- Я теперь догадался - это ты тогда про Англию ругалась, да?

Мама испуганно посмотрела на соседей справа.

- Что ты болтаешь чепуху!

- Это папа - "гениальные люди", да? - не отставал я.

Она усмехнулась и щелкнула меня по лбу, легонько, шутя.

- Оба вы у меня гениальные люди.

- А ты же не хотела с нами ехать.

- Дурачок ты, Витька, хоть и перешел в шестой класс.

Тут я вспомнил про свое решение ни за что на свете с родителями не разговаривать. Но во-первых, было уже поздно, а во-вторых, мне что-то уже и не хотелось его выполнять. Все-таки по такому редкому случаю, как перелет Москва - Лондон, можно их простить в виде исключения, как любит выражаться мой классный руководитель. Как-никак, они взяли меня с собой, а могли бы оставить у бабушки не на три недели, а насовсем, до своего возвращения.

Я извлек из раздувшегося, переполненного портфеля том Конан-Дойля, который, к счастью, успел засунуть вместе с учебниками: схватил первое, что увидел на полке про Англию. Но ведь о сыщике Холмсе можно читать снова и снова. Даже сам папа, я однажды видел, лежал на диване и читал этот же самый томик.

Погрузившись в страшный рассказ о собаке Баскервилей, я и не заметил, как мы достигли цели. Меня заставил оторваться от чтения радиоголос, сообщивший, что наш самолет идет на посадку и поэтому следует опять пристегнуться к креслу. Вскоре самолет слегка подбросило - это колеса коснулись земли, - и мы опять услышали тот же голос:

- Наш самолет приземлился в лондонском аэропорту Хитроу...

Папу не разбудил даже толчок, и я стал трясти его плечо.

- Что? Что такое? - вскинулся он, но тут же пришел в себя. Прилетели? Вот это я поспал!..

- И прекрасно, - сказала мама. - Ты, если не выспишься, делаешься ужасным, хоть из дому беги.

- Тэк-с, - сказал папа, - лондонская жизнь начинается с клеветнических нападок на человека с изумительным характером.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Это у них все время так: вроде бы ссорятся, а оказывается - шутят.

Попрощавшись с бортпроводницами, мы спустились по трапу и вслед за другими прошли в длинное, как коридор, помещение, где одна стена была стеклянная, а вдоль другой стояли высокие столики, похожие на трибуны. За ними сидели люди в обычной одежде.

Папа достал две зеленые книжечки. Я уже знал, что они называются "дипломатические паспорта", папа их предъявлял нашим пограничникам в Шереметьеве. Один паспорт он протянул маме, в нем была вклеена и моя фотография.

- Пап, это кто такие? - указал я на столики-трибуны.

- Хотя бы здесь не тычь пальцем, - успела мама первой.

- Вот именно, - поддержал папа. - А это английские пограничники, проверяют, есть ли в паспортах визы - разрешение на въезд в страну.

- Пограничники должны быть в форме, - усомнился я.

- Ты же знаешь, у англичан все наоборот, - отшутился папа. - Они и ездят не по правой, а по левой стороне.

Подошла наша очередь, и совсем молодой рыжеватый английский пограничник, проглядев наши документы, улыбнулся и сказал что-то. Папа, ответив ему, перевел его слова, означавшие: "Добро пожаловать в Великобританию. Я надеюсь, что ваше пребывание здесь будет приятным".

Я окончательно убедился, что одно дело говорить по-английски на уроке со своим учителем и другое - с природным англичанином. Зря я надеялся, что приеду и сразу начну болтать с кем угодно и о чем угодно. В вежливом приветствии пограничника я уловил лишь отдельные слова, а уж вроде бы самая простая фраза.

Затем мы попали в большой зал, в котором у стены медленно крутилась низенькая металлическая карусель. Пока я ее разглядывал, из окна в стене у самого пола на карусель начали выползать чемоданы. Пассажиры находили среди них свои и снимали их, чтобы отнести в дальний конец зала, где люди в черной форме, похожей на морскую, осматривали багаж вновь прибывших. Значит, таможенники у них здесь, как и у нас, носят форму, только другого цвета.

Неожиданно кто-то окликнул:

- Товарищ Лалетин?

Мы дружно обернулись и увидели невысокого, довольно полного черноволосого мужчину с усиками на круглом лице. Он пожал папину руку и представился:

- Тарасюк Глеб Назарович. Добро пожаловать в Лондон. Если не ошибаюсь, Виктор Иванович? Очень приятно. Будем, стало быть, вместе трудиться. Даже, между прочим, в одной комнате.

Пока он это говорил, нам всем стало абсолютно ясно, что Глеб Назарович Тарасюк очень добрый, веселый и дружелюбный человек. Есть люди, про которых сразу всё узнаешь, с первой минуты.

Папа познакомил его с мамой, сказал, кто я, и спросил:

- Значит, работка-то комнатная? А я, признаться, рассчитывал, что мое дело будет торчать у них в лабораториях и на заводах.

- Ну, у них тут не очень-то поторчишь, - усмехнулся черноусый Тарасюк, - однако подобные моменты тоже случаются. Да вы, Виктор Иванович, сразу-то себе голову этим не забивайте, все в конечном счете устроится. Жалеть, что приехали, не будете.

Когда мы наконец взяли с "карусели" свои вещи, Тарасюк прикатил откуда-то удобную коляску, на которую поместились все наши чемоданы. Мы беспрепятственно миновали таможенников, рывшихся в вещах других пассажиров.

- Наркотики ищут главным образом, - кивнул в их сторону Тарасюк. - Одни миллионы на этой контрабанде наживают, а другие гибнут.

Я спросил, почему английские таможенники не стали искать эти самые наркотики у нас.

- При дипломатическом паспорте осмотр вещей не разрешен.

- Глеб Назарович...

- Дядя Глеб - проще?

- Проще, - засмеялся я ответно.

- Значит, так и называй. Оллрайт?

- Оллрайт, дядя Глеб.

У меня вылетело из головы, о чем еще я его собирался спросить, зато я убедился, что он дружелюбен не только ко взрослым, но и к нашему брату, мальчишкам. По горькому опыту я знал, что это относится далеко не ко всем взрослым.

- Дядя Глеб, - все-таки вспомнил я, - а ребята там, где мы будем жить, есть?

- И еще сколько! У меня и свой собственный парень имеется, примерно твоих лет. Ты в каком классе?

- Перешел в шестой.

- Ну, так, значит, вместе будете учиться. Чувствовало его сердце - рвался со мной в аэропорт, да я не знал, сколько вас прилетает, побоялся, что не уместимся в одной машине.