Краков встретил Борислава дождем. Королевская столица. И ветер. Холодный воздух, насыщенный фреоном и моросью.

Рваные облака над верхушками костелов…

Он пошел по набережной, стараясь не думать. Не вспоминать. Висла была мутной. На той стороне колыхался парк. Редкие прохожие смотрели без удивления. Нет, не думать не выходило. Оранжевое небо Гиганды не отпускало его.

Он подошел к разукрашенному барочному парапету и постоял там, глядя в бурую воду. Течение тут сильное… Увы, воспоминания требовательно стучали в висок. Психолог, специально прилетавший из лунного рекондиционного центра, предупреждал, что так и будет. И все-таки Бориславу было стыдно, что он не может совладать с недавней историей.

А следовало бы уже.

Все началось, когда имперская группа армий «Воздух» прорвала фронт на реке Тара, к северу от города Гурван. Далеко уйти ей не дали, так что за Тарой началась обычная позиционная молотилка в лучших традициях земных боев за плацдармы; штабисты Алайской республики, проявив дивный кругозор, полагали, что этим все и ограничится. Увы, командующий имперской группой армий «Вода», Тидд Шелсби по прозвищу Черный князь, имел по этому поводу другое мнение. Его полосатые кадавры, от которых разбегалось даже собственное население, форсировали Тару гораздо южнее Гурвана и рванули на север, по местам, всегда считавшимся непроходимыми для тяжелой техники.

Алайское командование вначале этого просто не заметило. Потом началось что-то вроде паники; Борислав помнил, какая растерянность охватила штабных офицеров при виде растущей с юга страшной синей дуги. Наконец, пошли более-менее осмысленные действия. По вполне разумному плану, на пути Черного князя должны были оказаться целых две панцерабвербригады, которые следовало срочно перебросить с других направлений. Но как раз в момент, когда этот приказ пришел в части и его начали исполнять, навстречу усталым дозорным имперской группы армий «Воздух» выкатились на дорогу бронеходы со знаками Воды на бортах. Гурванский котел захлопнулся.

Борислав тогда был сотрудником алайского штаба в звании старшего наставника. Он стал прикидывать, что можно сделать. Конечно, Черный князь не был таким болваном, чтобы кинуть свои бронеходные части на штурм прекрасно укрепленного крупного города. Но и оставить этот город в покое он не мог. С жителями мятежной провинции, каковой Алайская республика до сих пор официально считалась, имперцам церемониться не полагалось. Захват Гурвана должен был стать акцией устрашения. Борислав сразу предположил, что решением Черного князя будет бомбардировка, и совсем не удивился, услышав над головой знакомый гул.

Имперские шестимоторные бомбардировщики поднимались с замаскированных поблизости аэродромов, выгружали над Гурваном боезапас и возвращались, чтобы опять взлететь. За день каждый из них обернулся раза по четыре. Немногочисленные алайские истребители не могли толком прикрыть город. Улицы, когда-то светлые и просторные, превратились в огненные ущелья. Тек расплавленный асфальт. Над разрушенными районами полз уже не дым, а какой-то небывалый желтый туман. После очередной сводки потерь Борислав понял, что он так больше не может. Никого не спрашивая, он встал с места, накинул чью-то летную куртку, вышел на аэродромное поле и забрался в кабину свободно стоящей «молнии».

Конечно, долго он не пролетал. Выучка пилота земного эмбриофлаера мало чем тут могла помочь; имперскую ударную эскадру прикрывали лучшие на Гиганде тяжелые истребители типа «носорог», и их было много… ох, как много. Все-таки один бомбер он, кажется, сбил. А потом – даже не сразу заметил, что у «молнии» отвалилось крыло. И выпрыгнул с парашютом, но поздно, поздно, поздно…

Как его потом искали – это была история, достойная войти в золотой фонд прогрессорских анекдотов. С печальным оттенком, правда. Сигнал тревоги первым получил Ульрих Гарстанг, коллега, тоже служивший в штабе, но на противоположной – имперской – стороне фронта. Возникшая сумятица кончилась тем, что посреди догорающего города просто-напросто опустился дежурный «призрак», забравший умирающего старшего наставника с собой. Никто из пробегавших мимо горожан не обратил на посадку звездолета особого внимания. Неудивительно…

Дальше были три месяца лечения здесь, в Кракове, в Институте регенерации. Операции, курсы герминативной терапии, и в конце – необычные дни, когда он, уже встав, учился владеть своим обновленным телом. Все это происходило под стерильным куполом, где даже ветерок был только искусственный. Но вот – выписали. Без последствий.

