Вели бросил несколько резких слов двум детективам, которые пришли в театр вместе с инспектором. Те стали пробиваться к выходам, расталкивая скопившихся в проходе недовольных зрителей. К ним присоединились полицейские. Актерам и актрисам, которые толпились неподалеку от трупа, было приказано отойти в сторону. В задней части партера полицейские отгородили веревками что-то вроде загона и затолкали туда человек пятьдесят пытавшихся разбежаться по театру зрителей. Потом принялись опрашивать каждого, требуя показать билет и отправляя на законное место. Через пять минут в зале не осталось ни одного стоящего зрителя. Актерам же и актрисам было приказано ждать на отгороженном веревками пространстве.

— Так-то будет лучше, Томас, — ухмыльнулся Квин. — Ты знаешь, как я не люблю шум. Известно, кто этот бедняга?

Вели покачал головой:

— Я к нему даже не прикасался. Да и приехал сюда всего за несколько минут до вас. Патрульный позвонил мне с Сорок седьмой улицы и сообщил, что слышит у театра свистки Дойла. Дойл тут не дремал, сэр. Лейтенант отозвался о нем с похвалой.

— Ага, — сказал инспектор, — значит, Дойл. Пойди сюда, Дойл.

Полицейский подошел и отдал честь.

— Расскажи нам, что же здесь случилось, Дойл, — сказал инспектор, удобно усевшись в кресло.

— Так вот, — начал Дойл. — Минуты за две до конца второго акта этот человек, — он кивнул на уныло стоявшего в углу Пьюзака, — подбежал ко мне — я стоял позади кресел и смотрел постановку — и сказал: «Там убили человека… Человека убили!» Из глаз слезы текут, изо рта пузыри, как у младенца, — я решил, что он чокнутый. Но все же побежал, куда он показывал. В зале было темно, на сцене шла пальба, но на полу действительно лежал человек. Я не стал его поворачивать — только пощупал пульс. Пульса не было. На всякий случай я велел объявить, что нужен врач, и отозвался этот Штутгард…

Инспектор Квин слушал его чрезвычайно внимательно, по-птичьи наклонив голову.

— Отлично, — сказал он. — Молодец, Дойл. Я потом поговорю с доктором Штутгардом. Ну и что было потом?

— Потом я послал отвечающую за эти ряды билетершу за директором театра Панзером. Вон он стоит.

Квин посмотрел на Панзера, который неподалеку разговаривал с Нейлсоном, и кивнул.

— Так это Панзер? Прекрасно… Эллери, тебе передали, что ты мне срочно нужен?

Он ринулся вперед, оттолкнув Панзера, который смущенно отступил назад, и хлопнул по плечу высокого молодого человека, который только что вошел в центральную дверь и стоял, оглядывая представшую перед ним картину. Инспектор взял его под руку.

— Надеюсь, ты не сердишься, что я оторвал тебя от твоих книжек, Эллери? В каком магазине ты сегодня рылся? Я очень рад, что ты пришел.

Инспектор опять вытащил из кармана табакерку, поднес к носу понюшку и чихнул, с беспокойством глядя в лицо сына.

— Вообще-то говоря, — сказал Эллери Квин, — не могу сказать, что разделяю твою радость. Ты меня вытащил из местечка, о котором книголюб может только мечтать. Я уже почти уговорил хозяина магазина уступить мне бесценное первое издание Фальконера и собирался ехать к тебе в управление за деньгами. Позвонил туда — и вот, пожалуйста, я здесь. Подумать только — Фальконер! Ну да ладно, наверно, и завтра будет не поздно.

Инспектор усмехнулся:

— Вот если бы ты мне сказал, что нашел превосходную табакерку антикварной работы, это, может, меня и заинтересовало бы. А книжка! Пошли — нас с тобой ждет серьезная работа.

И, все еще держа сына за рукав, инспектор повел его к группе людей, стоявших возле покойника. Эллери был высоким, широкоплечим молодым человеком с интеллигентным лицом. Высокий лоб и внимательные глаза говорили о том, что Эллери прежде всего человек мысли, особый шарм придавало ему пенсне. Элегантный серый костюм сидел на нем превосходно, и в руках он держал легкую трость.

Оба Квина присоединились к группе людей, толпившихся возле тела. Вели уважительно приветствовал Эллери. Тот перегнулся через кресло, внимательно посмотрел на труп и отступил назад.

