Разные слухи о декабристах по дворянским усадьбам тогда ходили. Решил Пирогов-Пищаев обо всём разузнать из надёжных мест. Собрался. Поехал в Москву, в Петербург. Повстречался с друзьями, с министрами, с генералами. Вернулся снова к себе в имение.

- Ну, матушка Глафира Стократовна, - сказал Пирогов-Пищаев, - всё-то ты на старости лет напутала. Тоже скажешь - разбойники! Да не о себе они вовсе думали. Хотели освободить от неволи крестьян - вот отчего бунтовали.

Посмотрела княгиня Ордын-Нащокина на графа Пирогова-Пищаева:

- Освободить крестьян! Так что я тебе говорила? Вот видишь, грабить они хотели, грабить. И Дуньку, и Прошку, и Маньку, и Фёклу, и Соньку моих отнять. Эка ж разбойники. Страшно подумать. Вот от чего уберёг господь.

СЛУХ НА СЛУХЕ СИДИТ ВЕРХОМ

Нифонт Пряхин примчал из большого села Зосимова. Был Пряхин на торжище. Возил на продажу соленья разные. Как раз в это время в самой они цене. И тут от местных мужиков, а народ там знающий, услышал такое!.. Бросил Пряхин свои соленья. Ветром летел назад.

- Мужики! - закричал он от самой околицы. - Сам царь на господ поднялся. Барам, считай, конец.

Весть, конечно, была потрясающей. Набежали и стар и мал.

- Сам царь-государь, - продолжает Пряхин, - слава ему великая, о нас, горемычных, вспомнил. Бар хватают по всем уездам. Дождались они, мучители. Попили нашей кровушки. За то и призвал государь к ответу. В крепость Петра и Павла - вот их куда сажают, в Алексеевский равелин.

Смотрят крестьяне на Пряхина: "Неужто и в самом деле?!"

- Слава отцу-государю! - крикнул Нифонт.

Радость в селе небывалая. Да только в любой деревеньке русской поперечный всегда найдётся. Оказался такой и тут. Вышел вперёд Лучезар Рассветов.

- Чтобы царь - да за нас, сермяжных? Не может такого быть. Что-то подпутал Пряхин.

- Подпутал! - возмущается Пряхин. - Да я своими ушами слышал. Я в Зосимове, чай, бывал.

- Не может такого быть, - стоит на своём Рассветов.

Был мужиком он дотошным. Сам поехать решил в Зосимов.

Слухов в Зосимове - пруд пруди. Пересуда идёт к пересуде. Каждый мелет, что в ум взбредёт. Доподлинно только одно известно: в Петербурге на Сенатской площади из пушек была пальба.

Покрутился Рассветов в Зосимове, в уездный поехал город.

Слухов в городе - пруд пруди. Каждый несёт, что с языка сорвётся. Одни говорят, что в царя стреляли, другие - что царь стрелял. Доподлинно только одно известно - в Петербурге из пушек была пальба.

Упорный мужик Рассветов - в губернский едет город.

И тут не лучше - слух на слухе сидит верхом. Рассветов и дальше бы, в сам Петербург, поехал. Да только тут попался ему человек - встречный, как раз из Питера. Толком всё и узнал Рассветов. Так и есть, всё подпутал упрямый Пряхин. Чтобы царь за крестьян, за униженных - да разве может такое быть!

Вернулся Рассветов к себе в село. Торопится рассказать обо всём мужикам и Пряхину. Только где же сам Пряхин? Пряхина нет в селе.

Что же случилось?

Взбаламутил всё же Нифонт Пряхин тогда крестьян.

- Жги утеснителей. Жги! Отец-государь благословляет!

Схватились крестьяне за косы, за вилы. Начали бар громить.

Но тут... Приехал исправник. А с ним солдаты.

Били крестьян нещадно. Пряхин ушёл в Сибирь.

Во многих местах заволновались тогда крестьяне. Да всюду итог один.

ПОСТАВЩИК ДВОРА

В Петербурге в торговых рядах владельцем одной из лавок был купец, по фамилии то ли Уткин, то ли Голубкин, то ли Голубкин-Уткин. Торговал он заморскими фруктами. Себя величал: "Поставщик двора его императорского величества". Действительно, был однажды случай, когда этот Уткин или Голубкин поставил в Зимний дворец ящик с апельсинами. С той поры и задрал он нос.

Когда начинал торговаться с кем-то в цене, а надо сказать, что брал он на редкость дорого, купец непременно вставлял:

- Я поставщик двора...

Если с кем-нибудь заводил разговор, пусть и не о торговых совсем делах, то и тут не мог удержаться:

- Я поставщик двора...

Даже как-то жандармского унтер-офицера Хваткина обозвав нехорошим словом, избежал ответственности лишь потому, что в жандармском участке вовсю кричал:

- Я поставщик двора...

И вот появились у этого Уткина или Голубкина новые покупатели. Приобретали они один за одним по целому ящику апельсинов и, что особенно поразило купца, не торгуясь.

После этого к купцу явился старый его знакомый жандармский унтер-офицер Хваткин.

- Собирайся!

- Я поставщик двора... - начал купец.

- Собирайся!

Привёл Хваткин Уткина или Голубкина в жандармский участок.

- Я поставщик двора... - снова начал купец.

- Вот мы сейчас разберёмся, какого двора, - грозно произнёс жандармский полковник.

- Его императорского величества! - гаркнул купец.

- Разберёмся, - повторил полковник.

А дело всё в том, что в Петропавловской крепости и даже в Алексеевском равелине у заключённых декабристов вдруг были обнаружены апельсины.

Как, откуда они попали? В самой крепости, у охраны, выяснить ничего не удалось. Стали тогда искать продавца. Им и оказался Уткин-Голубкин.

- Вот вы какого двора поставщик! - кричал на купца жандармский начальник. - Да за это тебя... шкуру с тебя... В кандалы да в Сибирь. Кто приходил за товаром?

Перепугался купец. Со страху забыл, кто приходил, как покупатели выглядят.

- Двое их было. Двое. Нет, кажись, трое. - Через минуту: - Точно припомнил - был он один.

Понял жандармский полковник, что от купца не добьёшься прока, приказал у лавки устроить засаду, схватить покупателей.

Однако за апельсинами больше никто не явился. Так и осталось неизвестным, как, через кого попадали заморские фрукты в Петропавловскую крепость.

Для купца эта история кончилась плохо. Правда, в Сибирь его не погнали, но в торговых рядах лавку приказали закрыть.

Однако купец есть купец. Погоревал он, поохал. А затем перевёл свою лавку в другое место и снова открыл торговлю.

Теперь, когда он начинал торговаться в цене, а брал он и на новом месте на редкость дорого, то непременно вставлял:

- Я, к вашему сведению, этот продукт, - купец показывал на апельсины, - поставлял аж самим господам офицерам, тем, что... - В этом месте купец делал жест рукой, показывал в сторону Петропавловской крепости. - Во!