М.ЕМЦЕВ, Е.ПАРНОВ

"ЖЕЛТЫЕ ОЧИ"

Когда Гартен добрался наконец до вершины и перед ним открылась бескрайняя голубая пустыня, надежда оставила его.

Там, в драконовых пещерах, ведомый шумом подземного потока, он еще на что-то надеялся.

Плененный свет обреченно метался под сводами пещеры, скупым глянцем мерцал на поверхности стеклоподобной черной воды. Из невидимых галерей доносился приглушенный свист, и гулко, как ледышки, падали капли, срываясь с далеких готических арок. Там была какая-то жизнь или видимость жизни, какое-то движение.

Пустыня же показалась ему безбрежным оледеневшим морем, зачарованно и страшно мерцающим в мертвых лучах синего солнца. Она лежала под ним и простиралась перед ним. И ничего больше не увидел он в туманной дали горизонта.

Сорок семь суток он надеялся выжить. Сорок семь раз встречал и провожал красное и это синее солнце Анизателлы, надеясь на завтра. Но пустыня доконала его. И он подумал, что скоро настанет день, когда для него не будет завтра. Для всех, во всяком случае для многих, завтра будет, а для него - нет,

Он и раньше изредка задумывался о смерти. Но ему никогда не удавалось представить себе мир без него, Гартена.

"Как это может быть, что меня вдруг нет? - думал он. Все вокруг есть, а меня нет. И мир существует по-прежнему, и ничего не изменилось, а меня нет. Где же я?"

Он даже воображал себя мертвым, но почему-то наделенным способностью мыслить. Не чувствовать, а только мыслить. Да и мыслить лишь о том, как мир относится к тому, что его вдруг не стало. Но Гартен, как всякий молодой и здоровый человек, редко думал об этом. И мысли о смерти незаметно и скоро вытеснялись привычными житейскими заботами. Лишь иногда ночью что-то властно и жестоко сжимало ему сердце. Так бывает со всеми, и это чувство знакомо всем. И Гартен не составлял исключения. Может быть, только засыпал он скорее других и спал почти без сновидений.

Но сейчас, глядя на голубое пространство, на четкие синие тени, отбрасываемые редкими валунами, он впервые ясно понял, что все здесь останется таким же. И чьи-то чужие глаза через столетия увидят то же холодное, отрешенное пространство.

"И все останется таким же, и Земля, и улицы..." - подумал он и не испугался этой обнаженной и ясной истины. Он понял ее не только умом, но и сердцем. Понял и принял.

Когда его разведывательный конвертоплан потерпел аварию вдалеке от обжитых районов Аделаиды и Мирного, он даже засмеялся, поняв, что чудом остался жив. Копаясь в груде искалеченного металла и выуживая оттуда рацию, оружие и продовольствие, он все еще бурно радовался, что ему удалось катапультировать. Он даже не обернулся, когда пошел навстречу восходящему красному солнцу, покинув чернеющие на розовом песке уродливые, как останки летучей мыши, обломки. Рация не работала. Но ему все же удалось взять радиопеленг одного из тетраэдров Аделаиды, и он не сомневался, что сумеет дойти..

На двенадцатые сутки он добрался до Драконовых гор. И только здесь, следя, как угасает кровавый отблеск заходящего солнца на черных зубцах пилообразного хребта, он впервые подумал, что может и не дойти. С тех пор эта мысль все чаще посещала его. Холодной и быстрой струйкой касалась она сердца, и сразу же пропадало желание идти и сопротивляться. Тогда Гартен закрывал глаза и сжимал кулаки. Он заставлял свою память помогать ему. Вспоминая лицо жены и запах ее волос, город, в котором родился, он твердил себе, что должен выжить и обязательно выживет. Когда Гартен переставал понимать смысл своих же слов и забывал, почему сидит на песке и что-то бормочет, он подымался и шел дальше.

Ему не удалось преодолеть отвесной стены Драконовых гор, и он решил пройти сквозь них, смутно надеясь, что теряющаяся в огромном, как Нотр-Дам, гроте река куда-нибудь да выведет. По крайней мере, здесь была вода. Микроанализатор признал ее пригодной для питья, и Гартен мог не бояться жажды. Еды у него оставалось еще много. Почти весь рюкзак был заполнен концентратами. Поломанную рацию и пистолет Гартен давно уже бросил в пути.

Конечно, он не мог надеяться, что подземный поток выведет его к обитаемым районам. Но когда после долгих блужданий во мраке где-то далеко впереди забрезжил голубоватый свет, сердце его тревожно забилось. Он глубоко вздохнул и медленно пошел к свету.

И как сильны были его разочарование, гнев и тоска, когда, выйдя на свет, он увидел все ту же бесконечную равнину и пески, пески, сколько хватал глаз.

Потом у него начались галлюцинации. Он слышал чьи-то голоса, кто-то звал его, захлебываясь от рыданий, молил о чем-то, от чего-то предостерегал. Как лунатик, брел он на этот зов, сбиваясь с пути, теряя рассудок.

Семнадцать суток прошло, пока Гартен опять увидел на горизонте туманные очертания горных хребтов. На этот раз он сумел подняться в горы. И здесь среди каменных стен, пропастей и ущелий, не видя сводящего с ума однообразия пустыни, он окреп духом и вновь обрел надежду. Запас продовольствия он мог растянуть еще суток на двадцать, воду - не больше, чем на десять. Шесть маленьких фиолетовых кубиков сверхплотного льда - это все, что у него осталось после того, как он вышел из пещеры. Возобновить запас было негде, да и прибор для замораживания он обронил, блуждая в пустыне.

Он не стал урезать и без того скудный паек, но заставил себя идти быстрее. Это было трудно. Приходилось карабкаться вверх, спотыкаясь и обрушивая вниз грохочущие каменные лавины. Так и добрался он до этой вершины на последнем дыхании, с последней надеждой.

И теперь, глядя вниз и вперед, он понял, что заблудился. Вместо того чтобы идти к Аделаиде, он где-то повернул назад и, выйдя опять к Драконовым горам, не узнал их.

Он мог бы спуститься вниз, пройти эту голубую пустыню и добраться до места крушения. Наверное, там остались какие-то запасы продовольствия и воды. Но какой в этом смысл? Впрочем, все это были праздные рассуждения. У него слишком мало воды, чтобы пройти пустыню или вновь отыскать черный грохочущий грот.

И все же он решил сопротивляться до конца. Теперь это было даже легче. Он перестал надеяться и твердо знал, что погибнет. Это было трезвое и холодное отчаяние.