За последние полчаса Николай сменил трех связных. Первого, Попкова, тяжело ранило, когда они наткнулись на уцелевший под бронеколпаком пулемет. Его заменил Петушков, но посланный с донесением к командиру роты, он куда-то исчез. Может, убило или ранило по дороге, а может, и отсиживается в какой-нибудь щели. Выяснять времени не было, и Колобов назначил к себе связным бывшего моряка Громова. Этот выполняет распоряжения толково и расторопно. Легок на помине! Вот он короткими перебежками, а где ползком пробирается с левого фланга от Павленко.

— Громов! — закричал Николай и тот, услышав, тут же метнулся к воронке.

— Живой, командир? А я вас ищу.

— Что там у Павленко? Почему застрял со своими?

— Фрицы какие-то малахольные с левого борта ему врезали. Ну он и залег с отделением, отбивается.

— А рота Орешкина где, у берега топчется?

— Да нет, вроде тоже вперед шли. Отстали маленько.

— Вот что, Костя, давай опять к Павленко. Подгони его вперед, а после этого беги к командиру роты, скажи ему, что без поддержки огнем мы траншею не возьмем. Пусть пушкари и минометчики хоть на одну-две минуты заставят заткнуться фрицев.

Отделение сержанта Павленко вынуждено было развернуться перпендикулярно берегу и залечь. Однако ружейно-автоматный огонь — некоторые из бойцов уже обзавелись трофейным оружием — не остановил гитлеровцев. Дело дошло до рукопашного боя. И тут перевес оказался на стороне штрафников. Они навалились на автоматчиков, оттеснили их в полуобвалившийся ход сообщения.

В этот момент и появился здесь Громов, весь мокрый, с забитым грязью автоматом. Пробираясь сюда, он запутался в колючей проволоке, порвал брюки, а услышав фыркающую на излете мину, ткнулся в заполненную ржавой водой воронку. И сейчас Костя, не раздумывая, бросился на помощь «братве». Ударив с ходу по рогатой каске прикладом, он прыгнул в ход сообщения и столкнулся лицом к лицу со здоровенным немцем. С округлившимися от бешенства глазами тот пытался выбраться из свалки, а кто-то, Громову не было видно, кто именно, тянул его сзади за шинель. Костя, чуть отклонившись в сторону, сделал резкий выпад левой и явственно ощутил, как, проткнув одежду, лезвие финки вошло в чужое тело. Тонко закричав, гитлеровец осел к его ногам и бывший моряк с силой опустил приклад автомата на появившееся перед ним искаженное страхом лицо.

Крики ярости и боли, площадная брань и глухие, тяжелые удары сливались с грохотом клокочущего боя. Во всем этом было что-то противоестественное, напоминающее рукопашные схватки доисторических пращуров.

Наконец с автоматчиками покончили. Ни один из них не выбрался из хода сообщения живым.

— Костя, помоги встать, — услышал вдруг Громов стон Юры Шустрякова. — Ой, как больно. Ну, фриц подлючий… Залимонил мне сапогом промежду ног… Думал, что уже крышка мне.

— Ты, что ли, Шустряк? — наклонился к нему Костя. — Да не скули ты, раз стонешь, значит, живой, заживет до свадьбы. А если не заживет, то и свадьбы, пожалуй, не будет. — И неожиданно для себя нервно, во весь голос рассмеялся.

— Чего ржешь, жеребец? — скривился от боли Юра. — Тебе бы так… Здоровый, гад, попался. Меня сапогом, а Леху Акимова тесаком саданул. Вон он, Леха, за мной лежит. Должно, амба ему…

В рукопашной схватке отделение потеряло трех бойцов. Четверо были легко ранены. Синяки, шишки и ссадины в счет не шли. На них некогда было обращать внимание: с открытого фланга приближалась еще одна группа гитлеровцев. Павленко приказал занять оборону по ходу сообщения.

— Ну-ка братва, выбрасывай фрицев за бруствер, чтобы не смердели тут. Автоматы, запасные рожки с патронами и фляжки оставлять, пригодятся.

Громову хотелось еще немного задержаться здесь, чтобы подмогнуть «братишкам», но нужно было исполнять обязанности связного. Передав Павленко приказ взводного ускорить продвижение вперед, он побежал отыскивать командира роты.

Штаб сводного штрафного батальона расположился невдалеке от берега, в тесном, но уцелевшем во время артподготовки блиндаже. Связисты протянули телефонную связь в роты, и Кушнаренко, заменивший умершего Терехина, смог, наконец, получить исчерпывающую информацию о ходе боя.

Продвижение вперед застопорилось, и роты несли все более ощутимые потери. Хуже всего обстановка складывалась на правом фланге. Командир двадцать шестой роты Лепилин погиб, взводами командовали отделенные, а противник, не считаясь с потерями, беспрерывно контратаковал.

Положив телефонную трубку, Кушнаренко некоторое время молчал. Потом взял со стола автомат, прицепил к ремню два запасных диска и уже на ходу хмуро бросил начальнику штаба:

— Ты вот что, Серго, командуй пока тут, я в двадцать шестую схожу. Там всех командиров повыбило.

Прибежав в роту, новый комбат организовал оборону. Две контратаки немцев были отбиты. А когда подошла небольшая подмога — два отделения, оставленные покойным Терехиным в резерве, Кушнаренко поднял бойцов навстречу снова накатывающейся на них цепи гитлеровских автоматчиков. Рукопашного боя немцы не приняли, повернули назад. Рота преследовала противника уже без Кушнаренко. Поднявшись навстречу врагу первым, он не сделал и трех шагов, упал с простреленной грудью на снег.

