Дело в том, что Никите звонило множество людей. В основном, женщины. Большая часть разговоров была невинно-деловая. Однако некоторые... То, что отвечал Никита своему абоненту, не всегда соответствовало тому, что говорил этот самый абонент.
Например, вечером приятный женский голос просит Никиту Сергеевича. Он подходит, я "отключаюсь". И слышу:
- Ника, "мой" уехал до утра, я свободна. Приедешь?
- К сожалению, мой друг, завален работой, сижу сейчас с автором, и сидеть нам не меньше трех суток. Так что с вашим предложением придется подождать до более удобного случая.
- Но Ника, ты же обещал...
- К сожалению, обстоятельства успели перемениться. Я вам позвоню, когда что-то прояснится.
Никакой автор у Никиты не сидит, я точно знаю. Он валяется на диване, читает газеты и поддерживает видимость разговора с Иркой. Минут через пятнадцать - еще один звонок, еще один приятный женский голос:
- Никита, я могла бы освободиться через полчаса...
- Да? Ну что ж, примерно этого я и ждал. Встретимся...
- У меня есть ключи от квартиры брата.
- Встретимся там через час.
После его ухода Ира заходила ко мне и жаловалась:
- И опять, наверное, на всю ночь. Ну что за проклятая работа! Собирались вечер провести спокойно, вдвоем - опять эти его агенты. Зла не хватает, ей-богу! Скорей бы уж в отставку уходил.
- Да уж... - неопределенно мямлила я. - Работа... Но ведь кому-то надо...
- Он просто безотказный, поэтому на него все и валят!
- Ну, не расстраивайся. Работает ведь человек, а не щедевры творит...
В общем, было довольно противно. И вмешиваться я не имела права: подруга любила своего мужа совершенно слепо. Доставала лекарства для его матери, выслушивала бесконечные жалобы по телефону от первой жены, как тяжело одной воспитывать сына, ходила на цыпочках, если супруг работал за письменным столом или спал после утомительных контактов с "агентами". Открыть ей глаза? Сама не маленькая, поймет когда-нибудь.
Да и потом, положение у меня было дурацкое. Помимо своей воли, я оказалась как бы сообщницей Никиты. Уходя из дома днем, он давал мне детальные инструкции, кому, что и как отвечать по телефону. Если позвонит такая-то, сказать, что уехал на месяц в командировку. Снимать восстановление Армении после землетрясения. Если позвонит такой-то, то попросить перезвонить через неделю, потому что еще не все готово. Маме сказать, что монтирует передачу и сам позвонит, когда освободится. А если позвонит закадычный друг Слава, то дать такой-то номер телефона. Но больше - никому.
Этот самый Слава был, кстати, совершенно непохож на своего дружка. В отличие от Никиты, всегда несколько излишне эмоционального (чтобы не сказать - суетливого), Слава был замедленно-спокоен и немногословен. О себе говорить не любил. Как-то в ожидании Иры и Никиты он просидел у меня в комнате около часа. И очень мне понравился. От него исходило обаяние мужестенности. Не накачанных бицепсов или физической притягательности, а чувство, так сказать, защиты и опоры. Каменной стены, за которую с восторгом спрячется любая женщина. Но говорили, в общем, ни о чем. О погоде, о политике, о детективах. Ничего личного.
Потом Слава стал приходить чаще. Иногда даже в отсутствие Никиты. Не ко мне, разумеется, - к Ирине. Помогал делать какие-то мелочи по дому: укрепить полку, починить протекающий кран в кухне, заменить перегоревшие пробки. Никита в этом плане был пустое место. Ни гвоздя забить, ни чашку склеить.
- Вот бы тебе какого мужа надо! - не удержалась я как-то. Хозяйственный, спокойный, по командировкам не мотается, с агентами не контактирует. И собою хорош.
- Может, и надо было бы, да не будет. Слава женат, у него сын, а слово "развод" в лексикон не входит. Нет для него такого понятия.
- Почему же он никогда с женой не приходит?
- Она была дружна с первой женой Никиты и меня принимать не желает. В общем, женская солидарность. И еще страх, что дурные примеры заразительны.
- Судя по тому, как часто Слава у вас бывает и сколько времени тут проводит, домой он не торопится.
- Никита говорит, у них все не так гладко.
- А что говорит Слава?