— Ладно, Дойл, продолжай, — деловито сказал инспектор. — Ты посмотрел на покойника, задержал нашедшего его человека, вызвал директора… А что потом?

— По моему указанию Панзер закрыл все двери и распорядился, чтобы из зала никого не выпускали и в зал никого не впускали, — ответил Дойл. — Публика подняла по этому поводу страшный шум, но больше ничего не произошло.

— Ясно, — сказал инспектор и опять полез в карман за табакеркой. — Ты все сделал правильно. А теперь займемся этим джентльменом.

Он показал в сторону забившегося в угол дрожащего человечка. Тот неуверенно шагнул вперед, облизал губы, растерянно огляделся по сторонам и молча застыл.

— Как вас зовут? — приветливо спросил инспектор.

— Пьюзак, Вильям Пьюзак, — ответил человечек. — По профессии я бухгалтер, сэр. Я только…

— Не спешите, Пьюзак. Где вы сидели?

Пьюзак показал на шестое место от прохода в последнем ряду. Девушка, сидевшая в пятом кресле, испуганно глядела в их сторону.

— Ясно, — сказал инспектор. — А эта барышня с вами?

— Да, сэр. Это — моя невеста. Ее зовут Эстер — Эстер Яблоу…

Стоящий немного в стороне детектив старательно записывал слова Пьюзака. Эллери по очереди оглядывал выходы из зала. Потом вынул из кармана пальто небольшую книжицу и стал чертить на обратной стороне обложки план зрительного зала.

Инспектор поглядел на девушку, которая тут же отвела глаза.

— Ну, так расскажите мне во всех подробностях, что случилось, Пьюзак.

— Я ничего плохого не сделал, сэр.

Инспектор похлопал его по плечу:

— Вас никто ни в чем не обвиняет, Пьюзак. Я просто хочу знать, что именно вы видели. Не спешите, расскажите все обстоятельно.

Пьюзак как-то странно посмотрел на него. Потом облизнул губы и начал:

— Значит, я сидел в последнем ряду рядом со своей… с мисс Яблоу, и спектакль нам очень нравился. Особенно интересно было во втором акте: стрельба, вопли и все такое… А потом я встал и пошел к проходу слева — этому самому, где мы стоим.

Он нервно показал на ковер у себя под ногами. Квин ободряюще кивнул.

— Мне пришлось протиснуться мимо моей… мисс Яблоу, а дальше между ней и проходом сидел только один человек. Поэтому я и пошел в ту сторону: мне не хотелось… — Он помедлил, потом закончил виноватым голосом: — Мне не хотелось тревожить людей, сидящих справа, в разгар самой интересной части спектакля…

— Что ж, это весьма похвально, Пьюзак, — с улыбкой сказал инспектор.

— Да, сэр. И я стал нащупывать путь влево: в театре было довольно темно. А когда дошел до… до этого человека… — Он содрогнулся и заговорил быстрее: — Он сидел как-то странно, упершись коленями в кресло перед ним и мешая мне пройти. «Извините», — сказал я и попытался протиснуться мимо него. Но его колени были по-прежнему уперты в кресло. Я не знал, что делать. Я не такой уж пугливый человек и просто собирался повернуть в обратную сторону — и вдруг почувствовал, что этот человек сполз на пол: мои ноги оказались прижаты к его ногам. Тут я действительно испугался — да кто бы не испугался…

— Само собой, — сочувственно сказал инспектор. — Как не испугаться. Ну и что случилось потом?

— Э-э-э… Потом он сполз с кресла и ударился головой о мои ноги. Я не знал, что делать. Позвать на помощь я не мог — не знаю почему, но не мог. И я наклонился к нему, думая, что он перепил или у него какой-то приступ, и хотел его поднять. Я даже не успел подумать, что буду делать дальше.

— Я вас вполне понимаю, Пьюзак. Продолжайте.

— Потом случилось то, о чем я сказал полицейскому. Он схватил меня за руку — словно ему было нужно за что-нибудь ухватиться — и тихо застонал. Я едва расслышал этот стон, но мне стало страшно. Не могу вам даже это описать…

— Ничего, вы очень хорошо все описываете, — сказал инспектор. — И что дальше?

— И тут он попытался что-то сказать. Не то чтобы сказать — он словно захлебывался, будто ему перехватило горло. Первые слова я не разобрал, но понял, что он не пьян и не болен. Поэтому я наклонился ниже и прислушался. И он выдавил из себя: «Это убийство… Меня убили…» — или что-то в этом роде…