Комбриг, усвоив заповедь, что на Востоке уважают лишь большие деньги и стальную, несгибаемую силу, ненавязчиво напоминал о своем существовании, направляя в такие кишлаки роту Башкирова, где тот настойчиво и без особых грубостей старался найти и отобрать денежные и вещевые излишки. Профилактика приносила свои результаты. Старики-парламентеры немедленно спешили к комбригу - мириться.

Небо еще только начинало синеть над темными, по-прежнему бесформенными громадами гор, а луна постепенно растворялась в нем, как рота Башкирова тронулась с места.

Заработавшие моторы разрушили тишину окрестной природы. Все это время она затаенно молчала и тут выдала себя многоголосием птиц, шелестом камыша, шуршанием травы и дрожащими на деревьях листьями. Бронетранспортеры, переваливаясь с боку на бок, протянулись вереницей по извилистой грунтовой дороге.

Было пронзительно чистое, душистое утро, настоянное на изумрудной траве, хрустальном воздухе и розовых вершинах гор, когда рота остановилась под Хаджикейлем.

После коротких указаний Башкиров на двух бэтээрах направился в кишлак.

Бронетранспортеры приближались к Хаджикейлю. По обе стороны от машин узкими, тонкими, невысокими хребтами тянулись стены, слепленные из песка, глины и земли, отделяющие дорогу от обширных пестрых, словно цыганские платки, маковых полей.

В полях стояли афганцы, аккуратно надрезающие коробочки цветов и тут же обматывающие это место тряпочкой.

Медленная, тягучая музыка в унисон жаркому воздуху плыла над полем, над людьми, над их согнутыми спинами: ритмично били барабаны, тонкий мужской голос протяжно тянул высокую ноту, резко, жалобно всхлипывая. Большой двухкассетный магнитофон стоял на земле, аккуратно накрытый платком.

Башкиров, усмехнувшись, покачал головой. "Ох, и народ, - подумал он. Пойди, пойми его. Средневековье двадцатого века. Работают мотыгами, деревянной сохой, которую волокут буйволы, живут при керосиновых лампах, и здесь же - современная аппаратура".

Сидевший рядом с Башкировым пулеметчик Болячий уловил движение ротного, понял это по-своему и, отодвигая пулемет в сторону, упирая его надежнее сошками в броню, с надеждой спросил: "Может, сбегаю, товарищ старший лейтенант, прихвачу вещицу? Делов-то несколько минут, туда и обратно. Не подходит магнитофончик пейзажу. Джапанский. Я быстро - одна нога здесь, другая там".

Башкиров удивленно посмотрел на него, затем бросил взгляд на Крылова. Тот с интересом смотрел на работающих афганцев. Ротный достал тяжелую ребристую гранату и двинул ею по каске Болячего.

Солдат зажмурился и втянул голову в плечи.

- Что я вам вчера говорил, мудозвоны? Думать забудьте на этом выходе о своих художествах!

- Я для вас хотел! Как лучше! - обиделся Болячий.

- Инициатива наказуема, чукот!

- Что?

- Через плечо и на охоту. Вперед смотри! Не отвлекайся.

- Понял, - завозился Болячий, берясь за приклад пулемета, но не удержался, добавил: - Больно же, товарищ старший лейтенант!

- Не больно - не интересно, - отрезал Башкиров.

Бэтээры вошли в тенистый прохладный кишлак, накрытый сверху зеленью деревьев, с журчащими у их корней узенькими арыками. Машины остановились у высоченных стен дома старейшины. Сам хозяин вместе со своим старшим сыном уже стоял возле массивных, под стать стенам дверей.

Башкиров пожал руки афганцам, кивнул хрупкому, с тонкими, почти девичьими чертами лица таджику Абдурахманову, который был у него за переводчика: "Поговори пока с ними". И пошел к Крылову, который и не думал спрыгивать на землю.

- Ну как? - миролюбиво спросил ротный, кладя руку на горячую, шершавую шкуру бронетранспортера.

- Нормально. - Глаза Крылова трусливо прыгали по сторонам. - Долго мы здесь будем?

- Не очень. Этот старик за нас. Поговорю с ним, узнаю, что и как. Если караван поблизости, в каком-нибудь из кишлачков - пойдем выковыривать его. Если нет - домой повернем.

- Лучше домой, - политработник крепко держался руками за автомат. - Что здесь ловить? Еще накостыляют!

