Я подсел поближе к девочке и посмотрел ей в глаза. Больше я ничего не говорил Я расстегивал пуговицы на коттоновой рубашке. Катя едва водила плечами, и ее груди казались отзывчивыми, оживали в моих ладонях!..

Я почувствовал прилив неистового наслаждения во всем своем теле. Я не ведал, что я творил!..

- Ой, Сереженька!.. Хватит... Не могу... О-е-е-е-ей!.. - металась Катенька. Наконец все закончилось.

Катя медленно встала с моих коленей и только начала застегивать рубашку, как в кабинет кто-то требовательно постучал!

"Господи! - воскликнул я про себя, - я же не запер дверь!" Катю будто неведомая сила отнесла в сторону на соседний стул, она сгребла одним движением коттоновую рубашку у себя на груди в том месте, где не успела застегнуть пуговицы.

Поодаль от меня сидела молодая проститутка и застегивала свои злополучные пуговицы, на столе у меня лежала в стороне раскрытая библия, и это кабинет директора!

Едва я успел захлопнуть книгу и сунуть ее в верхний ящик стола, как в кабинет, не дожидаясь ответа на вторичный стук, вошел участковый милиционер! Он приостановился, словно оценивая ситуацию, присмотрелся к девочке. Катя сидела согнувшись, полубоком от участкового.

От сокрушительных ударов сердца у меня подрагивала голова, руки дрожали, и я их убрал со стола на колени.

- Здравствуйте, - наконец-то решился негромко вымолвить я.

- Здравствуйте! - громыхнул тяжелым голосом участковый. - Чем занимаетесь? - поинтересовался он.

- Вот, - указал я кивком на Катю. - Профилактическая беседа. Уговариваю Катю, после десятого поступать в культпросветучилище.

- После десятого на постоянную работу в беседку? - громыхнул милиционер. - А, Катька?

- А вам какое дело! - повернулась к нему девочка. Тайком она уже успела дозастегнуть все оставшиеся пуговицы, и теперь ее могло выдать лишь раскрасневшееся лицо и вспотевшая челка.

- Ты что, здесь физзарядкой занималась? - хохотнул он.

- Танцевала! - ядовито выкрикнула Катя.

- С голой задницей? - прищурившись, подморгнул мне лейтенант и состроил отвратительную гримасу девочке.

- Да нет! - опомнился я. - Она в самом деле танцевала!

- С чего это вдруг?! - спросил, недоумевая, милиционер.

- А просто так! - выкрикнула девочка, вскочила со стула, схватила пальто и выскочила из кабинета под звериный хохот участкового.

- Ишь ты!.. Ха-ха-ха!.. - крикнул он и вдогонку успел шлепнуть Катю по заднице своей громадной рукой.

Я молчал. А что я мог сказать!..

"Однако я очень чувствительно на все прореагировал!" - мысленно подчеркнул я свое состояние.

- Сергей Александрович! - властно обратился ко мне участковый. - Я тут у вас в кабинете с одним человеком побеседую, - он даже не спросил разрешения.

- Да, да, пожалуйста, - не задумываясь согласился я, будто вслух для самого себя, потому что лейтенант даже не обратил внимание на мое согласие, ибо в это время он уже громыхал раскатисто своим голосом в малое фойе:

- Тряпкин!.. Заходи сюда!..

В кабинет зашел Тряпкин: худой, длинный, но плечистый, лет тридцати пяти. Они оба, участковый и Тряпкин, прошли по кабинету и сели друг против друга, точно явились ко мне на прием...

Тряпкин выглядел ужасно, на руках всевозможные завитушки татуировок, переносица вмята и сдвинута в сторону, глаза грязного цвета, губы тонкие, жестокие, лицо длинное, лоб скошенный, волосы короткие, ежиком. В руках он перебирал по кругу замусоленную шапку, сидел в расстегнутой фуфайке, на груди красовалась тельняшка, на шее висела половинка потрепанного шарфа. Участковый начал:

- Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою... Когда прекратишь?

- Клянусь я, Сень, - обратился Тряпкин к милиционеру. - Я не знал. Вот, на палец - отрежь, если не так!

- Да пошел ты к черту со своим пальцем! Все ты прекрасно знал! Баланду мне заправляешь!

- Нет, Сень... Слышь, я правду говорю, - участковый отмахнулся рукой. - Ну вот, не веришь! - сказал Тряпкин. - Ну не знал я!.. На палец, вот, держи!.. Режь, если знал! Гадом буду, не знал!

- А что это за запах? - спросил участковый, вынюхивая воздух вокруг себя.

- Сень, ты че? - недоумевая спросил Тряпкин.

- Сергей Александрович, вы чувствуете, чем пахнет? - обратился милиционер ко мне.

- А чем, я что-то не чувствую, - удивился я.

- Ну как же чем, перегаром! Кто же это пиво пил, а? - пристально прищурившись, поинтересовался участковый, то ли у меня, то ли Тряпкина, и я насторожился... Дело в том, что я утром, сегодня, и в самом деле выпил за завтраком стакан пива... "Ну и нюх же у Дубинина!" - притаившись, подумал я.

- Сень, я чист, как стеклышко... Вчера - да... Сегодня...

- Да нет же, - не отступал участковый. - Пивом же прет вовсю! - и он еще раз принюхался.

Но тут в кабинет постучались.

- Войдите, - поскорее выкрикнул я своему спасителю. Я испытывал угрызение совести перед ни в чем неповинным, трезвым Тряпкиным, но не мог же я признаться Дубинину!

Спасителем оказался мой кассир. Он принес мне письмо из кинопроката. Я распечатал конверт, кассир стоял и ожидал, что там. Я прочел. В деловом тексте говорилось, что наш кинотеатр имеет некую задолженность за конец прошлого года и что по этому поводу мне надлежит срочно явиться в кинопрокат для выяснения причины задолженности. Я сообщил об этом кассиру, тот пожал плечами и посоветовал поехать в кинопрокат с бухгалтером, и сегодня же. В письме красовалась приписка: "...в случае... прекратится выдача кинофильмов по плану".

Я извинился перед участковым, объяснил ему, что мне необходимо немедленно отлучиться в город. Участковый неохотно вывел Тряпкина в малое фойе, а я быстренько оделся, вышел из кабинета и закрыл его. Со второго этажа доносилась ритмичная музыка, - это начались занятия гимнастикой. С огромным удовольствием я освободился от помещения кинотеатра и вышел на улицу. В кинопрокат я поехал один. Бухгалтера должен был подослать кассир, которому я дал задание сходить к бухгалтеру домой и предупредить его о письме; у нашего финансиста был сегодня выходной, но я надеялся на встречу кассира с ним, на везение.

Троллейбусные окна были забелены морозом, будто витринные стекла магазина, в котором идет ремонт. А когда человека заключают в какие-то пространственные рамки, того же троллейбуса, он начинает видеть вокруг и замечать то, на что бы не обратил внимание раньше. Пространство улицы отсекалось и ощущалось только его течение. Пассажирам разглядывать и замечать приходилось только то, что в салоне. Простор всегда порождает снисходительность и доброту, иногда безумие! А теперь пространственная теснота проявила суету и мелочность.