— Первое занятие состоится завтра, — сухо проронил он, погружаясь в лежавшие перед ним бумаги.

Так много и упорно я не занимался с тех пор, как сдал вступительные экзамены по математике. После трех недель непрерывных занятий, когда я просиживал ночи напролет, забивая себе голову грамматическими правилами и разучивая классные лекции, я, наконец, почувствовал себя несколько увереннее. Постепенно я нагнал своих учеников, которые вначале знали больше, чем их преподаватель.

К счастью, через какие-нибудь три месяца война закончилась, испанский язык был восстановлен в своих правах, и меня переключили на этот предмет. Я преподавал испанский более года, упорно занимался и полюбил этот музыкальный и выразительный язык. Вскоре я стал разбираться в испанской грамматике более свободно, чем в английской. Это достижение, как я узнал позднее, оказало существенное влияние на мою дальнейшую карьеру.

В Уэст-Пойнте я проработал шесть лет, сначала преподавателем языка, затем — тактики и, наконец, помощником начальника факультета по физической подготовке. На последнюю должность я был назначен генералом Макартуром, который был тогда начальником училища.

Первые месяцы войны прошли довольно безрадостно. На факультете все были подавлены. Каждый знал, что нас никуда не отправят, что мы высидим войну здесь, не услышав ни одного выстрела, не осуществив своей мечты — повести людей в бой. На протяжении всей войны каждый кадровый офицер горел желанием попасть во Францию, на поля сражений. Боевой дух, которым были охвачены офицеры в то время, резко отличался от настроения многих знакомых мне лиц в годы второй мировой войны. Эти люди не проявляли искреннего стремления попасть на боевые позиции. Их вполне удовлетворяло спокойное местечко где-нибудь вдали от переднего края. Над этим фактом стоит задуматься.

Преподавая испанский язык, я серьезно опасался утратить связь с моей настоящей профессией. Из этих соображений я добровольно вызвался преподавать тактику, заинтересовал новой идеей других офицеров, и мы организовали факультативные занятия по тактике, проводившиеся дважды в неделю в вечернее время.

Эта сверхурочная работа была особенно полезной для меня, так как благодаря ей я познакомился с офицерами — участниками первой мировой войны, обладавшими богатым боевым опытом. Я очень хорошо помню одного прекрасного офицера майора Каллоха. Он получил тяжелое ранение в битве у Boгya, за участие в которой был награжден крестом за боевое отличие. Позднее он пострадал от газовой атаки. Калл ох был абсолютно бесстрашен и обладал замечательными качествами руководителя, не проявляя при этом ни высокомерия, ни хвастовства. Его доброта и умение держать себя завоевывали симпатии всех окружающих. Для меня он был олицетворением чосеровского «безупречного и благородного рыцаря», и мое восхищение Каллохом возрастало с каждым годом.

К моему глубокому сожалению, года через два после войны он ушел в отставку, переехал в Нью-Йорк и занялся коммерцией. Однако старый боевой конь сам устремляется туда, где звучат выстрелы. Когда разразилась вторая мировая война, он пожертвовал великолепной деловой карьерой и вернулся в армию. Мы встретились во Франции. К тому времени он имел чин полков-, ника и служил в управлении начальника военной полиции. Сейчас он живет в Альбукерке, штаг Нью-Мексико, и я при каждом удобном случае навещаю этого выдающегося и простого человека.

Ни одна работа, даже в армии, не продолжается бесконечно. И вот, после шестилетнего пребывания в Уэст-Пойнте, меня направили в Форт-Беннинг на курсы командиров рот. Я давно уже не служил в войсках и многое забыл, но благодаря преподаванию тактики находился в курсе всех новых проблем в этой области и, помнится, сдал экзамены в числе первых. После окончания курсов я получил назначение в 15-й пехотный полк, находившийся в то время в Тяньцзине, Там я впервые удостоился высокой чести служить под руководством генерала Маршалла, тогда подполковника, командовавшего 15-м полком. Позднее его дружба и вера в мои силы оказали большое влияние на мою карьеру.

В Северном Китае в то время создалась напряженная обстановка, В центре событий находились военный диктатор Маньчжурии Чжан Цзо-лин и «христианский генерал» Фэнь Ю-сян, командовавшие крупными воинскими соединениями. Задача 15-го полка и наших английских союзников была проста — охранять коридор, соединявший Пекин с морским побережьем, чтобы в случае необходимости наши миссии могли воспользоваться этим коридором.

