Вообще-то, благосклонность Миллисент к любому молодому человеку вряд ли бы продлилась месяца четыре. Это зависело бы от того, как далеко он оказался к тому времени, и исчез ли он внезапно или не сразу. В случае с Гектором ее привязанность должна была иссякнуть примерно за время их помолвки, она принжденно захватила три последующие недели, в течение которых он напряженно и весьма серьезно пытался найти работу в Англии; всё оборвалось с его отъездом в Кению. Соответственно, служба щенка Гектора началась с самых первых дней его прибытия домой. Он был молод для этого и совершенно неопытен, его нельзя обвинить за ошибку в отношении Майка Босвелла.

Этот молодой человек состоял в совершенно неромантичной дружбе с Миллисент с тех пор как она стала выходить в свет. Он видал ее русые волосы при любом свете, в помещениях и на улице, под шляпками сменяющихся фасонов, повязанные лентой, украшенные гребнем или небрежно приколотыми цветами; он видел ее нос, курносый в любую погоду, иногда даже игриво щипал его и никогда, ни на мгновение, не чувствовал даже отдаленного влечения к ней.

Но щенок Гектор едва ли мог это знать. Он лишь знал, что через два дня после принятия своих полномочий, он увидал высокого и представительного мужчину брачного возраста, который обращался с его хозяйкой с фамильярностью, которая в среде продавщиц зоомагазина, вырастивших его, имела только одно значение.

Молодые люди пили чай. Гектор в течение некоторого времени следил за ними со своего места на диване, едва сдерживая рычание. Кульминационный момент настал, когда в ходе неразборчивого ответа Майк наклонился и похлопал Миллисент по колену.

Гектор укусил несерьезно, так, слегка тяпнул, но его зубки были остры как булавки. Беда случилась скорее из-за того, что Майк резко отдернул руку. Он ругнулся, обернул руку носовым платком, и по просьбе Миллисент показал три-четыре ранки. Миллисент наговорила резкостей Гектору и нежностей Майку и поспешила к аптечке за пузырьком йода.

И ни один англичанин, каким бы флегматичным он ни был, не преминет влюбиться, когда его руку смазывают йодом.

Майк видел ее носик миллион раз, но нынче, когда он оказался над его покусанным пальцем, и когда Миллисент сказала, «Ужасно больно, да?», поднимая его, и потом, когда Миллисент сказала, «Ну вот. Теперь все будет в порядке», Майк внезапно увидел, что нос изменился, и с того момента стал поклонником, а после трех месяцев внимания, которое она уделяла ему, – очарованным женихом Миллисент.

Щенок Гектор видел все это и осознал свою ошибку. Больше никогда, решил он, нельзя давать Миллисент повод бежать за йодом.

В целом задача нетрудная, поскольку на капризный характер Миллисент можно было несомненно положиться. Она доводила своих ухажеров до крайнего раздражения без всякой внешней помощи. Более того, она влюбилась в собаку. Она регулярно получала письма от Гектора, писанные еженедельно и прибывающие по три или четыре за раз, в зависимости от почты. Она всегда открывала их, часто читала до конца, но их содержание не производило на нее большого впечатления, и постепенно их автор отходил в забвение, а когда ее спрашивали: «Как там милый Гектор?» она стала отвечать, «Боюсь, он очень не любит жаркую погоду, а шубка у него просто в ужасном состоянии. Надо бы постричь его.» вместо «Он переболел малярией, а урожай табака поели черные гусеницы».

Играя на этой возросшей привязанности к себе, Гектор выработал технику общения с поклонниками Миллисент. Он больше не рычал на них и не пачкал их брюки – за это просто выгоняли из комнаты, взамен этому он нашел способ как легче узурпировать беседу.

