Нужный дом они отыскали быстро. Пожилая воспитательница провела их в свободную комнату и ушла за мальчиком. Алексей заметно нервничал, поглядывая то и дело на дверь. Наконец она отворилась и та же воспитательница ввела за руку бледного мальчугана с лобастой головой и тонкими, кривыми ножками. Малыш не по-детски серьезно оглядел пришедших к нему военных.

— Кто из вас мой папа?

— Вот твой папа, вот, — указала на Алексея пальцем воспитательница.

И мальчик доверчиво, с тихой улыбкой пошел к протянутым ему навстречу рукам отца. Наверное, подобные сцены не часто случались в этом детском заведении, потому что расчувствовавшаяся воспитательница неожиданно всхлипнула и закрыла глаза концом белой косынки. Колобов тоже странно закашлялся и начал протирать глаз вроде бы от попавшей в него соринки.

Прижавшись к груди отца, ребенок прозрачными пальчиками гладил его шероховатые, задубевшие на магаданских ветрах щеки и напевно-ласково приговаривал:

— Папочка мой… Папочка милый…

А Алексей смотрел на сына сквозь пелену слез и то ли улыбался, то ли плакал.

— Сынок, родной мой. Ты, наверное, есть хочешь. Сейчас я покормлю тебя. — И он торопливо стал выкладывать из вещмешка на стол продукты.

Вова не отрываясь глядел на разложенные перед ним сказочные яства. Он весь напрягся, как маленький, хищный зверек, схватил со стола галету и мгновенно забил ею рот.

— Тут вас кормят, я гляжу, лишь бы не померли, — горько усмехнулся Медведев.

— Зимой, когда бабушка с мамой умерли, совсем не кормили, — ответил с набитым ртом Вова.

— Как же ты жил один, сынок?

— Попрошайничал, — мальчонка схватил со стола еще одну галету и, хрустя ею, пояснил: — У Юрки Козина из нашего дома тоже родители умерли. Мы с ним вместе суп выпрашивали у солдат… А потом меня тетя Люба нашла. Только у нее еды совсем мало было и меня сюда взяли.

Алексей заторопился, одним взмахом ножа вскрыл банку американской тушенки.

— Ну-ка, бери ложку, сынок, пробуй.

— Нельзя ему столько сразу, — вмешалась воспитательница. — Вы оставьте ему, что сможете, я его понемногу подкармливать буду.

— Да я все это ему принес, — неловко развел руками Медведев.

— Все-все мне? — задохнулся от радости Вова.

— Тебе, сынок.

— А можно, я тете Вере немножко дам? Она мне как мама, а сама почти никогда ничего не ест, — ребенок ласково прижался к воспитательнице.

— Конечно, можно.

— И Юрке Козину, и другим ребятам, хоть по чуть-чуточки?

— И с ними поделись, сынок. Ведь вы вместе живете. Маловато тут, конечно, но больше у меня нет, — Алексей виновато взглянул на воспитательницу.

— Ну что вы, спасибо вам огромное от всех наших ребятишек, — просто сказала воспитательница и доверительно добавила: — По сравнению с весной нам сейчас куда легче стало. Во дворах, в парках, на цветочных клумбах мы овощи посадили: картошку, турнепс, капусту. Хоть немного, а все приварок, витамины…

— Пап, а ты Москву защищал, да? — неожиданно спросил Вова. — Мама рассказывала, что ты три фашистских танка подбил из своей пушки. Правда?

Медведев беспомощно оглянулся на Колобова. Николай поднялся со стула и склонился над мальчуганом.

— Не три, а уже пять гитлеровских танков уничтожил твой отец. Мы с ним вместе под Москвой воевали, а теперь в Ленинград приехали, чтобы фашистов бить. — Он повернулся к смущенному Алексею: — Ну, ты оставайся, а я в роту поеду. Завтра к обеду приходи. До встречи, Вова. Набирайся сил.

Выйдя на крыльцо с каменными львами, Колобов торопливо достал кисет и жадно затянулся горьковатым махорочным дымом. В висках покалывало. Слишком много сегодня он увидел и услышал такого, что не укладывалось в его сознании.

На следующий день после скудного обеда, состоящего из маленького черпака жидкого пшенного супа и двух ложек такого же блюда, почему-то названного кашей, штрафные роты строем ушли в клуб военно-пересыльного пункта. Когда все уселись на деревянные скамьи, на сцену поднялся майор Терехин.

— Внимание, товарищи! К нам прибыл капитан Елин — представитель политотдела армии, в состав которой вошли все три наши роты. Сейчас он выступит, перед вами. Прошу вас, товарищ капитан.

К обитой красным материалом трибуне вышел высокий, худощавый старик с погонами капитана. Лицо скуластое, землистого цвета. Окинув взглядом зал, капитан заговорил довольно громко:

— Прежде всего, товарищи, мне поручено сообщить вам о принятом командованием армии решении не разделять ваши роты. Будете воевать вместе в составе отдельного сводного, — он чуть замялся, — штрафного батальона. Это необычная боевая единица, но так диктует обстановка.

Командиром сводного батальона назначен известный вам майор Терехин, его заместителем — батальонный комиссар Кушнаренко. Его тоже нет нужды вам представлять. Остаются на своих должностях, кроме нескольких человек, и ранее временно назначенные командиры взводов и отделений.