- Дом не душок - в кяриз не спрячется, - подмигнул Башкиров. - Давай чай к бачам пить, как раз и поговорим обо всем.

- Нет. Не хочу. Я лучше здесь побуду. Хотя, - Крылов подозрительно огляделся, - тут тоже не фонтан. Да и тебе не советую чаи распивать: подсыплют чего-нибудь - и дуба дашь.

- Ну нет, - засмеялся Башкиров, - это хорошие ребята. С ними дело иметь можно.

- Да? - засомневался Крылов. - Хороший афганец - мертвый афганец.

- Ты прав! - согласился, улыбаясь, Башкиров, а про себя зло подумал: "Много ты знаешь об афганцах, прихвостень начповский. Наслушался в своем политотделе всякого дерьма и ходишь - повторяешь. Да со стариком гораздо проще, чем с тобой. Я знаю, что он от меня хочет, а он знает, что я от него хочу. И никаких выкрутасов. Тебя тоже вижу насквозь - деньги тебе нужны. Но ты никогда не скажешь об этом в открытую. Будешь крутить вокруг да около, говорить высокие слова, партию вспоминать, Ленина с Марксом, жаловаться на свою жизнь, считать бабки в чужих карманах, но прямо о своих мыслях не скажешь".

- Поедем, что ли? - капитан принял молчание Башкирова за согласие и вновь начал причитать. - Место опасное. Нападут из-за угла и передавят, как щенят, а то и в плен возьмут. Ведь защиты практически никакой.

- Вот твоя защита. - Башкиров указал на босоногую малышню, которая столпилась недалеко от них, но подходить ближе не решалась. - Если бы нас захотели убивать - детей и в помине не было бы. И вообще никого, кто не воюет: ни матерей их, ни дедушек с бабками, - зло говорил Башкиров, указывая на отшатнувшуюся ребятню: - Если рядом они - будь спокоен, их папаши в тебя стрелять не будут.

В прохладной полутемной комнате на пушистых, мягких коврах, облокотившись на упругие, точно резиновые мячи, подушки, сидели Башкиров с Абдурахмановым с одной стороны, Китабулла с сыном - с другой.

Хушхаль, сын старейшины, вторил отцу, переводя с пушту на дари, за Хушхалем начинал говорить Абдурахманов, окончательно донося мысль старика до Башкирова. Спрашивал Китабулла, как живет товарищ полковник. Башкиров благодарил: хорошо, но только обижается товарищ полковник на старейшину. Сколько времени он и его люди не приезжают в бригаду. Совсем забыли командира, который так много хорошего сделал для Китабуллы. Сколько месяцев его кишлак никто не трогает! Сколько раз беспрепятственно его караваны уходили в Пакистан и возвращались оттуда! И ни разу не вспомнил Китабулла о полковнике. Но зато полковник помнит Китабуллу и считает, что у того образовался должок, который надо выплатить прямо сейчас.

Последние слова произнес Хушхаль быстрее, а лицо отца становилось все более задумчивым. Старик пристально посмотрел на Башкирова, а затем обратился к сыну. Тот встал, бесшумно ступая босыми ногами по ковру, вышел в другую комнату и почти сразу вернулся, держа в руках "дипломат" с замком-шифром под ручкой.

С такими чемоданчиками улетали солдаты в Союз, и Башкиров про себя усмехнулся, глядя на Хушхаля: "На дембель собрался".

Китабулла, положив перед собой "дипломат", начал говорить, что он с большим почтением относится к командиру. Пусть Аллах дарует ему множество лет, проведенных в сладости и покое, пусть никогда горе не коснется его своим крылом. Пусть полковник всегда будет счастлив и никогда не узнает трудностей, а если и настанут тяжелые времена, Китабулла обязательно придет ему на помощь. Кстати, сколько денег требуется уважаемому д'стасо ливо?

- Миллион, - не задумываясь, ответил Башкиров, прекрасно усвоив за время, проведенное в Афгане, что здесь, торгуясь, цену, как правило, сбивают наполовину.

Китабулла помолчал, а затем начал долго, витиевато говорить, то и дело поднося правую руку к сердцу. Смысл слов сводился к следующему: старейшина очень уважает полковника, но миллион - это слишком много, ровно половина легковой машины "Тойота". Китабулла печально улыбнулся. Он не очень богатый человек. В ответ Башкиров хищно показал зубы, и начался спор, сопровождаемый любезными взглядами и медовыми речами. Остановились на шестистах тысячах.