- Лучше всего в Клетки идти, - рассуждала Дина с набитым колбасой ртом. - Там с благословением и песнями хорошо получается. А наши дураки сидят в огородах до последнего, пока не созреют, за грядки морковные держатся. Не соображают, что с любым ошибка выйти может. Перепутают что-нибудь и вместо Траншеи в печку сунут. А у Трашбога точно траншея, это гарантируется...
"Ничего не осталось, - подумал Иванушкин, - ни добра, ни зла, ни черного, ни белого. И даже грань между жизнью и смертью исчезла".
"Неужели это я это подумал? - изумился Иванушкин. - Неужели еще могу?"
Не то, чтобы мысль была какая-то замечательная, но само ее появление говорило, что мозг еще действует, и в жмыхи Иванушкину рановато.
"Господи, какие раньше мысли-то в голову приходили! Какие идеи! А я все отдал! Выбросил, как на помойку!" - ужаснулся Ив.
Его охватила такая тоска, что впору было выть в голос так, чтобы слышали в самых дальних углах Великих огородов. Подобный приступ случился с ним в конце зимы, когда вытащил он из старого этюдника палитру с остатками полузасохших красок. Но не для того, чтобы писать, а чтобы замазать трещину на старой яблоне. И только взял он в руки кисточку - настоящую новенькую "щетинку" шестой номер, и ощутил запах растворителя и белил, как защемило в груди, и сделалось так больно, будто под ребра воткнули раскаленное острие. Иванушкин заорал и ударил по стволу умирающей яблони, раз ударил, второй, третий, пока пластмассовый прямоугольник палитры не разлетелся вдребезги. А на следующий день Иванушкин пошел на мену. На последний сеанс. Пятый. И после этого пятого сеанса в заборной он потерял сознание, и все думали, что он тут же на месте сделается жмыхом. Но Ив очнулся.
- Что помнишь? - спросил его оператор. В черных его косоватых глазах дрожали сумасшедшие огоньки.
- Бабку на диване... умирающую, кажется... Нет, ничего не помню...
Два охранника довели Иванушкина до дверей мены. У выхода его встретил Мишка-Копатель, взял под руку, как старого друга.
- Последний сеанс? - доверительно спросил Мишка и радостно улыбнулся.
Иванушкин кивнул и прижал к груди шуршащий пакет, который в ту минуту показался просто невесомым по сравнению с утраченным.
- Тогда платить за прикопку надо, - Мишка потянул мешок к себе. Теперь для тебя прикопка, яблочный мой, вещь самая важная. Заплатишь, и копатели тебя не покинут. Учти.
- Учту-у-у... - тоскливо протянул Ив, глядя, как уплывают в сумку Мишани прозрачные трусики, купленные для Дины.
- Да ты не волнуйся, все будет прекрасно, это я обещаю, самое лучшее местечко в Траншее присмотрю! - Мишка-Копатель ободряюще потрепал Иванушкина по щеке и вернул почти пустой мешок.
На родном огороде Иванушкин в тот день появился после полудня, с трудом дотащился до крыльца и уселся на нижнюю ступеньку, прямо на не сметенный снег. Бессмысленный взгляд его полз по заснеженным грядкам и, соскальзывая, уходил дальше, к серым горбам Больших помоек. Глаза Иванушкина завлажнели. Он стал хлопать себя по карманам, отыскивая сигареты, ничего не нашел и жалобно всхлипнул.
- И это все?! - раздраженно воскликнула Дина, инспектируя отощавший мешок.
Кроме нескольких рулонов ароматной туалетной бумаги и баночки с джемом, в мешке ничего не было.
- Ты еще пойдешь на мену? - Дина оценивающе глянула на Иванушкина.
Тот отрицательно мотнул головой.
- Тебя что, не хватит даже на один сеанс?
Ей очень хотелось пнуть под ребра незадачливого супруга, но из-за забора на них смотрели, и она сдержалась.
- Может, и хватит, - задумчиво проговорил Ив, поднимая на Дину мутноватые голубые глаза, не утратившие и после пяти сеансов на мене выражения наивной мечтательности. - Но туда я больше не пойду.
- Как же ты жить будешь? - в глазах Дины появилось холодное синеватое мерцание.
- Да как и все, с огорода. Скоро сеять надо, - наивно предположил Иванушкин.
- Ах, с огорода! Да у тебя, видать, все масло из головы вытекло! Вспомнил бы хоть, что осенью собрал! Два кило морковки да картошки мешок. Умник! А еще твердил: у меня мозгов больше всех!
- Так ведь продал, - робко напомнил Иванушкин.
Но Дина уже не слушала: она металась по времянке и с яростной энергией она набивала сумки вещами. Когда проходила мимо него по крыльцу, вынося вещи, Иванушкин бормотал:
- Динуля, яблочная моя, может не надо, может до тепла подождешь? Я в Клетки уйду, мне все равно тогда будет...
- Февраль на дворе, почитай весна, можешь уже идти, - отвечала Дина, волоча огромные баулы к аэрокару.
Иванушкин хотел ей помочь, но Дина оттолкнула его, и он упал на крыльцо, да так и остался лежать неподвижно, будто зажмыховал уже. Очнулся Иванушкин от пронзительного визга: на соседнем огороде резали кабанчика. Аэрокара не было во дворе. Небо гасло, начинало морозить. Иванушкин только сейчас заметил, что на нем вместо новой куртки, купленной после первого сеанса, надет старый засаленный ватник. Когда он успел переодеться и куда при этом делась куртка, Иванушкин никак не мог вспомнить. Зато отчетливо всплыло в памяти, как осенью он подкармливал соседского поросенка картошкой со своего огорода, а тот радостно повизгивал. Сегодня снег на соседнем дворе запятнан алым, кабанчик умер. Скоро и его, Иванушкина, черед становиться жмыхом.
- Извини, приятель, - пробормотал Ив и заплакал, ощутив внезапную жалость ко всему живому...
...Иванушкин вздрогнул и очнулся. Слезы текли по его щекам и обжигали кожу. А сквозь слезы Иванушкин видел серый бок Золотой горы и скрюченные фигурки жмыхов вокруг.
- Придется подождать, - долетел будто издалека до Иванушкина голос Мишки-Копателя. - Газ должны вот-вот подвезти. Успеем и откушать, и выпить! - Мишка потряс в воздухе высокогорлой, темного стекла бутылкой.
Слова Мишки-Копателя встревожили, но Ив выпил со всеми, закусил и успокоился. Он даже перемигнулся с Диною и, будто ненароком, коснулся ее руки. Ему нравилось, что она ест с аппетитом, смеется, хлопает в ладоши, и вообще ведет себя так, будто они не на прикопку приехали, а на пикник, куда-нибудь на берег Чумной лужи. Иванушкину хотелось подарить ей что-нибудь, хоть какой-нибудь кусок ржавья, пригодный для мены. Но только Ив встал с ящика, решив отправиться на поиски, как Мишка грубо пихнул его назад: