способностью бесстрастно и объективно воспринимать людей и события, Ивейн видел связь между битвой, в которой предстояло участвовать Глиндору, и опасностью, грозившей от друидов-перевертышей, использующих тайные знания друидов во зло. Он сознавал необходимость подготовки и задал вопрос, ответ на который был очень важен.

На губах Глиндора появилась ясная улыбка. Он откинул голову на спинку высокого стула и закрыл глаза, чтобы успокоиться и заснуть. Он знал, что его ученики не станут прерывать его сон. Разумеется, никто не стал ему мешать.

Адам стоял рядом с Ллис в дверном проеме. Он слышал все, что сказал Глиндор. Слова старика о предстоящей кончине и о переданных знаниях ничего ему не говорили. Однако он не меньше учеников старого колдуна желал знать ответы на те вопросы, которые они задали Глиндору. Для него самым важным было предупреждение о предстоящей великой битве.

– Ну нет, вы не можете просто так заявить о предстоящей смертельной битве, а потом спокойно заснуть. – Адам быстро прошел вперед. Его черный плащ развевался, как крылья. Скрестив руки на груди, он возвышался над сидящим стариком. Адам смело выступил против намерения Глиндора. Он говорил на языке кимвров. – Возможно, для колдунов-друидов сон и подходящее занятие при подобных обстоятельствах, но я воин, обученный для конкретных боевых дел. Я имею опыт в выборе тактики и знаю цену человеческой жизни. И я решительно настаиваю, чтобы вы больше рассказали мне о предстоящей битве.

Колдун нахмурился. Густые белые брови сошлись над открывшимися черными глазами, в глубине которых сверкнул огонь. Ллис видела этот зловещий признак ярости Глиндора и была слишком озабочена возможным конфликтом, чтобы удивиться тому, как легко пользуется саксонец языком, знания которого никто от него не ожидал. Она бросилась к Адаму, положила свою изящную руку на сгиб его могучей руки и слегка сжала ее. Но он, казалось, не чувствовал ее прикосновения.

– Вы можете настаивать, сколько вам будет угодно. Можете прокричать ваши требования небесам, если вам так хочется. – Глиндор понял, что этот саксонец раздражает его так же, как некогда раздражал Вулф. – Но я никогда не стану делиться знанием, которое дает мне мой дар, с высокомерным и не верящим незнакомцем!

Двое упрямых мужчин сердито смотрели друг на друга. В воздухе чувствовалось такое напряжение, словно вот-вот сверкнет молния.

Несмотря на растущую напряженность, Брина бросилась к Ллис и обняла ее:

– Я так рада, что ты благополучно вернулась в Трокенхольт, живая и невредимая.

Ллис пылко обняла ее в ответ. Взглянув через плечо приемной матери, она увидела радость в глазах брата-близнеца. Между ними существовала такая связь, что в словах не было необходимости. Она просто улыбнулась ему.

– Но где ты была? – услышав слова матери, к двери маленькой спаленки, которую она делила с братом, подошла Аня.

Девочка умела внимательно слушать, а ее присутствия обычно не замечали, так что она услышала и поняла многое из того, что произошло, пока она спала, наевшись ядовитых ягод.

Ллис была очень взволнована, увидев хрупкую малышку на ногах. Девушка не сомневалась, что именно Ивейн пробудил Аню от противоестественного сна, как не сомневалась в том, что он мог это сделать.

– Где ты взяла такое яркое платье? – Малышка слегка отодвинулась от Ллис, рассматривая темно-вишневую ткань.

– Кто-то забрал мое платье, – быстро ответила Ллис. – У меня не было выбора. Пришлось надеть то, что я смогла найти.

На этот вопрос ответить было нетрудно. Но с ответом на первый вопрос ребенка нужно было подождать. Хотя Ллис была уверена, что и Брина и Ивейн очень хотят его услышать. Ллис слишком хорошо понимала, что неприязнь, вспыхнувшая между Адамом и Глиндором, не исчезла за то время, пока она разговаривала с Бриной и Аней. Этот конфликт необходимо было разрешить, прежде чем поведать о том, о чем она уже рассказала Адаму.

Именно в это время и вошел озабоченный Седрик. Он редко был в состоянии понять глубоко запрятанные чувства других людей или то, что не было выражено словами или поступками. Вот и теперь он помедлил ровно столько, чтобы понять, где здесь Адам. Поглощенный необходимостью доставить Адаму неприятные известия, он не обратил внимания на царившее вокруг него напряжение. С обычной прямолинейностью он стремился лишь избавиться от неприятной обязанности, и ничего более.

Остановившись в шаге от своего господина, он выпалил без всяких предисловий:

– Жена одного крестьянина с дальней фермы принесла дурную весть.

Адам повернулся к своему грубоватому приспешнику, вопросительно подняв брови.

– Так что говорит эта женщина? Седрик немедленно ответил:

– Посыльный, направленный лордом Вулфом к королю Эсгферту, найден в лесу повешенным на вязе.

Сначала Ллис обрадовалась вмешательству грубоватого стражника, но услышав печальную весть о страшной гибели молодого человека, она почувствовала себя виноватой.

– Он был мертв уже несколько дней, но нашли его только вчера вечером. – Седрик вытащил из-за широкого кожаного пояса сильно помятый пергамент. – К веревке на его шее была прикреплена эта записка.

Он положил пергамент на ладонь и толстыми, похожими на обрубки пальцами пытался его хоть немного разгладить, прежде чем передать своему господину.

К удивлению Ллис, а также, по всей видимости, и к удивлению других, вместо того чтобы тотчас же прочесть записку, Адам вновь сложил ее.

Прищурив янтарные глаза, он внимательно осмотрел сломанную печать. Глаза его потемнели. Было очевидно, что оттиск на расплавленном воске был сделан тем самым кольцом, которое престарелый фермер Улфред пытался нарисовать куском угля.