— И сегодня все шло по расписанию?

— Разумеется. Все должно быть тютелька в тютельку — иначе можно сбиться с репликами, световыми эффектами и тому подобным.

Инспектор прикинул в уме и сказал:

— Значит, Джесс видел Филда живым в 9.25. А мертвым его нашли в…

Он позвал Дойла, и тот прибежал на зов бегом.

— Дойл, ты помнишь, когда точно к тебе подошел этот Пьюзак и сказал, что произошло убийство?

Полицейский почесал в затылке.

— Нет, инспектор, точно я не помню. Только знаю, что это было перед самым концом второго акта.

— Мог бы запомнить поточнее, — раздраженно сказал инспектор. — А где сейчас актеры?

— Я их держу в загоне позади среднего сектора, — сказал Дойл. — Ничего лучше мы не придумали.

— Приведи сюда кого-нибудь из них.

Дойл ушел выполнять приказ, а инспектор поманил к себе детектива Пигготта, который ждал неподалеку. С ним были пожилой мужчина и молодая женщина.

— Швейцара привел, Пигготт? — спросил Квин.

Пигготт кивнул, и пожилой мужчина, споткнувшись, шагнул к инспектору. Униформа нескладно сидела на его высоком рыхлом теле, рука, в которой он держал шапку, дрожала.

— Это вам положено стоять на улице у входа? — спросил инспектор.

— Да, сэр, — ответил швейцар, нервно теребя шапку.

— Хорошо. Тогда постарайтесь вспомнить: в течение второго акта кто-нибудь — хоть кто-нибудь — выходил из главного подъезда театра?

Инспектор весь подобрался, как легавая, делающая стойку.

Швейцар подумал минуту и медленно, неуверенно сказал:

— Нет, сэр. Из театра никто не выходил. То есть никто, кроме парня, что продает лимонад.

— А вы никуда не отлучались?

— Нет.

— Хорошо. А с улицы в театр во время второго акта кто-нибудь заходил?

— Ну, опять же Джесс Линч.

— И больше никто?

Швейцар молчал, натужно припоминая. Потом с отчаянием обвел глазами присутствующих и пробормотал:

— Я не помню, сэр.

Инспектор поглядел на него с досадой. Старик очевидно напрягал память. У него на лбу выступил пот, и он все время поглядывал на Панзера, чувствуя, по-видимому, что плохая память может стоить ему работы.

— Извините, сэр, — сказал швейцар. — Может, кто-нибудь и заходил, но память у меня уже не та. Не помню, и все тут.

Тут раздался невозмутимый голос Эллери:

— Сколько лет вы работаете швейцаром?

Старик беспомощно воззрился на нового инквизитора:

— Почти десять, сэр. Я не всегда был швейцаром. Только когда состарился и больше уже ни на что не годился.

— Понятно, — сказал Эллери. Поколебавшись минуту, он настойчиво продолжал: — Вы столько лет проработали швейцаром, но во время первого акта приходит много людей, и вы могли забыть, что происходило. Но ведь во время второго акта мало кто приходит в театр. Постарайтесь вспомнить.

— Нет, сэр, не помню, — мучительно соображая, выговорил старик. — Я мог бы сказать, что никто не заходил, но я в этом не уверен. Не знаю…

— Ну ладно, — сказал инспектор, похлопав старика по плечу. — Не ломайте голову. Мы, наверно, слишком много от вас требуем. Можете идти.

Швейцар поспешно удалился мелкой старческой рысцой.

Тут появился Дойл. За ним шел высокий красивый мужчина в твидовом пиджаке, со следами грима на лице.

— Это — мистер Пил, инспектор, исполнитель главной роли.

Квин улыбнулся и подал актеру руку:

— Рад с вами познакомиться, мистер Пил. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

— С удовольствием вам отвечу, инспектор, — густым баритоном ответил Пил. Он бросил взгляд на спину судебного врача, который все еще возился с трупом, и брезгливо отвел глаза.

— Когда поднялся весь этот шурум-бурум, вы были на сцене? — спросил инспектор.

— Да, конечно. Собственно, там были все актеры, занятые в спектакле. А что вы хотели бы знать?

— Вы не могли бы более или менее точно назвать время, когда заметили в зале беспокойство?