Минуту-другую капитан помолчал, словно готовясь сообщить что-то особенно важное, потом продолжил:

— На каком участке нашего фронта придется вам воевать — сказать не могу, не знаю. — Капитан еще раз оглядел из-под седых кустистых бровей притихший зал и неожиданно тепло улыбнулся: — Одно могу сказать, товарищи, где бы вы не воевали, вы будете защищать город Ленина, колыбель нашей великой революции.

Зал отозвался на эти слова гулом одобрения. Смысл его был прост: если уж сражаться, так за Ленинград.

А капитан, уловив реакцию зала, продолжал говорить с той же теплотой:

— О роли Ленинграда в жизни нашей страны можно поведать многое. Но я расскажу вам о другом — о том, как ленинградцы пережили минувшую блокадную зиму. Как они без отопления, почти без продуктов и промышленного сырья сумели остановить врага, превратили свой город в неприступную крепость…

Затаив дыхание слушали пожилого капитана насупившиеся бойцы, девчата из санвзвода то и дело украдкой промокали платочками глаза.

Внимательно слушал представителя политотдела армии и сидевший в первом ряду у раскрытого окна майор Терехин. Неожиданно он порывисто встал и быстро направился к выходу. И кажется, вовремя: бойцы, которых он увидел во дворе, еще не успели скрыться. В руках одного из них был большой кожаный чемодан.

— Стойте! — окликнул их комбат. — Подойдите ко мне, оба. Я вам приказываю!

Однако парни, не обращая внимания на команду, торопливо юркнули в дверь казармы двадцать шестой роты. Терехин бегом бросился за ними, но там их уже не было.

В ответ на вопрос комбата дневальный доложил, что двое незнакомых ему бойцов только что забежали в казарму, сунули что-то под нары и выскочили через раскрытое окно.

— Что они спрятали? — спросил майор.

Дневальный залез под нары и вытащил перетянутый ремнями чемодан. Он до отказа был набит хрустальными вазами, фарфоровыми статуэтками, часами, золотыми украшениями.

— Под трибунал пойдут, мерзавцы, — у майора нервно дергались усы. — Вызовите командира караульного взвода. Пусть срочно осмотрят все помещения. Всех обнаруженных вне клуба, кроме суточного наряда, немедленно ко мне.

Поиски оказались безрезультатными. Видимо, мародеры успели проскочить в клуб и затеряться там среди бойцов. Терехин, захватив злополучный чемодан, отправился туда же.

Когда он прошел на сцену, капитан Елин уже закончил свою беседу. Ему долго и дружно аплодировали, благодарили за выступление. Майор проводил Елина до двери, тепло пожал ему руку. Потом, вернувшись на сцену, обвел колючим взглядом поднявшихся было со скамеек бойцов.

— Всем оставаться на своих местах! Командирам взводов проверить личный состав и доложить!

Через несколько минут, убедившись, что отсутствующих без уважительных причин нет, Терехин открыл чемодан и выставил его содержимое на стол. В зале послышался недоуменный гул.

— Вы только что слышали о тех испытаниях, которые выпали на долю ленинградцев, — обратился комбат к сидящим в зале. — Вы шли сюда через этот город и видели, в каких условиях они живут и работают. Родина оказала вам высокую честь помочь этим измученным, изголодавшимся людям отстоять город нашей революционной славы. Я верю, что подавляющее большинство из вас честно исполнит свой воинский долг перед народом.

Майор опять непроизвольно дернул усом, что бывало с ним только в минуты крайнего волнения. Заставив себя немного успокоиться, продолжил:

— Сегодня, когда я ел свой обед, то думал о женщинах и детях Ленинграда. Они умирают от голода, но отдают эти скудные продукты нам, чтобы мы смогли победить врага. Они верят в нас! И я ел свою порцию с чистой совестью. А что прикажете делать мне теперь? Как сможете сесть за стол вы все, когда кто-то из вас подло использует чужое горе в своих корыстных интересах?!

Зал взорвался негодующими, возмущенными криками, но Терехин поднял руку:

— Прекратить гвалт! Я не знаю, кто грабил квартиры, хозяева которых либо умерли, либо сражаются сейчас на передовой. Знаю, что грабителей было двое и что сидят они сейчас среди вас. В этот зал они вошли минут за пятнадцать до моего возвращения…

И тут же среди общего шума из задних рядов раздался пронзительно-испуганный вопль:

— Не карайте, братцы, нечаянно я!

Взметнулись над людьми сжатые кулаки, послышались чьи-то выкрики «Не трожь!», и в проход между рядами вывалились два бойца. Затравленно озираясь, прикрывая головы руками, они почти бегом направились к сцене, провожаемые матом, тычками и пинками.

— Кто такие? — спросил комбат.

— Красноармеец Капустин.

— Рядовой Сомов.

Мародеры понурили стриженые головы.

— Какая рота?

— Лейтенанта Абрамова.

— Что вы в пол уткнулись? Вы на товарищей своих глядите! Пусть они вашу судьбу решают.

Капустин с Сомовым упали на колени перед сидящими в зале. У одного сочилась кровь из разбитого носа, у другого заплывал синевой левый глаз.