- Слава вообще ничего о себе не говорит. И о Никите тоже. Когда я попыталась спросить о какой-то ерунде, просто хотела понять причину некоторых поступков, он мне ничего не сказал. А ведь они дружат больше сорока лет. В одном роддоме родились в один и тот же месяц, в одном доме жили после войны, в эвакуации вместе были - не они, конечно, а их матери, с августа сорок первого и до сорок третьего...
- Никита никогда не говорил, что был в эвакуации, - медленно проговорила я. Что-то мешало мне просто пропустить эту информацию.
- Да его же туда годовалым увезли, что он может помнить?
И тут я вспомнила:
"А моя мама потеряла колечко в октябре этого же года... Ночь, спешила в бомбоубежище, я у нее на руках годовалый..." Как могла мать Никиты потерять в октябре колечко в центре Москвы, если уже в конце августа эвакуировалась на Урал, в Златоуст? И эта просьба - не говорить Ире... Я затрясла головой.
- Что с тобой? - удивилась моя подруга.
- Нервный тик, не обращай внимания. Квартиру твоему супругу все еще обещают?
- А вот и нет, - рассмеялась Ирина. - Самое позднее через полгода переедем. Стены уже стоят. Однокомнатная прелесть, двенадцатый этаж башни, до Останкино - рукой подать. Поживем там, пока не найдем хороший вариант обмена. Господи, как я мечтаю вырваться из этой развалюхи!
И я оставила все невысказанное при себе. Не так много радости было в жизни Ирки, чтобы обращать ее внимание на какие-то несуразности в поведении супруга и лишать мечты всей жизни.
В конце года случилось сразу два события, причем оба радостные. Что для нашей квартиры нехарактерно. Во-первых, Никита действительно получил ордер на квартиру. А во-вторых, годовщина их свадьбы совпала с его юбилеем: полтинник. Оба события предполагалось отметить с размахом и одновременно.
И меня, и Лидию Эдуардовну тоже пригласили. Однако моя радость была омрачена в общем-то пустяком. Когда почти все гости уже собрались, но еще не расселись, я услышала, как Никита тихонько сказал одному из приятелей:
- А вон там моя дальняя родственница, баронесса фон Кнорре. Настоящая, а не самозваная. Квартира большая - пусть живет, а то ведь совсем одинокая старуха...
"Мама дорогая! - мысленно ахнула я, - да он просто пижон! Он себя придумывает и потом убеждает остальных. Показушник..."
Слава, как всегда, пришел один. И не столько сидел за столом, сколько помогал Ирке на кухне. И потом, когда гости разошлись, помог убрать и вымыть посуду, навести порядок в комнатах. Ночевать домой вообще не пошел, ему постелили в "кабинете". Ничего себе, семейная жизнь!
А неделю спустя Ирка пришла ко мне среди ночи с совершенно перевернутым лицом и сказала, что они разводятся. Долго не хотела говорить, почему, но потом разрыдалась и призналась:
- Не могу я больше жить в этом вранье! Уехал на три дня "в командировку", а мне коллега говорит: "Видела твоего драгоценного в нашем доме: шел под ручку с одной актриской, этажом ниже живет". Он "вернулся", я, конечно, спросила: правда? Вертелся, крутился, потом, наверное, надоело, сказал: да, правда. Я и раньше догадывалась... Ну, я сказала: "Уезжай к себе, квартира есть". А он, а он...
У Ирины началась истерика. Я кое-как привела ее в чувство и узнала то, о чем могла бы догадаться. Потому что и так много знала.
Никита сказал, что никуда из этой квартиры уезжать не собирается. Что если Ире приспичило разводиться и разбегаться - пусть едет в эту панельную хрущобу и живет там. А он, Никита, с места не сдвинется. Он и женился на ней по двум причинам: знал, что не будет хлопот с детьми и родственниками и что жить будет в центре, в настоящей квартире, а не собачьей конуре. Со временем здесь все его будет, ходы он уже ищет. И вообще у него нет денег на такие причуды, как переезды и покупка современной мебели. Пусть продаст жемчужное ожерелье, все равно, считай, краденое, на все хватит и еще на жизнь останется. С покупателем он поможет. А менять образ жизни не собирается: одной женщины ему мало, и он еще не старик. Впрочем, если Ира передумает, он не против: будут жить, как жили, а свою квартиру он отдаст сыну - мальчик уже подрос.