Томадзо. Игра на кото? А где же на нем играют? Вы что-нибудь слышите?

Синдзабуро. Слышу.

Томадзо. А я – ни звука. Вам показалось, молодой господин.

Синдзабуро. Нет, не показалось. (После некоторого молчания.) Неужели ты ничего не слышишь, Томадзо? Ведь этот мотив так редко встречается в здешних местах. Кто бы мог его играть? Эта манера трогать струны мне так хорошо знакома. (Опять погружается в раздумье.)

Юсай с беспокойством следит за ним, потом бросает взгляд на реку и берега и начинает прислушиваться.

Томадзо. Нет, нет, молодой господин, это вам все только показалось… Удивительно тихо, даже жутко становится… Прямо какая-то мертвая тишина.

Синдзабуро (слегка улыбаясь). У тебя закрыты уши.

Томадзо. Не правда ли, учитель?

Юсай. Я тоже ничего не слышу. Какая тут музыка! Здесь все как будто вымерло… Даже как-то не по себе…

Синдзабуро (недоверчиво). А звуки… они все яснее и яснее! (Пауза.) Не могу вспомнить!.. Кто это играет? Ужасно! Не могу вспомнить.

Юсай (внимательно следя за Синдзабуро). Синдзабуро! А откуда доносятся звуки кото?

Синдзабуро. Как будто из дома, что на том берегу. Видите это мрачное здание?

Лучи заходящего солнца падают на заброшенный дом, и он начинает гореть багровым пламенем заката.

Юсай (разглядывая дом). Нет, все-таки я ничего не слышу. А ты, Томадзо?

Томадзо. Ничего решительно! Просто у вас, господин, меланхолия, вы были больны, никуда не выходили, вот и бросилась кровь в голову.

Юсай. Именно, именно! Стоит человеку заболеть, как в нем нарушается равновесие всех элементов.[10] И сейчас же сказываются результаты: то слышится что-нибудь, то… А ты постарайся овладеть собою. Нет ничего худее такого состояния.

Синдзабуро. Но я же совершенно явственно слышу эти звуки, в которых кроется какая-то тоска и жалоба… Что это, однако, за странный дом? Кто в нем может жить?

Томадзо. Никто, конечно. Все заросло травою и кустарником. Ногу поставить негде… Кому же тут жить? Разве привидениям каким-нибудь. (Поеживаясь.) Неприятный дом… страшный какой-то.

Юсай. По постройке судя – что-то вроде загородного особняка богатого самурая. Но, глядя на все это запустение, не подумаешь, чтобы в нем кто-нибудь обитал; он давно заброшен.

Неожиданно лодка останавливается прямо против дома; Синдзабуро, все время пристально рассматривавший его, вдруг бледнеет, хватается за грудь и бессильно никнет на борт.

Синдзабуро! Что с тобой? Ты так побледнел…

Синдзабуро. Душно, тяжело…

Томадзо. Господин, господин! Что с вами? Вот беда! И никого нет поблизости… Что нам делать?

Юсай (поспешно вынимает лекарство и вкладывает его в рот Синдзабуро; к Томадзо). Воды! Глоток… скорей.

Томадзо. Сейчас! (Наливает из чайника в чашечку и подает Юсаю.) Что, ничего?

Юсай (дает Синдзабуро воду). Ничего… обойдется. Это – после болезни. Все время лежал, а сегодня долго на воздухе, вот и устал… Ему нужно отдохнуть…

Томадзо. А у меня что-то сердце не на месте! Надо было обязательно взять с собою доктора.

Юсай (усмехнувшись). Ну, этот Ямамото-сан… с его лекарствами…

Томадзо (берется за весло). Что ж, назад, что ли?

Юсай. Синдзабуро, ты полежи немного спокойно. Хорошо? Вот так. (Укладывает его на середине лодки; к Томадзо.) Нет, нет… Постоим! Не будем мешать ему… Пусть отойдет.

Томадзо. Но ведь солнце садится, уже темнеет.

Юсай. Ничего… Вечера теплые. Взойдет луна, и будет приятно возвращаться при ее свете… Вся хворь пройдет.

Томадзо. Постоим так постоим. (Кладет весло.)

Юсай. Ну а я поужу, что ли. (Забрасывает удочку.)

Пауза.

Э… да там, кажется, клюнуло! (Вытягивает.) Это что такое? (Знаком подзывает к себе Томадзо.)

Оба удивленно разглядывают какой-то предмет, зацепившийся за крючок. Синдзабуро ворочается и слегкаприподымается. Мгновение пристально смотрит на них, потом снова бессильно откидывается. Юсай вновь забрасывает удочку. Тишина.

Юсай (оглядывается на Синдзабуро). Заснул… как крепко… Спит себе… Пусть.

Темно, только доносятся тихие звуки кото. Понемногу начинает светлеть, и появляется здание, бывшее в предшествующей картине, но не запущенное, а нарядное и красивое. По мере того как свет заливает сцену, музыка становится все громче, и перед зрителем возникает часть павильона, выходящего к реке. Павильон расположен на авансцене слева. Перед ним – сад с искусственным ручейком и цветущими кустами. За оградой из бамбука – тропинка; дальше и ниже – река. В ограде – калитка, около нее – каменный буддийский фонарь;[12] рядом с ним – цветущий куст пионов. Изящно убранная комната: красивый столик, в токонома[13] – ваза с цветком пиона. Под карнизом наружной галереи висит шелковый фонарь в виде пиона. В комнате – молодая девушка О-Цую, дочь старого Хэйдзаэмона, и ее служанка-подруга – О-Емэ. О-Цую играет на кото.

Некоторое время звучит только музыка. Ей вторит легкое журчание ручейка в саду.

О-Цую (перестает играть).

Пауза.

Скажи мне, О-Ёмэ, скажи мне – отчего я должна вести такую жизнь?

Почему так тревожно у меня на сердце?

О-Емэ. Госпожа, что может сказать О-Емэ? Только пожалеть тебя. Одна, в этом большом доме. Со стариком отцом, с отцом безумным…

О-Цую. Почему, О-Емэ, этой весной мне особенно беспокойно? Как никогда раньше… Сердце так быстро бьется… И все пустынным кажется мне. Словно покинуты всеми…

О-Емэ. Бедная госпожа! А вы так прекрасны. И так достойны радости и любви! Подумайте, госпожа… Пройдут годы – и что станется с вами?

О-Цую.

Пауза. На тропинке появляются Синдзабуро и доктор Ямамото. Неподалеку от калитки Синдзабуро замедляет шаги.

Доктор. Входи, Синдзабуро-сама.[14] Это и есть тот дом, о котором я тогда говорил. Старый Хэйдзаэмон живет здесь. Входи же.