Несли его к переправе две санитарки — Нина и Вера. Комиссар был в сознании, но на вопросы девушек не отвечал, лишь едва заметно шевелил посиневшими губами. И девчата старались нести его осторожнее, не бросали носилки и не падали на землю, когда поблизости рвались мины, только пригибались. У самого обрыва остановились передохнуть и тут увидели, что Кушнаренко мертв.

— Что будем делать с ним? — растерялась Нина. — Здесь пока оставим или до переправы… Ой, мамочка… — вдруг тихо охнула она и прижала руки к груди.

— Нинка, ты что? Что с тобой? — испуганно вскрикнула Вера. Но подруга уже не слышала ее, ничком повалилась на мертвого Кушнаренко.

Вера припала ухом к ее груди — сердце билось. Тогда, наспех перевязав раненую, девушка уложила Нину на разостланную шинель и волоком потащила к берегу. От переправы навстречу ей бежал высокий военный без шинели и сапог. Весь мокрый, за спиной винтовка, на петлицах гимнастерки по красному треугольнику.

— Ты что, сдурел от страха, «герой»? — зло закричала на сержанта Вера. — Сапоги сбросил… Это надо же, «защитник»!

— Не шуми, рыжая, — отмахнулся от нее, тяжело переводя дыхание, сержант. — Катер наш раздолбали. Весь взвод потонул, а я выплыл. С Волги родом… Сама дотянешь подругу или подмогнуть?

— Ты лучше на передовой подмогни, — не приняла помощи Вера. Смахнув со щек слезы, опять ухватилась за полу шинели.

В воздухе послышалось шуршание приближающейся мины, и сержант, обхватив девушку сильными руками, повалил ее на землю. Однако Вера поняла его по-своему, с силой оттолкнула и вскочила на ноги. Тут же рядом ударил взрыв, и она, схватившись за живот, медленно осела рядом с Ниной.

— О чем вы только думаете, дуры! — закричал сержант, торопливо доставая бинты из санитарной сумки.

Он снял с Веры шинель, умело забинтовал вкруговую раненый живот и, положив девушку рядом с подругой, пятясь, потащил обеих к Неве.

— Ты потерпи маленько. Я осторожно, помедленнее вас тянуть буду. Тебя как звать-то, рыжая?

— Верой… А ее — Ниной… С Дальнего Востока мы…

— Долго жить, значит, будете. Дальневосточники да сибиряки, говорят, самый крепкий народ. Терпи, терпи… Еще немного осталось. Меня Семеном Козловым зовут. Запомни, может, еще встретиться доведется… — Неожиданно сержант отпустил полу шинели, выпрямился и, качнувшись, упал.

Теперь почти рядом с обрывом лежали рядом трое тяжелораненых. В сознании была только Вера. Превозмогая мучительную боль, боясь потерять ускользавшее сознание, она поползла к берегу. Ползла долго, загребая под себя сыпучий грунт. Вот и кромка обрыва. Вера дотянулась до нее и словно сквозь туман увидела внизу суетившихся людей. Совсем близко от нее что-то чавкнуло и унеслось ввысь, обдав лицо теплой воздушной волной.

— Ты чего высунулась, дуреха?! — закричал ей кто-то снизу. — Уберись! Тебе же миной башку снесет!

И Вера только тут разглядела метрах в трех от себя установленный на маленькой террасе миномет. Дымящимся жерлом трубы он смотрел прямо на нее.

— Тут раненые! — простонала она из последних сил. — Помогите им…

Она тут же потеряла сознание, уронила голову. Но к ней уже спешили бойцы…

Из всего батальона только взводу Колобова удалось отчаянным рывком ворваться во вторую траншею и после короткой жестокой рукопашной схватки овладеть ее небольшим участком. Спустя какие-то секунды после того, как остатки взвода зацепились за траншею, шквальный огонь крупнокалиберных пулеметов наглухо отрезал их от залегшей где-то позади роты.

Для Колобова бой словно бы раздвоился: там, за бруствером траншеи, шел один, от которого он был отрезан. А здесь, в траншее, — другой: слева и справа ухали гранаты, трещали автоматные очереди. Свои или чужие — не разберешь. Во взводе почти все обзавелись трофейными шмайсерами.

Определив на слух, что слева стрельба велась более интенсивно. Николай побежал туда. Метров через сорок он чуть было не налетел на сгрудившихся перед очередным поворотом траншеи бойцов отделения Медведева. Впереди кто-то, зло матерясь, стрелял из автомата.

— Немцы, подлюки! — повернул к Колобову разгоряченное лицо Рома Смешилин. — Там у них ход сообщения. Засели за поворотом и гранаты швыряют.

— Доставай лопаты, живо! Перекрыть траншею! — приказал Николай. — Медведев! Там, сзади, целый МГ с двумя лентами стоит, быстро неси его сюда. Двоих оставишь тут с пулеметом. За следующим поворотом — двоих с автоматами. Остальные за мной!

Не оглядываясь побежал в обратную сторону. Там картина повторилась. Немцы, растерявшиеся в первые минуты, быстро опомнились и теперь наседали, пытаясь вернуть утраченный участок траншеи. «Вряд ли им это удастся, — подумал Колобов. — Разве что перебьют всех». Деваться из этой траншеи было некуда ни штрафникам, ни немцам.