— Могу. До конца акта оставалось минут десять, Это был кульминационный момент действия, и по роли я должен был выстрелить из пистолета. Во время репетиций мы много раз обсуждали этот вопрос. Поэтому я и могу так точно определить время.

Инспектор кивнул:

— Большое спасибо, мистер Пил. Именно это я и хотел узнать… Кстати, пожалуйста, извините нас за то, что мы все это время держали актеров в отгороженном месте. У нас столько дел, что просто некогда было подумать, что с вами делать. А сейчас можете идти с труппой за кулисы. Только не вздумайте уйти из театра до того, как вам это разрешат.

— Я вас вполне понимаю, инспектор. Рад был помочь.

Пил поклонился и направился назад в отгороженное место.

Инспектор глубоко задумался. Эллери стоял с ним рядом и полировал стекла своего пенсне. Наконец отец тихим голосом спросил сына:

— Ну и что ты об этом думаешь, Эллери?

— Элементарно, мой дорогой Ватсон, — ответил Эллери. — Нашего уважаемого покойника видели живым в 9.25, а примерно в 9.55 его нашли мертвым. Всего-то и надо решить: что произошло за эти тридцать минут. Просто до смешного.

— Ты так считаешь? — пробормотал Квин. — Пигготт!

— Слушаю, сэр.

— Это та самая билетерша? Пора с ней поговорить.

Пигготт отпустил руку стоявшей рядом с ним сильно накрашенной девушки, которая дерзко скалила ровные белые зубы. Она жеманно подошла к инспектору и нагло уставилась на него.

— Вы всегда работаете в этом проходе, мисс…

— О'Коннел, Мадж О'Коннел. Да, всегда.

Инспектор взял ее за руку:

— Боюсь, что мне придется вас попросить набраться мужества. Одной дерзости вам не хватит, дорогая. Подойдите сюда.

Когда они оказались возле ряда кресел Лл, девица побелела как полотно.

— Простите, доктор. Вы позволите на минутку вам помешать?

Доктор Праути поднял на него хмурый взгляд:

— Ради бога, инспектор. Я уже почти закончил.

Он встал и отошел в сторону, не выпуская изо рта сигары.

Билетерша наклонилась над телом и ахнула.

— Вы помните этого джентльмена, мисс О'Коннел?

Помедлив, билетерша ответила:

— Кажется, помню. Но сегодня вечером, как всегда, было очень много работы: мне пришлось рассадить по крайней мере двести человек. Так что точно я сказать не могу.

— А вы не помните, сидел ли кто-нибудь на этих местах, — инспектор показал на семь пустых кресел, — во время первого и второго актов?

— Вроде я заметила, что они пустуют. Нет, сэр. Кажется, на этих местах никто во время спектакля не сидел.

— А кто-нибудь ходил по проходу во время второго акта, мисс О'Коннел? Постарайтесь припомнить — это очень важно.

Девица опять помедлила, глядя в бесстрастное лицо инспектора. Потом сказала, вызывающе сверкнув глазами:

— Нет, по проходу никто не ходил, — и добавила: — Вообще я вам ничего не могу сказать полезного; я ничего обо всем этом не знаю. Я работящая девушка, и…

— Да-да, милочка. Мы это понимаем. Еще одно: где вы находитесь, когда вам не надо рассаживать зрителей по местам?

Девица показала на конец прохода.

— И вы там находились в течение всего второго акта? — тихо спросил инспектор.

Девица облизнула губы.

— Да, находилась. Но все равно я ничего такого не видела.

— Хорошо, можете идти, — сказал инспектор.

Билетерша поспешила удалиться.

За спиной инспектора послышалось какое-то движение. Он обернулся. Доктор Праути застегивал чемоданчик, насвистывая унылую мелодию.

— Закончили, доктор? Что скажете?

— Не так уж много. Умер примерно два часа тому назад. Причина смерти мне не совсем ясна, но, по-видимому, это — яд. Налицо все признаки алкогольного отравления; вы, наверно, и сами обратили внимание на синюшный цвет лица. А запах изо рта заметили? От него несет дорогим виски. Пьян, наверно, был в стельку. Но это не обычное алкогольное опьянение: так быстро он бы не откинул копыта. Больше я вам сейчас ничего сказать не могу.

Доктор принялся застегивать пальто.

Квин достал из кармана завернутую в носовой платок фляжку, которую нашел Флинт, и протянул ее доктору Праути.