Чаепитие было самым опасным временем дня, поскольку тогда Миллисент разрешали принимать друзей в гостиной; а несмотря на то, что Гектор имел природную склонность к плотным мясным блюдам, он героически симулировал любовь к сахару. Когда это стало очевидным, Гектор стал поступаться собственным пищеварением, лишь бы увлечь Миллисент интересными фокусами: он «служил», «охранял», «умирал», стоял в углу и поднимал переднюю лапу к уху.

«Как пишется „САХАР“? спрашивала Миллисент, а Гектор шел вокруг чайного стола к сахарнице и клал нос против нее, глядя искренне и отуманивая серебро своим влажным дыханием.

«Он понимает все», триумфально говорила Миллисент.

Когда фокусы не срабатывали, Гектор просился наружу. Молодой человек был вынужден отвлечься, чтобы открыть ему дверь. А оказавшись за дверью Гектор царапался и скулил, чтобы его пустили назад.

В самые беспокойные моменты Гектор притворялся больным – не такой уж и подвиг после неприятной сахарной диеты, он вытягивал шею и шумно рыгал, пока Миллисент не хватала его и несла в зал, где мраморный пол был менее уязвим – но к тому времени нежная атмосфера уже рушилась и заменялась на угрожающую романтическим отношениям.

Этот набор уловок распределялся в течение дня и тактично навязывался всякий раз, когда гость выказывал признаки перехода беседы к более интимной фазе, отвлекал одного молодого человека за другим и наконец изгонял их в недоумении и отчаянии.

Каждое утро Гектор лежал на кровати Миллисент, пока она завтракала и читала газету. Этот час с десяти до одиннадцати был посвященным телефону, и именно тогда молодые люди, с которыми она танцевала накануне вечером, пытались возобновить дружбу и строили планы на день. Сначала Гектор старался, и небезуспешно, пресечь эти поползновения, запутываясь в поводке, но вскоре сам собой возник более тонкий и оскорбительный прием. Он притворялся, что тоже говорил по телефону. Как только раздавался звонок, он вилял хвостом и наклонял голову самым очаровательным образом. Миллисент начинала разговор, а Гектор протискивался под ее рукой и похрапывал в трубку.

«Слушайте», сообщала она, «кто-то хочет поговорить с Вами. Разве он не ангел?» Потом она опускала трубку к нему, и молодой человек в другом конце бывал ошеломлен оглушительным лаем. Это так нравилось Миллисент, что часто она даже не трудилась узнать кто звонит, а вместо этого снимала трубку и подносила ее сразу к черной мордочке, так что некоторый несчастный молодой человек в полумиле от нее, возможно, не в лучшем самочувствии с утра пораньше, бывал облаян и молчал, не успев произнести ни слова.

В других случаях молодые люди, очарованные носиком, пытались подстеречь Миллисент в Гайд-парке, когда она выводила Гектора промяться. Тут Гектор сначала терялся, потом дрался с другими собаками и кусал маленьких детей, чтобы быть постоянно в зоне ее внимания, но вскоре перешел на более мягкий курс. Он требовал носить сумочку Миллисент. Он скакал перед милой парой и всякий раз, когда считал нужным вмешаться, бросал сумку; молодой человек был обязан подобрать ее и вернуть сначала Миллисент, а затем по ее просьбе, собаке. Немногие из молодых людей оказались достаточно сервильными, чтобы выдержать более одной прогулки в таких постыдных условиях.

Таким образом прошло два года. Письма продолжали прибывать из Кении полные преданности и вестей о небольших бедствиях – порче сизаля, саранче в кофе, неприятностях с работниками, засухе, наводнении, местных властях, мировом рынке. Иногда Миллисент читала собаке письма вслух, но обычно оставляла их непрочитанными на подносе для завтрака. Она и Гектор вместе двигались через неторопливую рутину английской общественной жизни. Где бы она ни показала свой носик, двое из пяти мужчин брачного возраста временно влюблялись, где бы ни появлялся Гектор, их пыл сменялся раздражением, стыдом и отвращением. Мамаши стали ханжески замечать, что любопытно, как такая очаровательная барышня Блэйд все еще не замужем.