Генрих поднялся.
- Позвольте, сэр.
Жестом мастера отстранил художника. Извиваясь, брызнули на палитру струи красок. Щедро оросилась лаком(1) поверхность чистого холста, первый мазок рассек пустоту, умбра потекла, являя оттенки земляного животворения. Сквозь прозрачность ультрамарина засветился холст и началось небо. Красный кадмий заблестел в окошке живою раной.
Падают мазки, лепятся этажи, наискось черные ямы окон. Лиловые воспаленные тени ложатся меж домами. И облака! Не забыть облака! Распухшие, свинцово-серые, готовые пролиться отравленным дождем над больным городом...
_____________________
(1)Имеется в виду лак для живописи, используемый как разжижитель масляных красок. (прим. автора)
______________________
Генрих перевел дыхание и отступил. На холсте ожил грязный, бывший здесь когда-то двор. Но сквозь убожество проступало величие, то, чего не осталось в прилизанном уютном дворике. Заскорузлые ладони старых домов держали кусочек вечности, той, о которой думал ОН - тот, другой, глядя на белый быстросмертный снег.
А за спиной Генриха уже собралась небольшая толпа, люди переговаривались, восхищенно ахая.
- O, my darling, it's charming! - сказал бизер своей красотке.
И тут вперед выскочил маленького росточка паренек в блестящей куртке и закричал:
- Я беру картину! Сколько фик? Сто? Двести?
У паренька было старообразное лицо, кожа стянутая, как печное яблоко, а глаза быстрые, черные, чуть косоватые.
- Я первый! Я! - закричал бизер в шортах. - Плачу тысячу. Две тысячи! Десять!
Паренек заглянул за мольберт, выглянул вновь и со вздохом произнес:
- Да такая картина миллион стоит. Может, отдашь за сто фик?
Но бизер уже сунул в ладонь Генриху чек и, опасаясь, что тот передумает, схватил и понес, мокрый, блещущий живой краскою холст.
- It's the misterical Russian soil! - повторял неостановимо.
Генрих хотел двинуться следом, но художник схватил его за руку.
- А холст? Мой холст стоил сто фик!
Мистер Одд недоуменно повел плечами, взглянул на чек и отдал его художнику.
- Стойте! - взвыл черноглазый паренек. - Он не подписал картину! Пусть подпишет! Я требую! Я протестую!
- Indeed, он прав! - бизер остановился. - Здесь нужен подпись.
Генрих взял кисть и начертал в правом нижнем углу: "Ив".
- А ты старуху помнишь, ту, что сгнила заживо вместе с диваном? Смрад в комнатушке помнишь? - спрашивал паренек, хватая Генриха за руку и жарко дыша в самое ухо.
Мистер Одд отрицательно покачал головой.
- Ну конечно, - вздохнул незнакомец, - старуха досталась мне. Всегда что-нибудь такое достается. У меня и имени нет, одно прозвище. Я, к примеру, хочу, чтобы меня называли Шекспиром. А ты как бы меня назвал?
- Шустряк, - сказал Генрих уверенно.
Лицо паренька исказилось.
- Ненавижу! - завопил он совершенно другим бабьим голосом и замахнулся.
Генрих без труда перехватил его руку, а свободной правой ударил незадачливого драчуна в нос. И тут будто электрический разряд пробежал по его телу, а в мозгу вспыхнуло ослепительной искрой: "В нем - ты"!
- Обиделся никак? - хихикнул Шустряк, размазывая кровь из разбитого носа по футболке. - Я же пошутил! Вот глупый. Я тебе помочь хотел, подсказать, где искать нашего бедного Иванушкина, а ты меня бьешь. Нехорошо. Сразу видно, что бизер. Бизеры все такие неблагодарные.
Генрих схватил Шустряка за плечи.
- Зачем мне искать Иванушкина, если он рядом со мной?! Если он - в тебе?
- Капля, всего лишь капля... Излишки, так сказать, не попавшие в модуль, - залепетал Шустряк. - Пять модулей, вообрази, пять модулей! Что рядом с таким богатством одна-единственная подобранная капля?!
Да, всего лишь осколок разбитой мозаичной картины. Но как к нему тянуло! Будто пьяницу к недоступному вину, будто влюбленного к невесте. Генрих весь затрясся и стиснул руки с такой силой, будто хотел задушить Шустряка. Тот забился в судорогах, захрипел. Генрих не помнил даже, как разжал руки. Шустряка всхлипнул от боли и схватился за горло, судорожно втягивая в себя воздух.
- Как хорошо, что отыскал меня, Шустряк, - тихо проговорил мистер Одд и улыбнулся.
Глава 8. НА МЕНЕ
Бетрей грохнул кулаком по столу так, что отбил себе руку. Его душила злость. И откуда взялся этот проклятый бизер?! Ясно, что Одд ищет Иванушкина, ясно, что их встречи допустить нельзя, но почему так получилось, и что из этого выйдет, Бетрей представить не мог. У него даже шевельнулась крамольная мысль - не Папаша ли замыслил эту подлянку. Но тут же ощутил в затылке тупую ноющую боль - островок мозга, занятый подселенцем, изнывал от животного страха.
Дрожишь, дерьмоед? Дрожи! Дрожи!
Бетрей провел ладонями по лицу. Скорее всего сам Одд не знает, зачем явился в огороды. Услышал зов и пришел. А теперь мечется взад и вперед, как слепой. Но кто теперь со всем этим разберется? Ядвига? Ирочка? Трашбог? Каждый из наследников воображает, что именно он владеет ключом, что он властитель Золотой горы. Ну почему Папаша не оставил все наследство ему, Бетрею? Ведь Бетрей истинный ученик и наследник. Если бы в его руках оказался сад, если бы он властвовал не только над меной, но и над траншеей, тогда бы ВОСКРЕШЕНИЕ давным бы давно состоялось. А что теперь? Бесконечные ссоры и споры. Наследнички могут лишь устраивать грандиозные попойки вместо священнодействий, винить во всем Бетрея и требовать друг с друга фики.
Слышишь, дерьмоед, что я о тебе думаю? Слушай, слушай!
Одна надежда, что этот мистер Одд достаточно глуп, и Трашбог сумеет с ним разобраться.
Бетрей не сразу заметил, что дверь в кабинет приоткрылась, и в щель просунулась голова Шустряка. Нос Шустряка распух и стал походить на картофелину, а щегольская белая куртка оператора была забрызгана бурым. Шустряк прикладывал к носу мокрую салфетку и при этом постоянно хихикал.
- Где ты шлялся, редька зеленая?! - завопил Бетрей, и вновь стукнул кулаком по столу, позабыв, что уже отбил себе руку.
- Знакомился с нашим бесценным мистером Оддом, - Шустряк уселся в кресло и бесцеремонно закинул ногу на ногу.
- Кто тебя просил?! - возмутился Бетрей.
- Душа. Бывает иногда такое: душа возьмет и попросит. И отказать ей нельзя. Захочет выпить - нальешь, захочет чего несказанного - сделаешь.