По соглашению, подписанному в 1901 году, китайским, войскам запрещалось вторгаться в зону нескольких квадратных миль вокруг Тяньцзиня, и мы должны были охранять этот район. Конечно, не обошлось без нескольких тревог, но за весь период моего пребывания там не раздалось ни одного выстрела.

Очень хорошо помню одну из таких тревог. Поступило сообщение, что в направлении запретной зоны движутся войска Чжан Цзо-лина, насчитывающие 12 тысяч человек. Мне приказали взять столько солдат, сколько я считал необходимым, чтобы отвлечь китайские войска. Поскольку даже всех американских и английских войск, вместе взятых, вряд ли хватило бы для «отвлечения» двенадцатитысячного полчища, если бы оно намеревалось вступить в зону, я взял с собой лишь двух человек. Их, на мой взгляд, было достаточно для выполнения полученных инструкций, которые гласили: пустить в ход все — запугивание, увещевание, уговоры, но ни в коем случае не прибегать к оружию.

Стояла ясная, пронизывающе холодная погода. Закутавшись в меховую одежду, мы отправились в путь верхом на косматых лошадках, вроде тех, на которых носились всадники Чингиз-хана.

Вскоре на севере мы заметили клубы пыли, поднятой приближавшейся колонной. К счастью, колонна обошла запретную зону. Целый день мы следовали за колонной, держась на почтительном расстоянии, но не упуская ее из виду. Китайцы не трогали нас, и мы не подходили к ним. Я был поражен высокой дисциплиной походной колонны. Отставших не было даже тогда, когда войска проходили через небольшие деревеньки. А каждому командиру хорошо известно, как трудно провести через населенный пункт группу солдат, временно не оставив там хотя бы нескольких. Позднее, когда я остановился, пропуская мимо себя, хвост колонны, мне стало ясно; почему у них не было отставших. Колонну замыкал взвод полевой жандармерии, вооруженный длинными саблями!

Служба проходила более или менее спокойно. В нашу обязанность вменялось охранять американских граждан и их собственность. Мы не поддерживали связей с местным правительством и не осуществляли над ним контроля. Иная обстановка сложилась позднее иа Филиппинах.

Из Китая я возвратился в Соединенные Штаты и принял роту в 9-м пехотном полку, стоявшем в Сан-Антонио. Там у меня состоялась встреча с одним крупным военачальником, расширившая мои возможности и ставшая значительной вехой в моей военной карьере. Как я говорил, я не проявлял выдающихся способностей ни в одном виде спорта. Но настойчивой тренировкой я добился неплохих результатов в некоторых военных видах спорта, и мне представилась счастливая возможность подготовить команду по современному пятиборью для участия в Олимпийских играх 1928 года. Служба в Китае и Техасе закалила меня, и поэтому, несмотря на свои тридцать три года, я надеялся отличиться в пятиборье, включавшем конные скачки, стрельбу, фехтование, плавание и бег;

Приказ о начале тренировки олимпийской команды был уже подписан, когда меня вызвали к генералу Фрэнку Маккою, командовавшему 3-й бригадой, в которую входил мой полк. Он сообщил мне, что направляется в Никарагуа во главе американской миссии, призванной обеспечить свободу выборов[9] в этой крохотной республике, раздираемой противоречиями. Он предложил мне сопровождать его в поездке.

Мне было очень трудно принять решение. Я любил спорт и мог бы подготовить хорошую олимпийскую команду. В то же время я понимал, что моя спортивная карьера, каких бы успехов и ни достиг, была бы очень краткой, так как молодость уже прошла. Предложение же генерала Маккоя таило в себе неограниченные возможности в новой области, с которой я не был знаком, — в области военной дипломатии. И хотя интересы мои к тому времени ограничивались почти исключительно кругом военных вопросов — вооружением, личным составом и тактикой, я чувствовал, что характер международной политики претерпевает изменения. Моя страна неумолимо, хотя и не без внутреннего сопротивления, выдвигалась на положение ведущей мировой державы. И мне казалось, что не следовало упускать такой прекрасный случай подготовить себя к возможному в будущем выступлению на военно-дипломатическом поприще.