В конце концов наваррская принцесса не выдержала и раздраженно произнесла:

- Ну и угрюмый вы тип, господин граф! А еще поэт!

- Вот именно, - проворчал Тибальд. - Я поэт.

- И куда же девался ваш поэтический темперамент? Волки съели? Вы претендуете на роль спутника всей моей жизни, а на поверку оказываетесь никудышным спутником даже для прогулки в лесу... А вот противоположный пример, - она кивнула в сторону Филиппа и Бланки. - Вы только посмотрите, как разворковались наши голубки. Кузен Аквитанский, по его собственному признанию, и двух строк толком слепить не может, не говоря уж про эпические поэмы. Но это обстоятельство нисколько не мешает ему заливаться сейчас соловьем.

- Неправда, - вмешалась Бланка. - В Толедо Филипп слагал прелестные рондо.

- Благодарю вас, кузина, за столь лестный отзыв, - вежливо поклонился ей Филипп, - но вы явно переоцениваете мои скромные достижения.

- Отнюдь! - с неожиданным пылом возразила она. - Это вы, Филипп, слишком самокритичны и требовательны к себе сверх всякой разумной меры. Он скромничает, кузина, граф, не слушайте его. Вы знакомы с сеньором Хуаном де Вальдесом, дон Тибальд?

- Лично не знаком, к моему глубочайшему сожалению, принцесса, ответил ей граф Шампанский. - К сожалению, ибо считаю господина де Вальдеса одним из своих учителей и лучшим поэтом Испании всех времен. А ваш новоявленный гений, так сказать, этот Руис де Монтихо, и в подметки ему не годиться...

- Так вот, - продолжала Бланка, - сеньор Хуан де Вльдес как-то сказал мне, что у кузена Филиппа незаурядный поэтический дар, но, увы, он зарывает свой талант в землю. И я всецело разделяю это мнение.

- Видите, граф, - вставила словечко Маргарита, - как они трогательно милы. И какая досада, что они не поженились! В самом деле жаль. Это бы устранило последнее имеющееся между ними недоразумение, единственный камень преткновения в их отношениях.

- И что же это за камень такой? - все с тем же угрюмым видом осведомился Тибальд.

- Они расходятся во мнениях насчет характера их дружбы. Кузина Бланка решительно настаивает на целомудрии, а кузен Аквитанский... Нет, вру! Она вправду настаивает на этом, но не очень решительно, а в последнее время даже очень нерешительно. В конце прошлой недели она призналась мне, что если бы не господин де Монтини...

- Маргарита! - в замешательстве воскликнула Бланка. - Да замолчи ты наконец! Как тебе не совестно!.. Ну все, впредь я ничего не буду тебе рассказывать, коли ты не умеешь держать язык за зубами.

- А ты и так не шибко поверяешь мне свои тайны, - огрызнулась Маргарита. - Все больше шушукаешься с Еленой. Впрочем, и она изрядная болтунья..

- И однако же...

- Ладно, Бланка, прости, я не нарочно, - извинилась Маргарита и переключила свое внимание обратно на Тибальда. - Итак, граф, вам не кажется, что вы выглядите белой вороной в нашей жизнерадостной компании?

- Гм. Вполне возможно.

- Но почему? Неужели вы еще в обиде на меня?

- Вполне возможно.

- И все из-за того стишка?

- Это не стишок, сударыня К вашему сведению, это поэма.

- Ну и пусть будет поэма. Какая собственно разница!

- Разница большая, сударыня. И если вы не в состоянии отличить стихотворение от поэмы, то уж тем более не вправе судить, насколько уместно я...

- Ах, не вправе! - с притворным возмущением перебила его Маргарита. Вы осмеливаетесь утверждать, что я, дочь короля и наследница престола, не вправе о чем-то судить?

- Да, осмеливаюсь. Я, между прочим, внук французского короля, но не стыжусь признаться, что преклоняюсь перед гением Петрарки, человека без роду-племени, ибо подлинное искусство стоит неизмеримо выше всех сословий. Человек, который считает себя вправе свысока судить о науках и искусстве единственно потому, что в жилах его течет королевская кровь, такой человек глуп, заносчив и невежествен.

- Ага! Значит, по-вашему, я августейшая дура?

- О нет, сударыня. Просто вы еще слишком юны, и ваша хорошенькая головка полна кастовых предрассудков, подчас бессмысленных и необоснованных. Вы верите в свою изначальную исключительность, в свое неоспоримое превосходство над прочими людьми, стоящими ниже вас по происхождению, так же слепо и безусловно, как верят евреи в свою богоизбранность. Но и то, и другое - чистейший вздор. Да, это правда: Бог разделил человечество на знать и плебс, чтобы господа правили в сотворенном Им мире, а все остальные повиновались им и жили по законам Божьим, почитая своего Творца. Без нас, господ, на земле воцарилось бы безбожие и беззаконие, и наш мир превратился бы в царство Антихриста.

- Ну вот, - сказала Маргарита, - вы же сами себя опровергаете.

- Отнюдь. Я ни в коей мере не отрицаю божественного права избранных властвовать над прочими людьми. Я лишь утверждаю, что поелику все люди - и рабы, и князья - равны перед Творцом, то равны они все и перед искусством как божественным откровением. Королевская кровь дает право на власть, славу и богатство, но человек, озаренный откровением свыше, приобретает нечто большее - бессмертие в памяти людской.

- Ах, вот как!

- Да, принцесса. Именно так обстоят дела. Мирская слава преходяща искусство же вечно. Владыку земного чтят лишь пока он жив, а когда он умирает, последующие поколения быстро забывают о нем...

- Но не всегда, - заметила Маргарита, довольная тем, что ей наконец удалось раззадорить Тибальда. - Александр Македонский, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Корнелий Великий, Карл Великий - их помнят и чтят и поныне.

- Но как их чтят! Главным образом как персонажей легенд, баллад, хроник и романов. Да, они были великими государями, их деяния достойны восхищения потомков - но память о них не померкла лишь благодаря людям искусства, которые увековечили их имена в своих произведениях. А что касается самых заурядных правителей... - Тут Тибальд умолк и развел руками: дескать, ничего не попишешь, такова жизнь.

- Ну а я? - лукаво улыбаясь, спросила Маргарита. - Меня тоже быстро забудут?

- Если только... - начал было Тибальд, но вдруг осекся и смущенно потупил глаза.

- Если только, - живо подхватила принцесса, - я не выйду за вас замуж. О да, тогда потомки будут помнить меня! "А-а, Маргарита Наваррская! Та самая, на которой был женат великий Тибальд де Труа? Ну и вертихвостка она была, надобно сказать..."