Свобода.

На Грюнвальдском мосту Борислав остановился. Над плесом гулял ветер. Такое новое чувство… Он посмотрел вниз, на бурлящую у быков пену, и тут заметил, что к нему подошли.

Старик в шляпе, с пышными белыми усами. Они встретились взглядами.

Старик смущенно кашлянул.

– Извините. Я увидел, что вы гуляете, и несколько самонадеянно решился спросить о впечатлениях. Первый раз в Кракове?

Борислав усмехнулся.

– Можно сказать, что да. А вы здешний?

Старик ответил степенным кивком. Глаза у него были голубые. «Открытое лицо, располагающее к себе», как писал русский классик.

– У вас усы, как у Франца-Иосифа, – сказал Борислав.

Старик хихикнул.

– Вы не поверите, но меня именно в честь него и назвали. Пан Франтишек, – представился он.

Борислав коротко кивнул. Потом, сообразив, назвал свое имя.

Пан Франтишек, видимо, из его движений что-то понял.

– Вы случайно не историк?

У Борислава глаза полезли на лоб.

– Историк, – подтвердил он. – Так вы меня знаете?..

Пан Франтишек печально вздохнул.

– Не имею такой чести. Я-то провел в Кракове всю жизнь, так что если вы тут впервые, то мы вряд ли встречались. Просто у вас очень узнаваемые манеры. Как у австрийского офицера. И не у паркетного щеголя, а у человека, который знает, как хлещет кровь в кавалерийской схватке. Ну, а кто здесь и сейчас может это знать? Или историк, или реконструктор. Но на реконструктора вы не слишком похожи, – пан Франтишек покачал головой.

– Не ношу кивера? – Борислав улыбнулся.

– Ни кивера, ни гельмета, ни палаша, – улыбка пана Франтишека была еле видна под усами. – Но дело не в этом. Вот игроком в какую-нибудь многомерную стратегию я вас представить могу вполне. И даже не исключаю, что это часть вашей профессии. Угадал?

Борислав вздохнул.

– Угадали. Почти.

– …Вам не кажется, что на кофейной пене можно гадать не хуже, чем на кофейной гуще?

Пан Франтишек посмотрел в чашку. Подумал.

– Вы широко мыслите, – признал он. – Увы, кофе по-венски открыли тогда же, когда и законы Ньютона. В то же десятилетие. Спрос на авгуров к тому времени уже упал. А впрочем, кто знает, что нас ждет в грядущем?..

Борислав ответил улыбкой и сосредоточился на кофе, который был действительно прекрасен. Пан Франтишек утверждал, что по этому самому рецепту готовил кофе шляхтич Юрий Кульчицкий, отличившийся в битве за Вену.

Помешать, отложить ложку, всмотреться. Густо-коричневые разводы расходятся спиралью…

– Так мог бы выглядеть Млечный путь, состоящий из темных звезд, – пробормотал он.

– Или из коричневых карликов, – охотно дополнил пан Франтишек. – Кстати, открыватель галактик сэр Вильям Гершель очень любил кофе. Во время ночных наблюдений всегда при нем была чашка.

Борислав отметил, что о жившем четыреста лет назад Гершеле старик говорит как о добром знакомом. А сколько же, кстати, ему лет? Непонятно. Но за сотню – наверняка.

– Вам здесь нравится?

– О да, – сказал Борислав совершенно искренне, оглядываясь. Полуподвал с развешанными гравюрами и настенными лампами, очень уютный. Классическая кофейня.